— Зачем мне это теперь? — сказал он Пьеру. — Квартирка совсем маленькая, не княжеских размеров. Лиза там и не жила, а только переодевалась, а эти двое — люди хорошие и скромные. Степан очень помог мне, поддержал после контузии. Да и вообще, он проявил себя героем не меньшим, чем наш Федор. Потому он, разумеется, заслужил семейное счастье. И Маришка тоже заслужила. Я уже поговорил с Иржиной. И она взяла себе в горничные одну из девушек, которых мы спасли от пиратов. Сейчас Маришка обучает ее. Пусть хоть кто-то будет счастлив!

Когда Степан и Маришка получили ключи от двухкомнатной квартиры на Литейном проспекте в столице, они не могли поверить своей удаче. Скромная девушка, никогда не мечтавшая о такой роскоши, плакала от счастья, а Степан поклялся, что будет достоин этой милости и всегда готов рискнуть жизнью ради князя Андрея. А через месяц уже в столице, в новой таверне, принадлежавшей торговому дому Ивана Глухова, большая компания праздновала свадьбу.

На молодой девушке из далекой Моравии, принявшей православие, женился сослуживец самого купеческого головы Степан Коротаев. За здоровье молодых выпивала компания мужчин сурового вида, среди которых выделялись ветераны из «Союза Аустерлица». Поздравив молодоженов, как полагается, они до глубокой ночи поднимали бокалы со словами:

— За Россию!

— За погибших товарищей!

— И за тех, кто еще в строю!

Но, не все складывалось столь безоблачно. Со строительством оружейного завода возникало множество проблем. Ведь пожилой архитектор Михаил Иванович, который руководил строительством, никогда прежде не строил промышленных сооружений. И опыт в этом деле ему приходилось приобретать буквально на ходу. И не только он один сталкивался с техническими вызовами, но и весь коллектив специалистов, нанятых старым князем. Иван Петрович Кулибин, человек преклонных лет с большой седой бородой, с юности обучившийся в совершенстве слесарному, токарному и часовому делу, считал себя весьма компетентным во всех технических вопросах. И потому его споры не только с Михаилом Ивановичем, но и с самим князем Николаем Андреевичем были ежедневными.

Положение усугублялось тем, что мнение Кулибина поддерживали и другие специалисты, ведь вместе с ним на строительство завода приехали и его ученики, считающие своего учителя главным авторитетом. А еще особое мнение всегда имелось у специалистов-оружейников, которые много лет работали на тех оружейных заводах, которые успешно работали в России в 1806 году. И попаданцу приходилось прикладывать немалые дипломатические усилия, чтобы мирить их всех между собой, находя каждый раз такие технические решения, которые устроили бы всех, а это было совсем непросто.

Многое здесь предстояло делать впервые. Ведь никаких аналогов тому производству, которое предстояло наладить в Лысых Горах, в 1806 году в мире просто не имелось, как, например, ни патронным станкам, которые еще только предстояло разработать, ни специальному цеху, который должен был массово производить капсюли, ни многому другому, что нужно было не только воплотить в металле, но и довести, что называется, до ума. Да и куда ни глянь — всюду возникали сложные практические вопросы и трудности научно-технического характера. И Андрей прекрасно понимал, что решение их займет годы. Но, начало прогрессорству все-таки было положено, что, конечно, радовало попаданца само по себе.

Дни пролетали быстро. И пришло время отдавать тот самый долг в пять тысяч рублей, который Андрей опрометчиво взял у отставного полковника Сергея Владимировича Скуратова, чтобы заплатить капитану Раевскому. Получив письмо от кредитора из Петербурга с напоминанием о приближении часа расплаты, Андрей впал в задумчивость, глядя из окна спальни второго этажа, как лучи заката окрашивают в багровые тона поля вдалеке, раскинувшиеся широким простором по пологим холмам в две стороны за местом строительства оружейного завода.

Дверь в комнату была открыта, и баронесса подошла тихо, взяв князя за руку.

— Что-то вы загрустили, милый друг, — проговорила она, почувствовав его состояние.

— Я должен пять тысяч рублей, да еще и проценты. Вот, кредитор прислал письмо из столицы с напоминанием. Осталось две недели до оговоренной даты. Мне снова нужно ехать в Петербург, чтобы изыскать возможность где-то перезанять деньги и погасить долг, — честно сообщил Андрей Иржине.

И она сказала совершенно серьезно:

— Я обязана вам жизнью, Андрэ. Если понадобится помощь, — все мое состояние в Моравии будет в вашем распоряжении. Князь Карл Шварценберг похлопотал за меня, как за вдову его родственника, которого он весьма уважал. И новый император Австрии распорядился вернуть мне всю ту собственность, которую незаконно присвоила себе моя покойная тетушка. Потому я сразу взяла деньги и поехала в Петербург искать вас. Но, все наличные у меня тогда отобрали, арестовав на таможне…

Андрей не сказал ничего, просто сгреб ее в объятия и долго целовал, а потом потащил в постель.

— Что теперь? — спросила Иржина, когда они проснулись, обняв друг друга.

— Теперь… мы начнем настоящую перестройку в России. Свою собственную, — тихо ответил попаданец.

Москва

17 июля 2024 года

Сырость, потрескавшаяся темно-зеленая краска, частично осыпавшаяся вместе со штукатуркой. Отхожее место не предполагало наличие унитаза, и было страшно зловонным, источая едкую вонь, которая щипала глаза. А еще в небольшой ямке, откуда и смердело, кишело насекомыми.

Как в закрытую тюремную камеру могли проникнуть мухи, кружащиеся над нужником — это та забава и квест, который волновал меня последние часов шесть полного безделья. Были варианты проникновения в закрытое помещение насекомых, уже, как минимум три.

Я устал сидеть, устал ходить, все меньше реагируя на внешние раздражители, и даже мухи кажутся мне подружками. Сложно вот так, из практически роскоши, когда меня грубо ночью положили мордой в пол в современной квартире, вдруг, очутиться в одиночной камере, где из мебели только одна шконка, прибитая, и к полу, и к стене. А! Ну, конечно! Еще нужник, который точно — не мебель, но весьма антуражный, в виде дырки в полу.

Двое суток я нахожусь здесь, и со мной никто не разговаривает. Как привезли сюда телом, так только и приоткрывают окошко в двери, чтобы дать крайне сомнительную еду. Впрочем, такой психологический прием мне, как имеющему некоторое отношение к ФСБ, известен. Скоро должны прийти, мягко и ненавязчиво сделать предложение, от которого я, по мнению интересантов, не посмею отказаться.

Я — это Михаил Андреевич Надеждин, секретарь заместителя министра юстиции. Ну, еще я сотрудник ФСБ, так скажем, «по совместительству». У меня даже есть догадки, почему я здесь и, если мои предположения верны, то я сам себе не завидую. Странно вообще, что меня до сих пор не «колют».

— В одежде на выход! — в окошке показалась неприятная физиономия сотрудника того учреждения, куда меня приволокли.

Когда меня брали в квартире, укололи какую-то гадость, поэтому я даже и не представляю, где я нахожусь, как, впрочем, не имею полного разумения, сколько времени прошло, лишь догадываясь о двух сутках.

Думаю, что я недалеко от столицы и в отключке был не более трех-четырех часов. Вообще странно, что я все еще здесь, судя по всему, не в бандитском подвале, а в государственном учреждении. Неужели Александр Осипович, мой руководитель по министерству, ничего не предпринимает, чтобы меня вызволить? Коковцев, наверняка, понимает, что я знаю немало того, чего знать другим никак нельзя.

— Встань прямо, чтобы я тебя видел! — грубым тоном потребовал надзиратель.

Меня вели по коридорам даже не следственного изолятора, а какой-то тюрьмы. Немного зная систему исполнения наказаний, я мог предположить, где именно нахожусь. Вот только что мне это даст?