Все эти последние события выбили старого князя из колеи. Вроде бы раньше он всегда в людях ценил ум и способность к рациональной деятельности. Но, как только его собственный сын, едва возвратившись с войны, заговорил о каких-то собственных рациональных идеях, как старика словно бы переклинило. И вместо того, чтобы выслушать интересные предложения Андрея, он придрался к какому-то непонравившемуся слову и сорвался на крик, выставив сына из мастерской. Но, когда приступ истерического наваждения схлынул, разум старика все-таки вернулся в более или менее нормальное состояние. И он решил, что, все же, немного погорячился, потому велел слугам разыскать князя Андрея и позвать его к ужину.

Впрочем, искать и звать князя Андрея не пришлось, поскольку он сам явился в диванную уже вымытый, выбритый, подстриженный и переодетый в длиннополый шлафрок, подобный тому, который красовался и на Николае Андреевиче, только не зеленого цвета, а синего. Увидев, что в диванной сидит отец, погруженный в раздумья над каким-то шахматным этюдом, Андрей сразу хотел уйти, но старый князь, оторвав взгляд от шахмат, сказал ему четко, словно бы приказал:

— Сядь подле меня!

И, когда Андрей, поколебавшись в нерешительности несколько мгновений, все-таки подчинился, усевшись на диван напротив, с противоположной стороны шахматного столика, отец сказал ему:

— Я понимаю, что тебе трудно пришлось на войне, и ты совсем отвык от семьи. И потому я прощаю тебя за грубое слово. Но, впредь не забывайся. Я пока еще глава рода, а не ты. И потому ты обязан мне подчиняться, как всегда младшие по званию подчиняются старшим, ибо так заведено правилом субординации с давних времен. Даже у первых людей, которые еще ничего не знали, главу семьи всегда почитали. И это не пустой обычай. Это умные традиции предков, выработанные самой жизнью. Только тот, кто мудр, знает больше остальных и может предложить им лучшее решение в трудном положении. Мудрыми люди становятся не сразу, а лишь с возрастом, когда набирают достаточный жизненный опыт. И потому я настаиваю на уважении к себе. Это не пустая прихоть, а право, которое я заслужил в силу своего возраста и опыта.

— Я вовсе не собираюсь оспаривать ваши права, отец. Я лишь хотел обсудить с вами те мысли по поводу оружейного дела и укрепления нашей армии, которые посетили меня на войне, — проговорил Андрей достаточно вежливо.

Старый князь, услышав слова сына, вновь погрузился в раздумья, его морщинистое лицо на мгновение осветилось светом воспоминаний. Взгляд его стал отстраненным, словно он искал ответы не в комнате, а где-то далеко, в тех бескрайних полях, где когда-то раздавались звуки битв, и где его собственная молодость была полна надежд и амбиций рядом со знаменитым князем Потемкиным.

— Ты говоришь об оружии и армии, — произнес он, наконец, медленно, как будто каждое слово требовало тщательной работы мысли. — Но, Андрей, не забывай, что война — это не только стратегия и тактика. Это страдания, это жизнь и смерть. Я тоже видел, как на поле боя мечутся раненые солдаты. И не всегда они возвращаются домой. Ты должен помнить, что истинная сила армии заключается не в оружии, а в мудрости, в умении управлять войсками и в понимании, когда следует сражаться, а когда — отступить. Правильное маневрирование на поле боя — вот ключ к победе. И здесь важно не столько владение оружием, сколько знание алгебры, геометрии и географии, потому что война требует снабжения большим количеством припасов и четких построений с перестроениями на местности. И, между прочим, проклятый корсиканец Бонапарт владеет этим искусством виртуозно.

Андрей, слушая отца, чувствовал, как в его груди поднимается волна противоречивых чувств. С одной стороны, он не ставил под сомнение то, что старый князь в какой-то степени, действительно, мудр. Ведь он все-таки пережил многое на своем веку, хорошо знал Екатерину Великую и служил вместе с Потемкиным. Но, с другой стороны, Андрей понимал, что перед ним сидит разочарованный человек, чьи амбиции не реализовались так, как он мечтал когда-то. И от этого в его словах слышалась нотка усталости, как будто старик уже давно смирился с тем, что мир, который он знал прежде, уходит в прошлое, и на его место приходят новые порядки и другие правила. И он, словно бы, пытался защититься от этого нового мира, отгородившись от него в своем имении.

— Я понимаю, отец, — сказал молодой князь, стараясь говорить спокойно. — Но, возможно, именно сейчас, когда мы сталкиваемся с новыми вызовами со стороны французов, нам нужно не только чтить традиции, но и быть готовыми к переменам. Я не оспариваю вашего авторитета, но, возможно, настала пора рассмотреть и новые идеи, которые могут укрепить положение нашего Отечества. Война с Францией отнюдь не окончена.

Старый князь, услышав эти слова, нахмурился. Его взгляд стал более настороженным, и он, казалось, искал в словах сына скрытый смысл.

— Ты говоришь о переменах, — произнес он, — но помни, что перемены могут быть опасны. Они могут разрушить то, что было построено предшествующими поколениями наших предков. Я вижу в тебе стремление к новому, и это хорошо, если не забывать, что за каждым изменением стоит ответственность. Ты должен быть готов к тому, что любые перемены в нашем государстве — это очень трудный путь. И он может привести тебя не только к победам, но и к поражениям. Вот я тоже когда-то хотел перемен, предложив покойному императору Павлу сделать всю военную форму по единому образцу зеленой драгунской, как самой практичной и дешевой, что позволило бы сберечь огромные деньги на пошив разноцветных и совершенно не нужных в бою мундиров, высвободив финансы на другие армейские нужды. Но, из этого не вышло ничего хорошего. Какой-то влиятельный недоброжелатель шепнул в ухо государю: «Дворяне не станут ходить в такой блеклой форме! И как же тогда красота парадов, ваше величество?» После чего меня просто вышвырнули со службы, сослав в деревню…

Андрей, почувствовав, что разговор начинает принимать более серьезный оборот, взял паузу, чтобы осмыслить слова отца. Он понимал, что за каждой фразой генерала-аншефа в отставке скрывается опыт, который накоплен долгими годами службы. Но, сознание попаданца, наполненное идеями прогрессорства, требовало действий и скорейших перемен к лучшему.

— Я готов принять эту ответственность, отец, — после паузы сказал он, глядя прямо в глаза старому князю. — Я не хочу, чтобы наш благородный род упоминался лишь в связи с прошлыми заслугами. Я постараюсь, чтобы мы гордо смотрели в будущее.

Старый князь, почувствовав, как в разговоре с сыном нарастает напряжение, вздохнул. Он знал, что Андрей прав в том, что надо бы в армии менять многое. Но, в то же время, Николай Андреевич не мог избавиться от страха перед неизведанным. Его только недавно помиловали Высочайшим указом, сняв статус ссыльного, и потому он опасался, что сын может сделать какие-то неверные, слишком резкие движения в попытке добиться реформ в армейской среде, что может привести снова к опале семьи.

— Хорошо, — произнес наконец старик. — Давай обсудим твои идеи, но помни: я буду судить о них не только с точки зрения новизны, но и с точки зрения их целесообразности. Ты же знаешь, что я всегда одобряю все рациональное. Потому не бойся мечтать, но уважай здравый смысл и опыт, как говорится.

— Что ж, дорогой отец, если вы не возражаете, то давайте пройдем в вашу мастерскую, где я изложу вам свои соображения и попытаюсь нарисовать эскизы образцов нового оружия, которое я придумал.

После этих слов сына в серых выцветших глазах старого князя вспыхнул интерес. Он оторвался от разгадывания шахматной задачи, и, охнув по-стариковски, потирая коленку, поврежденную уже артритом, поднялся на ноги, проговорив ворчливо:

— Хорошо, я взгляну, что ты там надумал улучшать. И очень надеюсь, что это не пустое прожектерство.

Николай Андреевич, медленно направился в свою мастерскую, стараясь не выдать своего внутреннего смятения. Он понимал, что в сердце его сына, как и у него самого в молодости, горит пламя амбиций и стремления к переменам, но, в то же время, старик помнил, что в этом пламени честолюбивого порыва может скрываться опасность неудачи, которая постигла его самого на пике военной карьеры. И потому время, когда он сам был полон идей и мечтаний, казалось, ушло в далекое прошлое, оставив лишь горечь разочарований и страх перед непредсказуемым развитием событий. Мастерская, наполненная запахами дерева и лака, была для Николая Андреевича местом уединения и размышлений. Здесь, среди инструментов, станков и чертежей, он находил утешение в нехитром труде. И во время работы на него часто накатывали воспоминания о том, как он когда-то сам мечтал изменить мир.