Иржину, ее сестру и даже племянниц вместе со всеми их слугами посадили в тюрьму, где они теперь должны были дожидаться суда, как пособники Габсбургов и заговорщиков, готовивших убийство правителей Великой Моравии. И мне стоило немалых усилий убедить графа Йозефа и барона Томаша не поступать с ними слишком жестоко, а ограничиться лишь конфискацией имущества, лишением титулов и водворением в женский монастырь с правом сделаться сестрами милосердия при госпитале. В конце концов, каждый из двух главных моравских правителей дал мне свое слово, что поступит именно так, хотя поначалу ими предполагались гораздо более суровые меры в отношении семьи главной заговорщицы Радомилы, вроде пожизненного заключения в тюрьме для Иржины и Эльшбеты.

Здешов по-прежнему храбро оборонялся против французов. Но, то была лишь позиционная оборона. Пока еще достаточно прочная, но я не видел в ней перспектив для победы. К тому же, после разрыва отношений с Иржиной, мне уже все осточертело в этом городке и очень хотелось все-таки добраться в Россию. И я начал убеждать графа Йозефа, что, раз Кутузов не имеет возможности прислать войска на подмогу, то необходимо попросить помощь для Великой Моравии у самого императора Александра. А это возможно сделать только при личной аудиенции. И потому для защитников великоморавской столицы будет лучше, если я, не мешкая, отправлюсь ко двору в Санкт-Петербург.

К моему удивлению, эти аргументы подействовали. Вскоре граф уже даже начал сам меня торопить, оказывая всяческое содействие при сборах в дальнюю дорогу. Внезапно мое положение усложнилось, когда обнаружилась большая недостача денег. В нашем трофейном сундуке с полковой казной, которую я хранил в казарме под ответственностью Федора Дорохова, серебряные монеты остались лишь на дне, а золотые и вовсе закончились.

Оказалось, что, пока я занимался налаживанием медицинской службы и расследованием заговора, поручик прокутил и проиграл в карты целое состояние! За такое Дорохова при других обстоятельствах следовало бы отдать под трибунал. Но, я сам тоже свалял дурака, потому что не потрудился сразу составить опись ценностей, захваченных у французов нашим отрядом, вот и получилось, что этих денег, словно бы, не существовало. Во всяком случае, ни в одном документе сведений о них не имелось. Да и в обретении этого сундука с вражеской полковой кассой во время боя возле чумного монастыря решающую роль сыграл именно Федор своим геройством.

Разумеется, я помнил заслуги Дорохова, потому простил ему растрату, всего лишь обматерив лихого поручика и запретив ему прикасаться впредь к выпивке и картам. Но, последствия от растраты все-таки чувствовались. И, если бы не помощь от графа Йозефа и от барона Томаша, то отряд в дальний поход было бы просто не на что собирать. Впрочем, в качестве компенсации, я оставлял им все трофейные пушки. Поскольку орудия все равно было не протащить через перевалы, засыпанные снегом. Как поведал мне барон Томаш, зимой по этому горному переходу даже лошади не пройдут, и только выносливые люди могут осилить эту трудную дорогу.

Оказалось, что тропа, протоптанная в снегу и уходящая от замка вверх, в сторону перевала и дальше из Моравии в Словакию, когда-то была полноценной торговой дорогой, но, очередной оползень придал ей тот опасный вид, какой она имела сейчас. Несмотря на это, пешком с той стороны в Здешов доставлялись кое-какие товары, когда это позволяла погода. Но, положение усугублялось тем, что французские егеря, ищущие обходные пути в сражающийся город, подстерегали путников. И потому, в последнее время, горный маршрут сделался еще более опасным.

Покидая Здешов, я не был настроен прощаться с Иржиной. Во-первых, я никогда не любил слезливых прощаний. И, во-вторых, я не понимал, что сказал бы ей при расставании? Зная, что, возможно, поступаю с ней жестоко, оставляя на суд Военного Совета, я чувствовал, что тех отношений, которые установились между нами еще в замке Гельф, уже не вернуть. Желая забыть их, я уговаривал себя, что это была простая вспышка страсти, и не более. Хотя уходил я, конечно, с тяжестью в сердце.

Тем не менее, завершив все необходимые приготовления за несколько дней, наш отряд отправился в путь на рассвете перед самым празднованием дня города. Нам нужно было преодолеть два заснеженных перевала, чтобы выйти к ближайшему городку со смешным названием Пухов, который располагался юго-восточнее. Оттуда предстояло двигаться дальше на восток по землям Словакии вдоль реки Ваг между горных массивов. Путь впереди лежал неблизкий. От России нас отделяли многие сотни верст. Но, я был настроен на этот раз все-таки добраться до границ Отечества.

Был один из тех пасмурных дней самого начала апреля, когда еще не установилось весеннее тепло, и зима будто бы старалась напакостить напоследок, насылая на людей холод. Княжна Марья, молодая невысокая девушка с худым и болезненным лицом, на котором светились умом выразительные лучистые серые глаза, перечитывала Евангелие, сидя в кресле возле камина. В углу напротив молча вязала шерстяные носки ее старая няня Савишна. Настроение в доме царило мрачное. Только вчера исполнилось девять дней, как во время родов померла Лиза, супруга Андрея, старшего брата Марьи.

Налетел особенно сильный порыв ветра, и плохо закрытая оконная рама распахнулась, обдав княжну сквозняком. Она отложила книгу, и, вскочив из кресла, самостоятельно закрыла окно, не дожидаясь, когда это сделают слуги. Марья не любила лишний раз утруждать людей. Такое у нее было свойство характера, за которое другие дворяне считали ее чудаковатой. День хоть и выдался холодным и ветреным, но ветер к полудню разогнал тучи, и на небе внезапно засияло солнце. Марья засмотрелась сквозь оконное стекло на светило, которое много дней до этого не показывалось, прячась за плотными серыми облаками. Солнечный свет озарил простор, и какое-то движение вдалеке привлекло внимание девушки. То был одинокий всадник на высоком черном коне, который ехал по центральной аллее большого парка, окружающего имение.

— Кто-то там едет. Пойду посмотрю, — сказала княжна Марья няне и выбежала из комнаты. Накинув меховое манто, она выскочила из домашнего полумрака на высокое крыльцо господского дома, огороженное каменной балюстрадой и освещенное солнцем.

— Слава Богу! Кажется, теперь весна нас порадует, раз солнышко снова светит! — проговорила Марья себе под нос, с любопытством глядя вдоль широкой аллеи на всадника, который неумолимо приближался.

Прошло еще несколько мгновений, и княжна заметила, что всадник, вроде бы, улыбается ей. Потом он поднял руку и помахал из стороны в сторону три раза. И сердце девушки забилось учащенно. Она узнала своего любимого брата по этому жесту. На коне ехал князь Андрей! Обросший бородой и исхудавший, в какой-то истрепанной неказистой серой одежде, похожей на простую военную шинель. Но, это был точно он!

Подъехав к высокому крыльцу, князь Андрей спешился и, бодро поднявшись по ступенькам, обнял сестру. Он казался бледным и очень уставшим, а глаза его приобрели какое-то иное, совершенно новое выражение. И княжна Марья не понимала, к чему бы это? Но, все это казалось ей не столь важным. Ведь главное, что брат, которого считали погибшим, вернулся живым и невредимым! Лишь розовый шрам под левым виском между глазом и ухом, свидетельствовал о том, что он был серьезно ранен на войне.

— Какое счастье! Как же я рада тебе, дорогой Андрюша! Это так необыкновенно, что ты вернулся столь неожиданно! Я даже сначала подумала, что этого не может быть, когда увидела, как ты машешь мне рукой, как в детстве! Все думали, что ты погиб, но я бесконечно молилась за тебя. И вот, Господь услышал мои молитвы! — ворковала двадцатилетняя княжна, обнимая и целуя любимого брата, который был старше нее на семь лет.

— Эх, милая Машенька, если бы ты только знала через какие трудности мне пришлось пройти, лишь бы добраться сюда! Но, я все же добрался! Я смог найти свой дом в этой реальности 1806 года! И я очень счастлив, что у меня такая замечательная сестренка! — вторил ей князь Андрей, обнимая и не отпуская.