Я почему-то обратил внимание, что никто здесь перед трапезой даже не перекрестился, тем более не было благословляющей молитвы. А ведь я читал, что в эти времена традиция читать молитву перед едой была очень сильна по всей Европе. Неужели же тут собрались одни атеисты? Не рановато ли по историческому времени? Впрочем, французская революция уже состоялась, а Наполеон религиозностью не отличался, как и его маршалы. Правда, и сам князь Андрей тоже не сильно верил в Бога, в отличии от его младшей сестры, ну, то есть, от моей теперь сестры Маши.

Я же верил сам для себя только в некоего абстрактного Творца Вселенной, полагая, что именно он заложил взрывчатку и поджог фитиль Большого Взрыва, откуда вся Вселенная и произошла. Кто-то же должен был инициировать этот первоначальный взрыв, а потом структурировать его последствия? И кто это, если не сверхразум? Всех остальных, кого именовали богами разные религии, я считал просто очень мудрыми людьми, сумевшими привить древним народам моральные принципы и передать знания в виде текстов священных писаний, возможно, надиктованных им тем самым вселенским сверхразумом. И это, конечно, тоже было чрезвычайно важно, чтобы люди, например, перестали приносить человеческие жертвы, начав развиваться духовно. Потому я никогда не был воинствующим атеистом, признавая пользу религий на определенных исторических этапах развития человечества, а к нашему православному христианству относился, как к традиционной исторической ценности и моральной основе русского народа, уходящей корнями еще к Византии.

Степан Коротаев, стоящий за моим креслом по примеру других слуг, стоявших за спинками стульев своих хозяев и вовремя подливающих им вино из больших графинов, чтобы бокалы не пустели, смотрел на меня голодными глазами. И я слышал, как у него урчит в животе. По-человечески мне было жаль его, ведь парень тоже чертовски хотел есть. Но, дворянские обычаи не велели сажать рядом с собой за стол слугу, даже денщика. Степан, конечно, об этом знал, потому и терпел, предвкушая наесться остатками вместе с другими слугами, когда господа изволят закончить ужин, обязательно оставив много чего недоеденного и недопитого.

Тем временем я заметил, что баронесса смотрит на меня и улыбается ровненькими зубками удивительной для этого времени белизны. Даже странно, что у нее такие хорошие зубы без всяких чудодейственных паст и имплантов. Ослепительная улыбка этой красивой женщины казалась вполне искренней. Вот только, что же она нашла во мне, проявляя подобную благосклонность? Я не знал, как реагировать, впрочем, заметил, что подобным же образом Иржина улыбалась и всем остальным гостям. Видимо, используя свое природное обаяние, она строит из себя радушную хозяйку, как и полагается по этикету.

Следующий тост неожиданно провозгласил выскочка Годэн:

— Здоровья императору Наполеону Бонапарту!

Все снова начали чокаться, но я остался сидеть неподвижно, а когда Иржина спросила с укором:

— Что же вы, князь, не пьете?

Я ответил:

— Это не мой император. Потому и не имею права пить за его здоровье. У меня свой император есть. Александр. И мою присягу ему никто не отменял.

Повисло неловкое молчание. Все уставились на меня. И даже пани Иржина перестала улыбаться. Но обстановку разбавил полковник Ришар:

— О, да вы настоящий патриот своей страны, князь! И это достойное поведение для воина, попавшего в плен! Так выпьем же за патриотизм!

За это я, конечно, выпил, вот только, чокаясь своим бокалом с соседом Леопольдом, обратил внимание на этот раз, что на золотом перстне у него выгравирована козлиная голова. И я подумал: «Интересно, что это за знак? Уж не сатанист ли этот толстый виконт?»

Посиделки местечкового высшего общества продолжились в прежней поре. Но теперь, когда все собравшиеся за столом поняли, что у меня есть свои собственные принципы, которые я не намерен менять, даже будучи в бедственном положении нищего пленника, носящего единственный комплект форменной одежды, да и тот выпачканный бурыми пятнами от засохшей и замытой крови, смотрели на меня уже по-другому. Более внимательно и настороженно. Они не понимали, что же от такого человека, который отказался пить за здоровье Наполеона, следует ожидать.

Не только дамы, но и мужчины теперь то и дело бросали в мою сторону взгляды, наблюдая, как я уверенно разрезаю мясо с помощью ножа и вилки, как осторожно отправляю в рот кусочки пищи, как аккуратно пережевываю их, совсем не чавкая, в отличие от виконта, баронета, капитана Годэна, да и некоторых из женщин, как запиваю вином по глотку, а не залпом. Я же, при этом, удивлялся сам себе, поскольку раньше не был таким рафинированным эстетом. Похоже, давала о себе знать память княжеского тела, вышколенного соответствующим воспитанием аристократических манер.

После третьего тоста, неожиданно произнесенного молодым баронетом за скорейшее окончание войны и прочный мир, служанки убрали со стола недоеденные останки поросенка, выставив на стол новую перемену блюд. На этот раз подали птицу: жирных фазанов и маленьких куропаток, запеченных с яблоками, грушами и вишнями. Были принесены и расставлены по столу новые графины, наполненные вином, которые красиво переливались хрустальными гранями, отражая огоньки свечей. А пани Бронислава прошла к клавесину и начала музицировать, играя мелодии Моцарта вперемежку с какими-то еще, мне не знакомыми.

Под музыку и после четвертого тоста, поднятого виконтом Леопольдом за процветание родного края, застолье пошло веселее. Начались разговоры между гостями. И оба ближайших соседа по столу начали приставать ко мне с вопросами.

— А скажите, князь, эти пятна на вашем мундире, случайно, не от крови ли? — беспардонно спросил виконт, тыча пальцем в бурые разводы на моем колете.

Я ответил так же бесцеремонно, не проявив ни грамма толерантности, да еще и приврав:

— Да! Вы угадали! Это кровь врагов, которая брызгала на меня во время сражения, когда я пронзал их своим клинком. И я теперь ношу эти отметины, как награду и напоминание о собственной доблести.

Тут же и баронет задал вопрос:

— И сколько человек вы закололи?

Я коротко произнес:

— Не считал.

А виконт Леопольд воскликнул:

— Как интересно! И как же вы в плен попали?

На что я честно ответил:

— Напоролся в атаке головой на шальную пулю и упал. Наверное, я бы умер, но меня вовремя заметили и отвезли в лазарет. Сам Наполеон набрел на меня и распорядился о лечении.

— Сам император? Во это да! — восхитился Влад.

— Что же это получается, князь, наш император Бонапарт спас вас, а вы не хотите пить за его здоровье? — внезапно вмешался в беседу капитан Годэн. И тон его показался мне очень недобрым.

Я даже подумал, что этот злой француз, наверное, вот-вот вызовет меня на дуэль. И как я буду с ним биться в своем немощном состоянии, когда даже нормально наесться пока боюсь, чтобы желудок не перегружать после недавней комы? Но, обстановку разрядил полковник Ришар, приказав Годэну:

— Капитан, уже давно стемнело. Проверьте караулы.

И, как только капитан удалился выполнять команду, Ришар объяснил, повернувшись ко мне:

— В этой провинции неспокойно. В окрестностях замка действуют разбойники, нападая в темноте. Ни один из них пока не пойман. Потому приходится усиливать охрану на ночь.

А виконт Леопольд тут же дополнил сказанное своими измышлениями:

— Да, старики говорят, что нынешняя война пробудила в наших краях фекстов. Они снова почувствовали дыхание смерти. Эти твари неуловимы, но несчастий причиняют немало, убивая людей на дорогах и на окраинах поселений, и выпивая их кровь.

— И кто же такие эти фексты? — спросил я, чтобы подыграть Леопольду, уведя разговор от моего презрения к Наполеону.

— Они сродни вампирам! Это ожившие мертвецы. И они бессмертны, — охотно объяснил виконт Моравский.

Но ему возразил баронет:

— Не бессмертны, хотя и весьма живучие. Я слышал, что их можно убить стеклом или осиновым колом, если попасть прямо в сердце. А простое оружие их не берет. Обычные пули пролетают их тела насквозь, не причиняя вреда, а колотые и резаные раны на них тут же затягиваются.