В этот момент Андрей почувствовал, как его охватывает желание узнать эту девушку получше, чтобы понять, что же за тайны скрывается за этой восхитительной внешностью.

— Да, я был бы рад обсудить эти новые произведения искусства вместе с вами, — произнес он, стараясь скрыть свое волнение.

Но, тут сестра увлекла его в сторонку, проговорив:

— Там слуги подготовили для тебя горячую ванну. Иди скорее, пока не остыла вода. Мы же с Амели сейчас направимся на прогулку. Необходимо подышать свежим воздухом, пока солнце радует нас своим присутствием на небосклоне после многих дней пасмурной погоды.

— Надеюсь, вы тоже присоединитесь к нам потом на прогулке, любезный князь? — проговорила по-французски Амели, удаляясь по коридору под ручку с княжной Марьей. И глаза хорошенькой блондинки светились не то радостью, не то кокетством.

Проводив взглядом девушек, князь Андрей пошел в том направлении, куда указала сестра. И вскоре его уже встретили любезные слуги, пригласив в отдельный флигель, где располагались баня и помывочная. Там ему, действительно, сразу предложили искупаться в ванне. Но, он предпочел сперва помыться в бане, где дородный банщик из крепостных крестьян долго издевался над его спиной, охаживая ее березовым веником.

Во время процедуры Андрей вспоминал опасные дороги, по которым пришлось пройти на пути из Моравии в Лысые Горы. Хорошо еще, что родовое имение находилось ближе к Смоленску, чем к Москве. До Смоленска отсюда было немногим больше шестидесяти верст, а до Москвы нужно ехать три с лишним сотни. Впрочем, когда преодолел почти полторы тысячи верст, добираясь от Здешова до Смоленска, подобное расстояние уже не кажется каким-то огромным.

«И какой черт дернул меня повести отряд через польские земли? Хотел сократить путь, да попался в ловушку так глупо! И вот результат: добрался один из всего отряда. Хорошо еще, что вырвался из лап этих бандитов живым», — думал Андрей, пока банщик массировал ему спину. Тяжелые думы тяготили самозванца, прижившегося в образе князя.

Поляки окружили лагерь небольшого русского отряда на опушке леса, обложив его со всех сторон. Последний бой выдался жестоким и безнадежным. И Федор, верный поручик, возглавив оставшихся стрелков из Семеновского полка, сделал все возможное, чтобы прикрыть бегство князя Андрея. Ведь он должен был доставить важные дипломатические документы, которые доверил ему граф Йозеф Бройнер-Энкровт для того, чтобы он передал их лично в руки императору Александру.

Да только удача отвернулась, и снова не повезло. Когда он вырвался из польских земель, напали на дороге разбойники уже в России, обчистив до нитки и заперев в каком-то сарае, видимо, чтобы выкуп за пойманного барина потом потребовать. Только чудом, расшатав подгнившую доску, Андрей тогда выбрался наружу посреди ночи. Напав сзади на конвоира и убив его без лишнего шума, он вскочил у коновязи на своего коня, которому и был обязан тем, что погоня не смогла догнать. Он спасся, вот только, те пакеты с печатями, которые выдал правитель Великой Моравии, остались у разбойников. И теперь Андрею было очень досадно, он мучился совестью, что не остался тогда со своими бойцами, чтобы разделить до конца их участь в неравном бою против поляков.

В имении Лысые Горы уже много лет домочадцы старались строго придерживаться расписания, установленного главой семейства Николаем Андреевичем после того, как его сослали в деревню от двора императора Павла. Мало кто знал, из-за чего последовала опала. Вот только, въезд в столицу ему разрешили лишь при новом императоре Александре. Но, к этому времени, положение ссыльного все-таки уже плохо на него повлияло. И все его пороки, которые имели место до этого, от постоянной жизни в деревне только усугубились, отчего с окружающими он делался с каждым годом все более резким и требовательным. Князь стал нелюдимым, считая, что если кто-то захочет его повидать, то сам к нему приедет. Он же никого особо и не желал уже видеть. Общества сына, дочки и прислуги ему вполне хватало.

Сам князь по военной привычке вставал в шесть утра, требуя того же и от домочадцев, несмотря на пол и возраст. Старик практиковал омовения холодной водой ради закаливания. Эта привычка у него тоже появилась еще в молодости на службе в армии, но и ее он обязывал применять всех остальных. В семь утра он, одевшись в просторный домашний халат-шлафрок, завтракал в своей комнате, почитывая, обычно, газету «Санкт-Петербургские ведомости», регулярно доставляемую в имение из столицы через почтовые станции. Впрочем, информация в газете, пока она добиралась до Лысых Гор, уже устаревала на несколько дней.

Неспешно позавтракав, в десять утра старик выходил на променад по своему имению. И управляющий в это время обязательно отчитывался перед ним, сопровождая хозяина на прогулке. Иногда они вместе даже работали в саду, а после вместе заходили в контору к управляющему, где пропускали по рюмочке чего-нибудь покрепче. Немного приподняв себе настроение, после прогулки старый князь шел мучить дочку науками, с завидной регулярностью методично вдалбливая девочке с явно гуманитарным складом ума алгебру и геометрию.

Потом, к полудню, подавали обед. А после него, насытившись, Николай Андреевич шел что-нибудь мастерить, заставляя себя бороться с праздностью. Впрочем, он испытывал от ручного труда настоящее удовольствие, всегда очень радуясь, когда получалось сделать очередную красивую табакерку. А в дни, когда настроения заниматься поделками не имелось совсем, князь пытался писать мемуары. Поработав в своей мастерской несколько часов, он приходил в диванную, где слушал игру княжны Марьи на клавикорде, заодно или принимая гостей, если они были, или читая, а то и играя в шахматы с кем-нибудь, или, даже, с самим собой.

В шесть вечера начинался ужин, а потом старый князь выходил на вечерний моцион и дышал свежим воздухом перед сном. Спать он ложился рано, будучи в девять вечера уже в постели. Впрочем, того же он требовал и от других, кому выпала честь поселиться в княжеской усадьбе. Он не терпел, когда кто-то оставался в диванной и шумел после девяти. Николай Андреевич к старости и вовсе сделался нервным. И оттого мог накричать даже на очень знатных гостей. Ведь он считал, что мало кто может посоперничать с ним в знатности и древности семьи, находя корни происхождения своего рода от самого Рюрика.

За годы, прошедшие после смерти жены, Николай Андреевич своей чрезмерной принципиальностью и беспощадной дисциплинированностью добился того, что выросшие уже дочка и сын его не любили. Будучи девушкой набожной, княжна Марья воспринимала все те искусственные жесткие рамки, которые придумывал отец ради регламентации ее жизни, как испытание, посланное Господом ради смирения гордыни. И потому она не роптала, а покорно исполняла все то, что велел ей ее батюшка, хотя ни весь этот казарменный порядок, заведенный в доме, ни алгебра с геометрией девушке совсем не нравились.

Князь Андрей относился к отцу и его порядкам холодно, но старался ему в этом не перечить, признавая право старшего в семье чудить таким образом, как он хочет. И так было до того апрельского дня, когда молодой князь вернулся с войны. В тот день старый князь чувствовал себя с утра неважно. Его мучили желудочные колики, и потому, съев на обед только первое блюдо, он раньше времени ушел в свою мастерскую, чтобы постараться отвлечь себя работой. В этот момент и появился нежданно-негаданно на пороге его сын. И это явилось, конечно, полной неожиданностью для Николая Андреевича. Оттого все те добрые речи, которые он хотел бы сказать сыну, вылетели у него из головы, а вместо них слова прозвучали резкие и необдуманные.

Ведь до этого он получил похоронное письмо от Кутузова, что сильно подкосило старого князя, расстроив его нервы и здоровье, заставив думать, что сына у него больше нет. А тут еще совсем недавно умерла и невестка Лиза, что и вовсе стало ударом. И пусть Николай Андреевич не любил ее, точно также, как не любил никого из родных, считая, что разум должен доминировать над чувствами, но все-таки с чисто утилитарной точки зрения смерть Лизы оставила без матери его единственного внука. А внук — это продолжатель рода, следовательно, персона значительная, хоть еще пока и несмышленая в силу своего младенческого возраста. И за ним, разумеется, требовался хороший уход, за наличием которого старый князь следил ревностно, ежедневно устраивая проверки нянькам и кормилицам. Впрочем, писк и слезы младенца раздражали старого князя не меньше всего остального, что выбивалось за рамки привычного распорядка, которого Николай Андреевич педантично придерживался ежедневно.