Но, костяк любой армии все же состоит из таких людей, как мы с Дороховым, воинов по собственному осознанному внутреннему выбору. А воинский долг требовал от нас быть беспощадными к врагам Отечества. И мы с поручиком старались всегда следовать этому правилу. Но, даже Дорохов хорошо понимал, что иногда необходимо все-таки сделать исключение, проявив великодушие и милосердие. Иначе можно легко перейти тонкую грань, отделяющую военную необходимость от военного преступления.

Завершив допросы французских офицеров далеко за полночь, мы с Дороховым устраивались ко сну. Я отошел, чтобы отлить, заодно любуясь пейзажем. Если пофантазировать, то заброшенная монашеская обитель, с ее обветшалыми стенами и с пустыми провалами окон в двух башнях зловещего вида, казалась хранилищем древних и страшных тайн этого места. Зимний лес вокруг руин чумного монастыря, расположенного на берегу замерзшей речки, создавал необычное ощущение уединения. Словно бы и не было вокруг никаких городов, а от человеческой цивилизации остались одни лишь эти развалины. Впечатление цивилизационного краха усиливал и разрушенный арочный мост, находящийся неподалеку. А игру теней можно, при желании, принять за пляски призраков. И, созерцая руины, мне было вполне понятно, почему моравы выдумали себе историю с неуспокоенными душами умерших, танцующими в этих развалинах до сих пор.

Идя обратно, я подумал о том, что, впрочем, все это ерунда. Чума давно из монастырских руин выветрилась. И никакие призраки в них, разумеется, не водились. Просто люди склонны сами выдумывать себе всякие страшные россказни. Средневековые суеверия еще очень сильны в этих краях. Но, цивилизация никуда и не делась. Ее представители, солдаты, грелись прямо сейчас возле костров. И снег, покрывающий землю и деревья, искрился в отсветах пламени вокруг нашего временного лагеря. А морозный ветерок приносил легкий шепот леса.

Проверив в последний раз караулы перед сном, мы с поручиком устроили себе лежанки возле костра, сложив их из свежих еловых лап, только что срубленных и принесенных денщиками из леса. Я и поручик были из тех людей, которых никогда не пугали трудности походной жизни, отсутствие удобств и холод. Костер обеспечивал нас теплом, а еловые лапы служили не только ложем, но и дополнительными одеялами. Караульные и их начальники унтер-офицеры, которые ночью менялись каждые два часа, постоянно устраивали обходы и следили за тем, чтобы костры не гасли и, в то же время, не расползались от ветра углями слишком близко к спящим.

Засыпая под ночным морозным небом, усыпанным далекими звездами, я слушал треск дров в костре и шорох ветра в руинах, погружаясь в темные глубины размышлений. В моем сознании разными потоками, подобно разным ручьям, сливающимся в единую реку, смешивались чувство долга и неуверенность в своих силах. Я вновь и вновь размышлял о предназначении своего попадания. Чаще всего думая о том, что, раз я попал именно сюда, значит, это для чего-то понадобилось Вселенной. И вряд ли мое попаданство в тело князя Андрея обусловлено простой случайностью.

Но, мысли мои в этот момент перед сном были полны противоречий. «Что значит добиться здесь успеха на службе? — задавал я себе вопрос, — служить ли ради славы, ради признания в высшем обществе, или же истинно, от всей души, отдавая себя полностью именно ради величия Родины, даже если это мое служение войдет в противоречие с правилами высшего света и понятиями самого императора?» В моем внутреннем мире разгоралась борьба между мыслями и чувствами: с одной стороны, я чувствовал, что мое попадание сюда — это некий призыв, шанс стать частью чего-то большего, чем я сам, может даже, мне выпала уникальная возможность изменить историю кардинально. А с другой стороны, в моей душе росло сомнение, не является ли это попадание простым совпадением, выработанным неким вселенским генератором случайных чисел?

Что, если Вселенная не разумна по-настоящему, а лишь представляет собой огромный бездушный компьютер, в котором человеческие души значат не более, чем все иные биты информации? И, если так, то не станут ли все мои попытки изменить этот мир к лучшему лишь самообманом, бесплодными попытками заполнить пустоту моей новой жизни? И какова тогда цена человеческой души в этой бесконечной игре Вселенной с людскими сознаниями, которые Вселенная столь легко перемещает между временами и пространствами? И работает ли этот Вселенский Компьютер в интересах абстрактного Господа Бога? Или же он работает в интересах не менее абстрактного Сатаны? Или, быть может, ни того, ни другого не существует? Что же тогда движет Вселенной, если не борьба добра со злом? Или все-таки Вселенная представляет собой бездушный механизм движения различных форм материи и больше ничего? Но, если все дело лишь в материальном бездушном компьютере космических масштабов, лишенном всякой духовной составляющей, то как же мое сознание переместилось сюда? И зачем мой разум воплотился именно здесь? У меня не имелось ответов на все эти вопросы. Так я и заснул. А проснулся неожиданно от звуков выстрелов.

Снаружи старого рудника уже наступила ночь, таящая в себе опасности по причине военного времени. Но, виконт Леопольд Моравский, баронет Влад Берковский и барон Вельгельм фон Бройнер, собравшись в помещении штаба, решили нарушить строгий запрет князя Андрея на употребление спиртного, чтобы отпраздновать его же победу над французами. Вот только, они собирались сделать это без него самого. В условиях военного времени, когда каждая минута могла принести новые тревоги и опасности, они мечтали о празднике, о выпивке и о женщинах, которые могли бы отвлечь их от суровой действительности войны.

Влад Берковский понимал, что он всего лишь бедный студент. А титул баронета его дед, промышляющий не совсем законной перепродажей дорогих ювелирных украшений, имеющих очень мутное и не всегда законное происхождение, купил в далекой Англии. И потому Влад не был ровней аристократам древних кровей, всегда ощущая себя в их обществе скованно. Хотя наличие титула, пусть даже такого, купленного, давало ему формальную возможность быть принятым в знатных семьях, в его сторону дворяне с длинной родословной частенько отпускали шуточки и смотрели с усмешкой. Но, он давно уже притерпелся к этому.

С некоторых пор сердце Влада было захвачено прекрасной, нежной, но недоступной Брониславой из старинного рода Краваржи, с которой он познакомился еще в детстве, потому что его отец служил в армии вместе с отцом этой девушки. Но, военная служба не принесла отцу Влада ни славы, ни богатства. Напротив, он пристрастился в армии к азартным играм, набрал долгов и разорился. Потому Влад выбрал себе иное занятие, решив изучать медицину.

Когда отец его умер, Влад возвратился из Вены в Моравию полный надежд и мечтаний. Надеясь добиться благосклонности Брониславы, он втерся в доверие к ее матушке в качестве лекаря. Лечение оказалось успешным, и потому молодой человек сделался вхожим в эту семью. И каждый раз, когда он видел Брониславу на семейных приемах, устраиваемых, обычно, ее тетей баронессой Иржиной фон Шварценберг в замке Гельф, его душа наполнялась смесью восхищения и отчаяния. Восхищался он, конечно, красотой Брониславы, которая ему очень нравилась. А вот отчаяние охватывало его всякий раз, когда думал о том, что девушке вряд ли позволят выйти замуж за столь бедного молодого человека, каким Влад являлся, распродав почти все имущество, доставшееся в наследство, лишь бы выплатить долги за отца.

Размышляя наедине с самим собой о том, как Бронислава, словно путеводная звезда, освещала его серые будни, Влад представлял, как бы они гуляли вдвоем по парку, обсуждая медицину, философию и искусство, и как ее чудесный звонкий смех, подобно божественной музыке, наполнял бы пространство вокруг. Но, реальность была жестокой: баронесса принадлежала к высшему обществу, а он — к миру, где каждую копейку приходилось считать. Вечерами он даже писал стихи, в которых пытался выразить свою любовь, страдания, тоску и нежность. Хотя, в глубине души он понимал, что его чувства, скорее всего, обречены на несбыточность.