Всех их ненавижу.

Лену, которая подталкивала к отношениям с Сашей, чтобы я не путалась под ногами. Олега, который поиграл и бросил. Лазаревых, чье счастье, как дебильная табличка «Неудачница». Светит в лоб и показывает уровень моего падения.

И Сашу ненавижу. Гори он в аду.

Мудак и обманщик.

От злости ударяю по стене и едва не рычу от пронзившей запястье боли. Отчаянно вою, стираю слезы, мечусь по спальне. Повсюду разбросаны подушки, вещи. При взгляде на поднос с завтраком внутри нарастает протест, который выливает в тошноту.

Хватаю его с тумбочки и бросаю в стену. На пол с грохотом летят тарелки, чашки, еда.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! — ору в потолок и ношусь вокруг кровати, точно оглашенная.

Внезапно замираю, когда понимаю, что от моих воплей ничего не изменится. Даже нет. Станет хуже. Точно вспышка, приходит осознание факта, что стоит Саше появиться и начать говорить — я поверю.

Снова.

Влюбленная дура внутри меня отчаянно надеется на правду.

В ее представлении Саша — жертва обстоятельств. Его вынудили. Спать с другой женщиной, целовать, жениться на ней.

Сам бы он никогда!

— Боже, — хохочу с надрывом, отчего связки болезненно зудят. — Какая же ты идиотка, Марина. Как тебя легко провести.

Взгляд натыкается на платье, которое висит на плечиках неподалеку от кровати.

План в голове рождается быстрее, чем здравый смысл и бестолковое сердце выдают аргументы против побега. Мысль испортить наряд отбрасываю следом за дебильными оправданиями Сашиного поведения.

Хотел бы — сказал.

Сразу, а не потом.

Большая ванная комната, совмещённая с гардеробной и спальней, приходится очень кстати. Наспех привожу себя в порядок и быстро одеваюсь. Платье садится как влитое, туфли без каблуков тоже идеально подходят по размеру.

— Решил любовницу одарить, чтобы не скандалила? — со злостью в голосе выплываю каждое слово, пока смотрю на опухшее лицо в отражении и красный кончик носа. Слезы еще никому не шли на пользу.

Шорох в спальне оповещает о прибытии хозяина дома. Похоже, теплая встреча с невестой закончилась, и он пришел к постельной грелке за дополнительной порцией ласки.

«Да пошел ты, Саша».

— Мари? Мы, ты где?

— В Караганде, — огрызаюсь тихо, пока заканчиваю со сборами и вызываю такси.

Последние пятнадцать процентов заряда на телефоне должно хватить до приезда машины. Как я буду добираться до КПП через весь поселок, старательно не думаю. Времени должно хватить, чтобы дойти до поста охраны.

— Мари?

Выхожу из ванной комнаты и закрываю дверь.

— Ночь была прекрасна, но мне пора домой, — сухо говорю, глядя прямо в глаза, которые блестят от беспокойства. — Не волнуйся. Выйду через черный ход, если твоя драгоценная невеста еще не ушла.

Саша открывает рот, затем закрывает и со свистом выпускает воздух.

— Она не моя невеста. Я уже говорил…

— А целовал ты ее тоже поэтому?

Он затихает, а я с отвращением смотрю на игру эмоций на его лице.

Давай. Соври мне. Скажи, что все не так.

— Мари, ты не понимаешь. Все очень сложно…

Хохочу и закрываю ладонью лицо.

— Блядь, ты даже не стараешься придумать оправдание получше, Саш, — выдавливаю сквозь рвущиеся слезы. — Я настолько мало для тебя значу?

— Лисенок…

— Да на хуй иди со своим лисенком, кобель! — хватаю с вешалки домашний комплект, который оставила, и бросаю ему в лицо. — На! Передашь своей Лике! Надеюсь, ее силиконовая грудь поместится в этот наряд. За платье заплачу. Не волнуйся.

Рано или поздно любая чаша терпения переполняется.

Последняя капля разрывает натянутый с горкой гладкий слой воды, когда мягкая ткань бьет по лицу. Голубая поверхность идет мелкой рябью. Медленно тянуть разряженный воздух, глядя в переливающиеся шарики ртути в глазах Марины.

— На! Передашь своей Лике! Надеюсь, ее силиконовая грудь поместится в этот наряд. За платье заплачу. Не волнуйся, — плюется ненавистью обратившаяся за секунду в фурию моя любимая девушка.

Смешно.

«Я настолько мало для тебя значу».

Да нет, Мари. Похоже это я ни хуя для тебя не значу.

Носился, как привязанный к ноге щенок. Она только и делала, что убегала. И после всего не заслужил минуты на объяснение?

— Прекрати орать, — шиплю на очередной выпад.

Хватаю тонкое запястье и тяну на себя. Марина дергается, крутится заведенным волчком. Распаляет и без того кипящую в жилах лаву. Чертова чаша дребезжит от напряжения.

И переливается через край под звук звонкой пощечины.

— Как же ты заебала, — со свистом вырывается из легких.

Марина замирает. Ошарашено хлопает пушистыми ресницами, прижимает обоженую ударом руку к груди.

Боли нет. Слышу лишь скрип на парализованных барабанных перепонках. Зубной скрежет раздается громче утренних колоколов в провинциальной деревушке. Лицо пульсирует больше от обиды и ярости, чем от удара.

Нет, Марина била глубже. С пинка по лелеемому самолюбию. Пробежала тонкими каблуками по чувствам, которые я кинул к ее ногам.

Сжимаю тонки плечи и встряхиваю взбешенную лисичку. Самого колотит от концентрации удерживаемого в крови яда. Хочется выпустить и окатить дуру с ног до головы.

Но я предпринимаю последнюю попытку.

— Или выслушай, или вали на хуй. Но не ори.

Окей, так себе попытка.

Слова вырываются жутким шепотом. С каждой буквы сочится серная кислота. Она каплями зависает в воздухе и тормозит время.

И так понятно, что она выберет.

Где-то на задворках сознания бьется мысль, что все к лучшему. Марине безопаснее в дали от меня. Остынет, подумает. А я пока решу сложившуюся ситуацию.

Только хер она меня простит.

Вижу это в лихорадочном блеске под широко распахнутыми ресницами.

Да и не по хуй ли?

Усталость горой валится на плечи. Апатия обнимает со спины. Забирается сверху и заставляет сгорбится. Надоело. Я взрослый мужик, ношусь за истеричной девчонкой в попытках добиться расположения. Натыкаюсь каждый раз на стену и бьюсь лбом.

Достаточно. Черепно-мозговая травма получена, лицо разбито в кровь.

— Я вызвала такси, — раздается напротив тонкий писк. — Машина подъезжает.

Спокойно разжимаю пальцы и отстраненно киваю.

— Хорошо, — кашляю и оглядываюсь вокруг в поисках телефона. — Передам охране, чтобы пропустили.

На первый этаж спускаюсь в непробиваемом коконе. Он глушит посторонние звуки и дарит обманчивое чувство уверенности и удовлетворения. Нет, все правильно. Пускай валит, куда хочет. Какая мне разница? Есть проблемы поважнее мелкой рыжей дуры.

Остатки завтрака летят в мусорное ведро вместе со свежим букетом подсолнухов. Кухня, пропитанная ароматом собственноручно изготовленной выпечки и крепкого кофе моментально наполняется запахом чистящих средств.

Усмехаюсь мыслям, когда пальцы начинает пощипывать от химикатов.

Не таскал никогда баб в дом, не нужно было и начинать. То ни одной не было, то две сразу.

Где-то на заднем фоне жужжит телефон. Распространяет по телу раздражающие разряды, но я тщательно его игнорирую.

Вздрагиваю, когда хлопает входная дверь.

Марина ушла.

Впервые в жизни тишина кажется разрушительной, а дом пустым и холодным. От покрытой пеной поверхности кухонного гарнитура испаряется горький яд. Он проникает в глотку и затягивает горькой пленкой нежное основание языка.

Тошнит, блядь.

Изморозь забирается в легкие и оседает на тонких стенках слоем инея. Жжется на губах фантом поцелуя с Ликой.

Я просто хотел уберечь Мари.

Только ей на это плевать.

— Больше никакой Марины, — уверенно выплескиваю в воздух. — Ты себя на помойке нашел, Александр Николаевич? Поиграли и хватит.

Слова успокаивают. В конце концов, Левицкий я или насрали?

Только почему-то не понимаю, куда себя деть. Работать сегодня не нужно, выходной. Да и желания нет лезть в проекты. Никакого вдохновения.