— «Мариночка, сходи», «Мариночка, сделай», — бурчу под нос и перекладываю листы туда-сюда. Потому что заняться особо нечем, все по привычке переделано вчера. — «Мариночка, там катастрофа. Спаси личное счастье Евгения Александровича!»

Вновь открываю чат с Еленой Семеновной и чувствую, как глаза начинает неприятно жечь.

От фотографии на аватарке хочется пойти в туалет, поправить макияж, найти яркую помаду и перекрасить волосы. Но даже так я не приближусь к образу идеальный и непогрешимой Снежной королевы.

Потому что Олег никогда не посмотрит на меня так, как на нее. И я его понимаю.

Когда твоя спутница жизни мисс Вселенная, тебе не до простых смертных девиц с непокорной рыжей шевелюрой, на укладку которой тратишь час. Да и сама Елена Семеновна хороша.

Не только как профессионал, но и как человек.

«Марин, пожалуйста, отвлеки Александра Николаевича».

В сотый раз перечитываю вчерашнее сообщение и чувствую, как между ног знакомо начинает ныть. Пинаю под зад гогочущего чертенка в голове, который мурлычет низким голосом: «Знал, что ты будешь моей».

Ничего подобного.

Всего одна ночь.

Сбросить напряжение и помочь Лазареву в спасении его будущей жены из лап первостатейного бабника. Господину Левицкому все равно, кого тащить в постель, а у них там с Аней чувства.

Левицкий Александр Николаевич, он же Лева, он же Саша, — такая заноза в заднице, что жаль, что у меня нет ружья и патронов. Пристрелила бы и не мучилась сейчас угрызениями стыда, совести и еще чего-то непонятного. Раздражающего.

Требующего наглого и хамоватого брюнета с проникновенным темно-карим взором. От него, как по классике заболевания гриппом, бросает то в жар, то в холод. А от умелых рук не спрятаться нигде. Остается только лежать, наслаждаться тяжестью гибкого и мускулистого тела, вдыхать елочный аромат с пудрой ноткой ладана…

Целовать засранца каждый раз, когда он наклоняется и глубоко врывается в мое тело. До воя полицейской сирены в головы, помутнения рассудка и визга. Слушать пошлые словечки, вонзаться в подвижную спину.

Ох.

Марина.

Ты сошла с ума.

— Сошла, — бурчу под нос, пока под ложечкой неприятно сосет от осознания собственной распущенности. — Любишь одного, спишь с другим. Шик, блеск, красота.

— В чем проблема совместить приятное с полезным, Мари?

Испуганно подпрыгиваю в кресле от неожиданности и чуть не врезаюсь макушкой в жесткий подбородок.

В последний момент Левицкий отстраняется. Ловить разлетающиеся в разные стороны листки с рабочими письмами.

«Когда он подкрался? Почему никто не доложил?! Что за проходной двор?!» — мысли в голове проносятся ураганом, пока я бегаю по кругу и спешно ловлю документы.

Лучший способ отвлечься от ненавистного огонька, который зажигается при вдохе елочного аромата, — изобразить великую занятость.

Поэтому я с кряхтением цепляю последний листочек из бухгалтерии, завалившийся за низкий кожаный диванчик. Сдув упрямый локон с глаз, разворачиваюсь к Левицкому.

И тут же об этом жалею, потому что его горящий взор перемещается с моей красной юбки на декольте шелкового топа. А неведомая сила толкает меня к креслу: схватить пиджак и укутаться им по самые уши.

— Блядские шпильки надела, — дьявольски хмыкает мудак, когда я бочком подбираюсь к столу и прижимаю к груди документы.

— Добрый день, Александр Николаевич, — намеренно игнорирую его слова и прочищаю горло. — Я могу вам помочь? Олега Константиновича и Евгения Александровича нет, так что по вопросам мероприятия…

Этот мышиный писк — мой голос?

— Помочь?

Кажется, не только я сегодня в легком трансе.

Левицкий отрывает горящий взор от моих черных лодочек с красной подошвой и опасно щурится. Как зверь, готовый напасть. Внутри образовывается воронка, потому что воочию представляю, как эти совершенные губы вновь касаются моего тела. И жемчужно-белые зубы царапают шею, но не кусают.

Ох.

«Олег! Мы любим Олега!» — верещит сирена в голове.

— Именно, — нарочито бодро рапортую я, когда достигаю, наконец, стола. — Вы же по работе пришли? Налить вам кофе? Или чай? Воды? Есть минеральная, газированная, негазированная с куллера…

Левицкий делает шаг, а я хватаю первую попавшуюся папку и выставляю ее вперед, словно щит. Будто жалкий кусок пластика спасет меня от убийственных эманаций, которые излучает Левицкий всем видом.

Один взгляд на черноволосого, широкоплечего полубога с римским профилем голова идет кругом. И дух захватывает, как на американских горках. Верх и вниз, потом вжу-у-ух! Вот ты уже летишь с трамплина, прикованная к жесткому сиденью без возможности спастись.

Однажды Олег презрительно назвал Левицкого «китайской подделкой на Лазаря». Уж не знаю, что они там в прошлом не поделили, но перепутать смазливого и беловолосого попугая Лазарева с его соперником просто невозможно. Они очень разные.

Как день и ночь.

И вот у меня, кажется, скоро случится закат посреди офиса.

— А покрепче ничего нет? — интересуется Левицкий, загоняя меня в уголок между столиком, где стоит чертов куллер, и шершавой стеной. — Виски, вино…

— За вином ходите в ресторан! — по привычке огрызаюсь и стараюсь не дышать, иначе получу отравление елочными парами. — Отойдите, пожалуйста, Александр…

— Хочу выебать тебя прямо на столе в твоих шлюшьих туфлях, Мари.

Я, кстати, говорила, что Левицкий — мудак, хам и невыносимый бабник? Нет?

Бам!

Папка ударяет по красивому и перекошенному лицу.

— Держите гадкие ручонки при себе, Александр Николаевич! — шиплю ошарашенному Левицкому, затем елейным тоном интересуюсь: — Так вам налить воды?

Сука.

Красивая, обворожительная и до неприличия невинная рыжая сука.

В голове не укладывается, как она трахается, словно изголодавшаяся шлюха. И при сохраняет флер неприступности, который выворачивает яйца наизнанку.

Я желал остаться. Как в ебаном трансе.

Настолько хотел, что не удержался и лег рядом с ней.

Спящая Марина — завораживающее зрелище.

Как под гипнозом, я перебирал рыжие локоны, любовался ямочками на щеках от улыбки на тонких, но широких губ. Гладил покрытые мурашками белые плечи, усыпанные крошечными крапинками веснушек.

Не знаю, в какой момент я понял, что Марина не проснется.

Не понимаю, почему не разбудил. Член жаждал трахнуть спящую красавицу немедля, не разуваясь и не дожидаясь пробуждения. Голод требовал ворваться в лисью щелку и заполнить до краев кипящей в венах лавой.

Но я не потревожил ее сон. В конце концов, мы переспали, значит, дело за малым. В любой момент заберу добавку.

А теперь, когда я, измученный бессонницей, пришел за полагающимся мне по праву, сучка изображает Деву Марию. Будто не она половину ночи стонала подо мной до стука по батарее от проснувшихся соседей.

Будто, блядь, не я трахал ее до оглушительных криков.

Еще чертово апельсиновое печенье. Его аромат витает в воздухе: забирается под кожу и вызывает приступ удушья. Сознание путается в одурманивающем тумане, а потоки крови сбиваются с пути истинного и мчатся прямиком в эрегированный член.

— Ты ничего не перепутала?! — взбешено рявкаю в отрешенные и холодные глаза, радужки которых покрыты серебристым инеем. — Таблетки для памяти не прикупить?

— Не понимаю, о чем вы.

Безразлично хлопает ресницами, а сама вцепилась в свою ебучую папку и отводит взор. Не будь этого, я бы решил, что мне все приснилось.

— Ты уснула, так что я не закончил, — хмыкаю и делаю шаг вперед, косясь на угрожающе зависшую в воздухе папку. — Требую продолжения банкета. На столе. В блядских туфлях.

Замахивается вновь, но я перехватываю тонкую руку в воздухе. Победоносно взираю на разъяренную Марину. Она пыхтит и скалится, а полюбившийся румянец возвращается на законное место от пошлых словечек.

Лисенок в плену, и нутро сжимает сладкий спазм от собственного превосходства.