Появление Сашиной мамы удивляет.

Мы не близки, знакомы шапочно. Больше всего она меня знает, как личного помощника Олега, которому тот доверяет. А у них не лучшие отношения, чтобы Ульяна Маратовна улыбалась мне и водила за ручку по залу.

— Нет, нет, милая, — она грызет ноготок, но почти сразу одергивает себя. — Тут такое дело. Ты же знаешь Анну Вишневскую?

— Невесту Евгения Александровича?

— Ну насчет невесты там все спорно. Кому нужна эта деревенщина из…

Поджимаю губы, и Ульяна Маратовна осекается. Искреннее раскаяние в ее взгляде заставляет меня прикусить язык и оставить едкий комментарий на тему «деревенщины» без ответа.

— Прости, — вздыхает она нервно. — Прости, Мариночка. Я просто очень волнуюсь, понимаешь? Женя мне как сын. Я же его крошкой нянчила. Они с моим Сашенькой в одной кроватке спали. А тут привел какую-то… Девушку. Непонятно откуда и неясно кто. С ребенком, который якобы от него.

Она замолкает, а я шумно вздыхаю.

«Это не мое дело. Не мое», — бормочу про себя, но вслух говорю другое: — Ульяна Маратовна, вы видели Кирилла?

— Кирилла?

— Да, сына Евгения Александровича.

Она растерянно молчит, хлопает накрашенными ресницами. А я замечаю краем глаза, как Аня входит в зал и решительно идет к Евгению Александровичу. Поддавшись вперед, она что-то говорит ему на ухо, затем тянет к выходу.

И он улыбается.

— Не видела, — честно признается Ульяна Маратовна.

— Тогда посмотрите, — невольно дергаю ремень на сумочке, где опять жужжит смартфон. — Все поймете без объяснений.

Она кивает, а я быстро бормочу извинения и растворяюсь в толпе. Знакомая мелодия заставляет замереть на месте, проникновенный голос Олега забирается невидимыми жучками в уши и будоражит изнутри.

Передо мной Саша.

Мы смотрим друг другу в глаза.

Он открывает рот, я замираю в ожидании.

— Ой, Сашенька, наконец-то я нашла тебя! Потанцуем? — белокурая Барби встает между нами и с торжественным видом хватает его руку.

«Не ходи! Не ходи!» — безмолвно кричу, но меня никто не слышит.

— Конечно. Пошли, Лик.

«Да уж, Марина. Ну и вляпалась ты», — думаю, пока глупо пялюсь в широкую спину.

Вонь от Ликиного парфюма оплетает шею, и я задыхаюсь.

«Вляпалась ты, Саша. Как все объяснять Марине?» — смываю с рук мыльную пену.

Вопрос долбит по черепу и не оставляет простора для импровизации. Еще мама недоуменно косится на мои попытки свалить подальше от потенциальной невесты. Спасибо, выручают Лазаревы. Она слишком увлечена и взволнована появлением Ани.

Ведь Женя как второй сын.

Всегда ревновал маму к нему. Я, Лена и Женя дружили с младенчества, как и наши родители. Сидели на одном горшке, спали на одной кровати под гитарные мотивы старых песен. Когда жена Александра Самуиловича умерла, вектор внимания наших родителей сместился в сторону. Его единственного сына.

«Дорогой, у Жени нет мамы. Мы всегда рядом с тобой, а он один», — постоянно повторяли они.

Ему несли все самое лучшее.

Александр Самуилович ругался, говорил, что его избалуют и парню нужна твердая рука. Но мама никогда и никого не слушала. Баловала младшего Лазарева вкусняшками, забирала к нам в дом. Даже после трагических событий в нашей семье, которые раскололи дружбу папы с отцом Лены, Женя оставался в центре внимания.

Запрет на общение с Соловьевыми только разогрел мамин протест. Они больше не встречались дружной компанией, но огромная доля ее времени и внимания уходили на выяснение обстоятельств жизни их дочери Лены. Поэтому я прочно занял третье место в сердце собственной матери.

Вот и сегодня.

Ее занимают только два вопроса: невеста Жени и попытки выяснить, имеют ли под собой реальную основу страшные слухи про Олега.

«Сынок, ты хорошо знаешь Шершнева? В курсе, что он бывший наркоман? Александр Самуилович говорит, что он бьет Лену. Изо всех щелей об этом талдычат. Как ты можешь с ним работать?» — выдала мама перед началом мероприятия.

Она обладает высоким интеллектом, но распыляя внимание, превращается в беспомощную рыбу. Не понимает, куда плыть в этом мутном потоке. Пытаясь уследить за тремя, в итоге упускает всех.

Мама не заметила состояния Жени и того, что он превратился в инвалида от побоев отца. Проморгала мой испарившийся интерес к Лене. Пропустила факт, что Олег на самом деле старший сын человека, которого ее муж боготворит всю жизнь — Александра Самуиловича Лазарева.

«Пока отец и сын грызут друг другу глотки».

Как можно не заметить? Мне хватило короткого полунамека, чтобы собрать картинку. Мама же до сих пор барахтается в мутной жиже, не видит дороги и путается в размышлениях. Постоянно опирается на чужое мнение, которое ни разу не объективно.

— Ты здесь, — ровный голос, похожий на шелест высокой травы, пробирается уши и выводит из транса. — Насыщенный вечер.

Воробьев, главный спонсор мероприятия и владелец фонда «Жизнь детям», останавливается напротив меня. Смотрит в зеркало, поправляет припорошенные серебром пряди на висках. Его вид выражает холодную уверенность, но в глубине ореховых радужек поблескивают бесцветные нити усталости.

— Сергей Юрьевич, — профессионально улыбаюсь, и челюсть сводит от фальши. — Как мероприятие? Все в порядке? Сейчас по сценарию часовая пауза, которая закончится через пятнадцать минут. Потом Олег выступает с детьми. У них две композиции. За кулисами дежурит бригада, как вы и просили.

Воробьев святой. Другого объяснения у меня нет. Нейрохирург такого уровня беспокоится о чужих детях больше, чем некоторые о своих. И я ловлю себя на мысли, что хотел бы стать таким же отцом.

Но только когда все утрясется. Никогда не подвергну жену и ребенка риску, который пережил сам. Маму ранили, мой нерожденный братик погиб. Все родные умерли, а я еще долго вспоминал чертову автоматную очередь.

Надеюсь, Марина не свалит в закат раньше и дождется меня.

— Саша, давай не так официально, — улыбается Воробьев. — Твои друзья — мои друзья. Я не настолько вас старше.

— Мы на работе, а это требует определенного этикета.

Он дружески хлопает меня по плечу.

— Еще один. Не забудь добавить, что бизнес не терпит эмоций.

— Это точно не ко мне, — выдыхаю и тянусь к бумажным полотенцам.

— Лика уехала, — как бы между прочим выдает Воробьев.

Поворачиваюсь и смотрю на него в недоумении. На его лице маска невозмутимости, но в глубине зрачков пляшут бесенята. Внешне настоящая скала, а не человек. Вот внутри пылающий вулкан из ехидства и иронии.

— Видел Марину. Кажется, она искала тебя, — цокает и включает воду. — Женщины — загадочные создания. Смотри не упусти.

В груди так сильно бьется сердце, что я забываю про отрицание. А надо бы, ведь Воробьев — недоверенное лицо. Ему лучше не знать о наших отношениях с Мариной. Но здравый смысл отказывает, когда лечу в общий зал под его хохот.

В огромном лофте легко потеряться. Пространство мы разбили на зоны так, чтобы люди собирались по интересам. Ненавязчивая музыка, перезвон бокалов, интимный свет. Где искать рыжую фурию?

Но я интуитивно нахожу дорогу. Ноги несут к лифтам.

Едва замечаю знакомую макушку, как воздух испаряется из легких. В паху моментально разливается колючий адреналин. Аромат апельсинового печенья вытесняет остальные запахи. А муравьи подскакивают и крошечными лапками щекочут оголенные нервы.

Марина смотрит на меня. Так как никогда не смотрела. Радужки сияют, как шарики ртути на мраморной поверхности.

Один взмах ресниц, и я ее вечный раб.

— Мари, — кашляю. — Я соскучился.

Беру ее за руку, затем целую нежную кожу и с замиранием сердца жду ответа.

— Отвези меня домой, — щекочет губы сладкое дыхание.

Я сошла с ума.

У меня потекла крыша, отказало здравомыслие и умер мозг.

Иначе как объяснить, что я сижу в Сашиной машине, которая мчит нас по ночной трассе в его поселок?