Но в момент, когда крик подбирается к горлу, невидимые часы отматывают стрелку назад.

Возвращают в прошлую ночь. В торжество безумия, греха и порока. Тогда я поддалась искушению дьявола с чарующим баритоном и магнетическим карим взглядом из-под угольно-черных ресниц.

И меня вновь бросает в жар. Прямо в котел моментально вскипающей страсти.

«Пошла в жопу твоя любовь, милочка», — ржет бессовестная шлюшка и подталкивает в спину к Левицкому.

Врезаюсь в широкую грудь, дергаю за полы черного пиджака на себя и приникаю к манящим губам. Получаю резкий ответ, как только наши языки сталкиваются в немой борьбе характеров. Вздыхаю и дергаю Левицкого за рубашку в цвет костюма. Невольно поражаюсь такой любви к мрачным оттенкам, которые ему чертовски идут.

— Удали фото, — рыкаю, когда гаденыш заталкивает меня в крохотное помещение. Стены кружатся, потолок ездит, а ноги подкашивается. В голове такая путаница, что ничего толкового выдать не получается. — Сейчас же!

Там стопками хранится бумага и повсюду расставлены коробки с канцелярией. Еще имеется старенькое многофункциональное устройство, которое досталось мне от прошлой владелицы этой приемной.

Вот к нему меня и толкают.

— Работает? — интересуется Левицкий как ни в чем не бывало и кивает на здоровенного печатного монстра.

— Что?

— Хочу ксерокопию твоей задницы.

— Да пошел ты!

— Схожу, не сомневайся. Потом нагну раком над столом Олежика и снова схожу в тебя.

— Ты хотел минет, — сама не понимаю, что несу. Во всем виноваты сатанинские огоньки в черных глазах.

— Ну ой, — цокает языком Левицкий и захлопывает дверь. — Я передумал, Мари. Теперь у меня есть компромат, который, пока ты не отработаешь по полной программе, станет мои бессрочным абонементом в твою постель.

Кто там пиздел, что молния не бьет в одно место дважды?

— Схожу, не сомневайся. Потом нагну раком над столом Олежика и снова схожу в тебя.

Как бы не так.

Прошла гора лет, а в голове барышни, раздвигающей передо мной ноги, опять Олег. Гадкий утенок, съебавшийся в Краснодар, вернулся сраным лебедем. Будто с него там шкуру содрали и новенькую вручили. Вместе с кошельком, глубиной с Марианскую впадину, и гонором высотой с Эверест.

Только от Соловьевой, ныне Шершневой, так башенку не рвало.

— Ты хотел минет, — выпаливает, ставшая внезапно страстной, лисица по имени Марина и сверкает серебристыми радужками.

Взгляд хитрющий, немного безумный, ошарашенный. Сучка только не облизывается. Сама подошла к столу и облокотилась на него. Спину выгнула, чтобы сиськи торчали, и вытянулась в струнку.

Вроде низкорослая и щупленькая, но ноги в три километра.

Соблазняет, дурочка.

Здесь и без твоих стараний, как бы боксеры ни перекрыли приток кислорода в детородный орган. Такими темпами я лишусь потомства из-за рыжей стервы. Лика не простит, как и ее папаня.

Детей и внуков, отобранный племенной жеребец, должен выдавать по расписанию.

Да пошли они.

Память издевается. Подбрасывает картинки прошедшей ночи, разгоняет и без того кипящую в венах кровь.

— Ну ой, — цокаю и захлопываю увесистую дверь. — Я передумал, Мари. Теперь у меня есть компромат, который, пока ты не отработаешь по полной программе, станет мои бессрочным абонементом в твою постель.

А сам наблюдаю за ней, пока щелкаю замком. В глаза смотрю. Жду страх, робость… Но херушки-хуерушки.

Улыбается коварным ртом, которым умело обращается. Прикусывает губу. Втягивает и щурится с таким наслаждением, что уши закладывает. Будто я погружаюсь на дно моря без акваланга. Метров на шестьсот.

Невозможная.

— После этого скажешь, что не хочешь меня? — облизываюсь, наблюдая за разгорающейся, словно спичка, Мариной. — Стол не намочи, пока ерзаешь.

Член в истерике, мозг в нокауте.

Потому что она встает с места и, виляя бедрами, подходит вплотную. От участившегося дыхания грудь, прижатая к моему торсу, вздымается. Аппетитные полушария покрывает тонкая паутинка мурашек.

Они то и дело цепляют простенький кулон в форме маленькой капельки, которая в нагрудной ямке. Помню, как он забавно подпрыгивает, когда Марина сверху. Стонет, запрокидывает голову, отчего медные кудряшки рассыпаются на плечи.

И принимает мой член так глубоко, что кишки связывает в узел.

Язык моментально тонет в горькой слюне. Хватаю ее за подбородок и тяну к себе. Едва не захлебываюсь от металлического блеска в радужках.

Которые сияют только для меня.

— Детка решила поиграть? — произношу в миллиметре от ее рта и ловлю фруктовое дыхание. — Что ты задумала?

Ненавижу целоваться. Слюнообмен всегда вызывает у меня больше отвращения, чем возбуждение. Серьезно. Потому что ничего классного в этом процессе нет, и обычно поцелуи лишают меня эрекции.

Или на меня так раздутые морды одинаковых девиц действуют?

Потому что с Мариной такого нет.

Едва сдерживаюсь, чтобы не поиметь сладкий ротик языком. Смять, похожие на нежные лепестки губы, и вылизать божественную влагу подчистую. Достать до гланд и кончить под приглушенные крики, которые вибрируют на небе.

Целоваться с ней круче, чем самый забористый секс с любой из моих бывших дур.

У нее рот туже, чем все их вагины.

Марина медленно ползет ладонями вверх по груди. Мнет рубашку, а у меня, блядь, тахикардия.

Сердце долбит отбойным молотком по ребрам, пока сучка довольно жмурится. Приподнимается на носочки, затем зарывается пальцами мне в волосы. Обхватывает голову и тянет на себя под восторженные вздохи.

— Чем быстрее ты наиграешься, тем быстрее отъебешься, — злобно шипит мне в ухо. — Доступные девушки никого не задерживают надолго.

Чиркает зубами по мочке, царапает шею. Специально причиняет боль.

— Так и скажи, что дрочишь на меня в душе, — хохочу в ответ. — Не мечтай, Мари. Натрахаюсь, тогда разбежимся.

Хватаю за волосы. Шелковистые кудряшки щекочут кожу, ласкают оголенные нервы, забираются куда-то глубоко в душу вместе с ее гортанным стоном.

Стиснув зубы и блаженно прикрыв веки, она выгибается следом за моей рукой. Открывает доступ к упругой груди и шее. Веснушки, точно фонари гирлянды, гипнотизируют, завладевают моим вниманием и языком.

Я, как одержимый бесами, впиваюсь в усыпанную солнечными зайчиками кожу. Облизываю каждый миллиметр, кусаю жадно. До боли и крика. Словно их свет способен проникнуть в меня и прогнать весь скопившийся за годы мрак.

Наслаждение — бедное слово, чтобы описать мои чувства. Особенно когда тонкие пальчики хватают края рубашки и с силой тянут. Треск выдранных с корнем пуговиц переливается со звучным градом ударов о керамическую плитку, которой покрыт пол.

Подхватываю Марину на руки.

Глупо, как в ванильных фильмах про любовь, которая существует только в головах наивных дур. Хотел взять бы под бедра и прижать к стене, но хуй там. Юбка-карандаш разбежится по шву, а Марина останется в офисе до конца гребаной субботы.

А глазеть Олегу на бедра моей девочки в блядских чулках я не позволю.

Местом назначения выбираю высокий стол, который завален бумагами.

Как только Марина приземляется на него задом, тут же впиваюсь поцелуем в блядский рот. Цепляю юркий язычок зубами, кусаю губы с ярким вкусом апельсинового печенья.

А она смеется. Стонет и хохочет как умалишенная.

Сумасшедшая.

— Что ржешь? —отстраняюсь на секунду, чтобы сдернуть вниз надоедливую юбку вместе с трусами. — Ебать сейчас буду.

— Член не сломайте, — клацает зубами и тянется к ремню, — Александр Николаевич. Только быстро, а то у меня работы много.

Слова плещут бензином по разгорающемуся внутри пламени.

Резко хватаю Марину за бедра, прижимаю к себе и упираюсь восторженным членом между ее ног. В следующий миг едва не распадаюсь на микрочастицы от ощущения влажного лона.