— Не-ет, — хнычет и царапает зубами хрящик уха. — Хочу так.

Возбуждение от ее стона мечется из паха в мозг и обратно. Член протестующе дергается.

— Мари, я не успею. Солнышко, я тебя люблю, но ты...

Замолкаю, как старый мотор. Чихаю и кашляю, выдаю клубы черного дыма. Желудок сжимается от страха, а взгляд мечется от распаленных алых щек к покрытым блестящей пленкой ртутным радужкам.

Блядь.

Нечто подобное я предполагал.

Знал же, что не подумаю и пиздану вслух про чувства.

Кадык нервно дергается, вязкая слюна, пропитавшаяся соленым привкусом надежды, щиплет язык.

Мысль, что Марина пьяна, возбуждена и плохо соображает, когда я смотрю в ее расширившиеся от удивления зрачки. Хватаю дрожащую от предвкушения Марину за подбородок и тяну на себя.

— Я люблю тебя, — повторяю тихо. — Не представляешь, как сильно.

— И я, — она стискивает бедра до взрыва пузырьков мыльной пены, в которую обратились остатки серой массы в голове. — Я тоже тебя люблю. И хочу, чтобы ты в меня кончил. Все равно безопасные дни...

Конец фразы тонет в поцелуе, которым я запечатываю ее рот. Мне горячо и вкусно до безумия. Внутри все кипит от бешеного восторга, а взбесившиеся муравьи строевым маршем проходят по остаткам расплавившихся мозгов.

Кусаю юркий язык, стискиваю до хруста тонкие плечи. Позволяю ей двигаться так, как хочется. Помогаю, срываюсь и насаживаю до жалобного визга. Не могу терпеть. Пусть поймет, что творит со мной.

Дурею от каждого судорожного сжатия волшебного лона.

Никаких безопасных дней не существует. Я не ребенок и достаточно живу на свете, чтобы понять эту простую истину.

Но мне плевать.

Забеременеем?

Ну и отлично. Перестанет от меня убегать, а я сделаю все для ее безопасности.

Вдруг осознаю, что не осуждаю отца.

Неважно, как плохо он поступал в прошлом. Ради семьи можно и убить. Плевать, что там настрочили в Уголовном кодексе. Инстинкт, заложенный в нормального мужика с рождения, не перебить никакими запретами.

Нам на роду написано оберегать любимую женщину и потомство.

— Убью за тебя, — рычу и вгрызаюсь в торчащий сосок до сладкого всхлипа. — Ничего не бойся. Никогда. Я всегда буду рядом.

Марина выгибается мне навстречу.

Теряется в нахлынувших эмоциях. Исчезает в несущемся смерче, который сметает все пути. Растворяется в громких завываниях.

Ее. Моих.

Уже не разобрать.

Путаюсь в рыжих волосах, в пошлых хлюпающих звуках, которые прерываются на наши бесперебойные клятвы. Они накладываются друг на друга и звучат единым стихийным оркестром.

Взмыленные и раскаленные до предела, мы сливаемся друг с другом и летим в бездонную пропасть наших чувств.

Утро встречает меня ноющими мышцами во всех местах, сладкой ватой в голове, ароматом кофе и еловых шишек. Приоткрываю один глаз, натыкаюсь на чудесный вид лесного массива за высоким окном.

Вчера я толком не рассмотрела территорию вокруг Сашиного дома. Помню только длинную дорогу и КПП, где он отчитывал охранников за неуместные вопросы ко мне по поводу документов и приказал внести меня в списки.

Еще лес. Много леса. Здесь он кругом.

Роскошный дом, из натуральных брусьев с элементами современного декора, стоит на самом отшибе охраняемого поселка. Сюда не проехать без пропуска или специального приглашения местных.

Здесь отдельный мир для богатых и властных: магазины, супермаркет, зона отдыха. Даже озеро считается частным. Эдакое государство в государстве со строгим сводом правил, куда я попала совершенно случайно.

Или…

«Я люблю тебя».

Губы растягиваются от улыбки, а мой решительный план побега летит в мусорку.

Куда я теперь пойду? После таких-то признаний?

— Доброе утречко, соня.

Плеча касаются ласковые губы, которые всю ночь не давали мне спать.

Поворачиваюсь и натыкаюсь на тлеющие угольки в окружении темных радужек. Тянусь к смоляной пряди, упавшей на высокий лоб, затем аккуратно убираю ее. Провожу кончиками пальцев по проступающим скулам, прямому носу и мягким губам.

Саша ловит мою руку и целует ладонь. Прикладывает ее к щеке, покрытой утренней щетиной. А я любуюсь игрой молочного оттенка своей кожи на фоне его золотистой.

Невероятно красивое сочетание.

— Я чую завтрак? — мурлычу довольным тоном и немного приподнимаюсь, прижимая к груди одеяло.

Волнение и смущение тут же окрашивают щеки в розовый цвет при виде рельефного живота. На Саше только домашние штаны, которые низко сидят на бедрах. И я замечаю, как тонкая ткань натягивается там, где прячется его возбужденный член.

Веду рукой ниже к выпуклым мышцам на груди, чувствую короткий и рваный вздох, замечаю, как расширяются черные зрачки и заполоняют радужку. Наклоняюсь, целую уголок губ. Его улыбка доставляет мне такое же удовольствие, как и властные прикосновения, от которых остаются следы на коже.

— Люблю тебя, Саш, — шепчу свободно. Меня больше ничего не сковывает и останавливает от признания. Ни глупая первая любовь к Олегу, ни страх вновь потерять дорогого человека.

«А про невесту забыла?» — ехидно шепчет внутренний голос.

Вздрагиваю, но отгоняю подальше его ядовитое шипение. Я уверена, что все наладится. Нельзя признаваться в чувствах и давать обещания, а потом обмануть. Саша не из тех, кто не держит слова. Ведь так?

— Там блинчики, круассаны и яичница с беконом, — перечисляет Саша, когда мы отрываемся друг от друга, и я тянусь через него к чашке кофе. От обилия блюд глаза разбегаются в разные стороны, потому что все выглядит аппетитно и вкусно.

— Заказал?

— Обижаешь, лисенок, — хмыкает весело и привстает, чтобы мне было удобнее. — Сам готовил.

— Оу.

Удивлённо хлопаю ресницами. Никак не выходит представить Сашу в фартуке на кухне. Если только на голое тело и в качестве эстетики.

— Я хорошо готовлю, — прищуривается, замечая, как я хмыкаю.

— Верю, верю, — салютую ему чашкой.

— Не веришь. Ладно. Тогда вечером продемонстрирую. Или в обед.

Вгрызаюсь в хрустящее тесто и издаю протяжный стон. Чертов круассан, как отдельный вид кулинарного искусства. Такое чувство, что его только-только достали из печи. Он горячий, тает во рту и доставляет неимоверное удовольствие сливочным вкусом.

— Я готова есть это каждый день, — выдыхаю с восторгом и слышу рядом тихий смех, затем талию обвивают крепкие руки, и Саша зарывается носом в волосы на затылке. Никакое одеяло не мешает ему добраться до моего тела.

— Готов их делать каждый день, если продолжишь есть с таким аппетитом.

— А потом носить меня на руках, когда не буду помещаться в дверь?

— Поверь, лисенок, в нашей постели каждая калория будет отработана четко по расписанию.

Саша хватает меня пальцами за подбородок и поворачивает к себе. Юркий язык слизывает с губ крошки. В какой-то момент тарелка с едой испаряется из моих рук, затем с тихим стуком возвращается на прикроватную тумбу рядом с подносом. Теперь вместо круассана я ощущаю мятный и давящий поцелуй, от которого голова кругом.

Разворачиваюсь, устраиваюсь у него на бедрах и позволяю одеялу соскользнуть с груди. Обхватываю черноволосый затылок, запускаю пальцы в мягкие пряди. Слышу, как за окном шумит ветер в кронах деревьев и начинает накрапывать дождь.

Внезапно представляю, как мне здесь будет хорошо. Тишина, покой, любимый аромат хвои повсюду.

И Саша.

Только мой.

Больше ничей.

— Твою мать, — ругается он, когда его смартфон на тумбе оживает.

— В чем дело?

— Да!

Мужской голос на той стороне что-то невнятно бормочет в динамик. Слов не разобраться, и я придвигаюсь ближе. Беспокойство охватывает в тот момент, когда по лицу Саши пробегает тень. Сцепив зубы, он рычит негромко:

— Пропустите ее.

Кого? Куда?

Нервно сглатываю и выпрямляюсь, а Саша сбрасывает звонок.

— Саш? Что случилось? Кто приехал? — Взволнованно спрашиваю и чувствую, как внутри все обрывается, когда он тихо отвечает: