— Бассейн? Зал? — подсказываю уже мягче. — Ресторан? Шары погонять?

Какие, к черту, шары, Саня? Когда здесь лежат готовенькие. Ее собственные. Гоняй — не хочу.

Найду — задница заполыхает. Три дня и три ночи. Как у Жар-птицы. Еще и хвостик вставлю, лисий. В стратегически подготовленное место. Чтобы не повадно было с утра без завтрака оставлять.

Натянутая в груди леска противно гудит. Входит, как нож в масло, между ребер. Прямо в кровоточащие мышцы.

Администратор закусывает пухлую губу и отводит неловкий взгляд. В ее руках замечаю шнур от шторы. Недоуменно морщусь. Проглатывая ком, ловлю косой взор, направленный на мою грудь, и замираю.

— Вот сука, — рычу, пока рассматриваю покрасневшие запястья. — Шлюха подзаборная, кем ты себя возомнила?!

Рыжая стерва привязала меня к кровати. Не для того, чтобы поиграть, а чтобы… что? Испугалась? Мстила? Что за херня?

Ничего не понимаю. Я же не слепой. Марина хочет меня. На член прыгает, но какого-то хера ерепенится.

«Отправляйте свои фотографии хоть самому президенту, Александр Николаевич. Они ничего не докажут! А если будете меня доставать, я напишу заявление в полицию», — всплывает перед глазами недавнее сообщение.

Сердце пропускает удар. Мерзко от себя самого. Никогда никого не принуждал к сексу. Да и здесь. Мы же просто играем. Она косит под недоступную целку, а я под злобного шантажиста. Нас обоих прет…

Или нет?

«Это ты называешь “нравиться”? Захотелось девчонке разок потрахаться, выбрала самца поинтереснее. А ты присосался, как пиявка к голой жопе», — противно пищит серая мышь в черепной коробке.

Неужели показалось? Как глаза серебром сверкали, как жадно заглатывала, постанывая от предвкушения.

«Еще побольше выпей, и черти отсосут», — мерзко скрипит ехидный голосок в голове.

По телу пробегает липкая дрожь, от которой становится трудно дышать. Чувствую себя так, словно наступил в дерьмо на полном ходу. Жидкое. Оно воняет и растекается по подошве, а я ничего не могу сделать.

«Мы все? Закончили?» — робкий Маринин голосок тысячью колокольчиков переливается в груди.

Внутри кто-то врубает холодильную камеру.

Она хотела, чтобы я кончил побыстрее? Поэтому так резво заглатывала. Терпела, чтобы не мучиться всю ночь.

Растерянность парализует. Не понимаю, что чувствую в этот момент. Я словно за глухой стеной, блядь.

В детстве с мамой смотрели фильм про иллюзионистов. Там человека связывали и запирали в ящик с толстыми стенами, после чего опускали в воду.

И я сейчас в таком же ящике. Легкие заполнены жидкостью, а не воздухом: ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Там еще… — запинается побелевшая девушка и, кивнув на мою грудь, смущенно заправляет за ухо прядь.

Опускаю взгляд. Оранжевые буквы на широкой груди приводят в ярость.

«Потаскун».

Красной тряпкой мелькают перед глазами и отравляют организм ядом неизвестного происхождения.

— Как скажешь, сучка, — злорадно хмыкаю и, потерев намертво въевшуюся краску, поднимаю властный взгляд на краснеющую брюнетку. — Нравится?

— Что?

Округляет овечьи глазки, хлопает наращенным ресницами. Сойдет. Член послушно дергается, хоть и не так резво, как с рыжей сучкой.

По хую. Жопка у нее зачетная. Там и начну.

— Мысль прокатиться на большом члене, — подмигиваю и, не дожидаясь новой реакции, дергаю завизжавшую девчонку на кровать. — У тебя три секунды на решение, кукла.

Она ерзает, затем стонет и послушно выгибается подо мной.

— Развратная шлюшка.

Кусаю линию подбородка, игнорирую приоткрытый рот.

— Александр Николаевич, — всхлипывает и зарывается тоненькими пальчиками в волосы.

Заебись. Не хочет? Тех, кто хочет, вагон и три прицепа. Выебу их. Я не брезгливый.

С утробным рычанием раздираю пуговки на белой рубашке и царапаю зубами идеальную ключицу.

Пока перед глазами разбегается сотня рыжих муравьев.

— Как насчет свидания на следующей неделе? Скажем, на выходных? А я тебе на почту скину все пароли для доступа.

Растерянно хлопаю ресницами и неуверенно прикусываю губу. Сенька солнечно улыбается, подмигивает, а его парни вытягивают шеи от любопытства. Им тоже интересно, каким будет ответ на просьбу.

Черт!

Не знаю, как поступить. Без доступа к архивам и камерам, где хранятся, записи мне сложнее искать крысу. Но и соглашаться на свидание с мужчиной, который меня совсем не волнует, тоже не хочется.

«Так шла бы к Левицкому под лапу, дуреха», — издевается совесть.

Стыдно, мне очень стыдно. И за ту надпись, и за идиотский побег, и за фотографии, которые вызывают слюноотделение. Особенно стыдно перед Олегом, ведь я фактически предаю любовь к нему такими поступками.

Александр Левицкий похож на какое-то наваждение.

Долбанный афродизиак с черными глазами, который кружит голову и сводит с ума. От него по всему телу не просто мурашки. Там настоящие тарантулы бегают и щекочут пушистыми лапками напряженные мышцы.

В него так легко влюбиться…

Он умеет и в романтику, и в красивые фразы. Чего стоят цветы или, например, комплименты. Даже грязные словечки заводят не хуже, чем его самоуверенность. Левицкий, как долбанные мамины турки из сериалов.

Смотришь, любуешься и понимаешь, что тебе никогда не светит. Только в кино на него слюни пускать.

Проще и безопаснее любить Олега на расстоянии. Как образ, как мужчину, который помог мне когда-то стать тем, кто я есть сейчас. Пусть у нас ничего не получится, зато я спокойна за себя.

Уже не больно. Точнее, больно, но все привычно и понятно.

А с Левицким нет.

— Когда? — вздыхаю и принимаю решение. Мне пора бы развеяться. — Только скоро благотворительный вечер. Нужно подготовиться.

— Суббота или воскресенье? Днем, — уточняет Сенька.

— Ничего не обещаю, но постараюсь. Я напишу, хорошо?

А сама за спиной скрещиваю пальцы. Если повезет, то полученных данных от айтишников хватит, чтобы отыскать крысу. Парни пороются в программах, поищут документы. Благо Галина Петровна выдала мне не только нужные папки, но и подписала заявление на получение доступа.

Можно, конечно, обратиться к Олегу за помощью. Тогда тихое расследование провалится, и крыса легко избавится от доказательств.

Возникнут вопросы, почему руководитель опять роется в старой отчетности ни с того ни с сего. После полномасштабного аудита. Появится ненужное внимание, и план полетит к чертям. А я хочу доказать, что сама справлюсь с поисками.

Без помощи руководства.

Хотя Лазареву пришлось позвонить и вытрясти из него пароль к его файлам. Точнее, файлам, которые остались после ухода Павла Андреевича и Елены Семеновны. Пока он там соображал с полусна, чего мне надо, пять раз вывел из себя тупыми вопросами.

«Шершнев не в состоянии тебе две бумажки подписать? Обязательно надо меня дергать на больничном?» — буркнул в трубку.

Благослови бог Анну Эдуардовну с ее протяжным: «Милый». Когда интонация с игривой сменилась на жесткую, Лазарев заткнулся и продиктовал пароль. Потом извинился за грубость, правда, не очень охотно.

И заодно посоветовал посетить айтишников, что я и сделала.

— Тогда созвонимся. — возвращает меня в реальность Сенька и привычно вкладывает в руку шоколадку.

— Арсений Павлович, — смущаюсь и прячу ее в карман красной юбки, — хотите, чтобы я в одежду не влезала?

— Да ты и так худющая у нас, — фыркает Лелик из-за монитора. — Скоро ветром сдувать будет.

Парни наперебой говорят комплименты, а я прикусываю губу. Приятно. Аж уши горят. В приподнятом настроении выхожу из отдела и пишу Вере про файлы. Вечерком с ней созвонимся, чтобы пересмотреть все.

Параллельно кошусь на чат с Левицким и разочарованно вздыхаю. За весь день ни одного сообщения: ни гневного, ни шуточного. Решил, наверное, что я не стою его внимания. С меня, кроме плохого минета, взять-то нечего.