Джо Коломбо не был чужд насилию. Выросший в Южном Бруклине, одном из рассадников мафии, он с ранних лет познал призрак гангстерского правосудия. Когда ему было шестнадцать, его отец, Тони, человек с большой буквы, рано и жестоко погиб из-за какого-то проступка мафии. В знак сицилийской мести тела отца и его подруги были найдены связанными и привязанными на заднем сиденье автомобиля.
Во время Второй мировой войны Коломбо был призван в береговую охрану и прослужил три года, после чего был досрочно демобилизован, страдая от «психоневроза». Этот недуг друзья приписали его театральным способностям, поскольку впоследствии он никогда не проявлял ни малейших признаков душевного расстройства. Недолго поработав грузчиком в насыщенных гангстерами бруклинских доках, он переключился на игру в кости, а затем нашел свое призвание в качестве опытного киллера для банды Джо Профачи. Инсайдеры мафии приписывают Коломбо участие в отряде, который завалил не менее пятнадцати жертв, чтобы решить самые неприятные проблемы Профачи.
Война братьев Галло против Джо Профачи в начале 1960-х годов оказалась ступенькой для продвижения Коломбо по карьерной лестнице. Он остался верен Профачи в борьбе с мятежными Галло, а после смерти старого босса, похоже, поддержал Джо Маглиокко в его неудачном стремлении возглавить боргату. За блестящую службу в качестве киллера в группировке Профачи-Маглиокко Коломбо получил повышение и стал руководить командой в качестве капо. Но в борьбе за власть между боссами нью-йоркских семей он переметнулся на другую сторону. Вместо того чтобы подчиняться Маглиокко, он организовал двойную подставу, предупредив Карло Гамбино о заговоре с целью убийства Гамбино и Томми Луккезе, задуманном Джо Бонанно при содействии Маглиокко. Гамбино перехитрил Бонанно и стал правящей личностью в Комиссии мафии. Впечатленный сутяжничеством Коломбо, Гамбино, стареющий глава крупнейшей нью-йоркской семьи, принял его в качестве протеже. Безоговорочное одобрение дона Карло в 1964 году устранило всякую оппозицию восхождению Коломбо на трон в качестве босса старой банды Профачи. Боргата из двухсот бойцов и более тысячи подельников была быстро переименована в мафиозных кругах. Она стала семьей Коломбо.
То, что Коломбо стал крестным отцом семьи и получил право голоса в Комиссии в сравнительно молодом возрасте сорок одного года, вызвало недовольство старожилов мафии. Прослушка ФБР в офисе Сэма Водопроводчика ДеКавальканте, босса маленькой семьи из Нью-Джерси, названной в его честь, показала, как он говорил неизвестному абоненту о невыдающейся квалификации Коломбо и суждениях Гамбино. «Он был просто раздолбаем», — сказал Сэм Водопроводчик о Коломбо, пренебрежительно отозвавшись о нем на сленге мафии как о мелком картежнике и игроке в кости. — Да, он всегда висел на плече у Карло», — ответил недовольный голос на другом конце телефонной линии.
Боссы постарше могли бы позавидовать быстрому восхождению Коломбо, но он знал, как исполнить роль Цезаря из устоявшейся семьи. Улучшив свой внешний вид, он облачил свою коренастую фигуру в консервативные костюмы, приглушенные галстуки и сшитые на заказ рубашки, стараясь выдать себя за преуспевающего бизнесмена. В качестве еще одной эмблемы респектабельности среднего класса он занялся гольфом, вместо того чтобы играть в бильярд с мальчишками. Настоящие доходы Коломбо получал от незаконных миллионных азартных игр, ростовщичества, угонов и мошенничества, но чтобы казаться легальным, он стал «продавцом» в бруклинской компании по продаже недвижимости, принадлежавшей одному из членов его преступной семьи. В одночасье новый венчурный капиталист стал партнером в похоронном бюро и цветочном магазине. Это были популярные «подставные» профессии для мафиози, и обеими управляли наемные работники. Фиктивные доходы от работы продавца и инвестиции, которые можно было оправдать перед налоговой службой, позволили Коломбо вести образ жизни, подобающий его мафиозному званию. Он перевез жену и пятерых детей в просторный двухуровневый дом в итало-американском районе Бенсонхерст, бруклинской версии Маленькой Италии для среднего класса. Для более элегантного и буколического уединения он приобрел поместье площадью пять акров у реки Гудзон, в ста милях от города.
Американец во втором поколении, Коломбо гораздо лучше говорил по-английски, чем дон Карло Гамбино и другие боссы-иммигранты, чья речь была с сильным акцентом и грамматически искаженной. Кроме того, Коломбо не боялся вступать в схватку с представителями правоохранительных органов и говорить свое мнение.
В 1964 году, после того как был застрелен солдат из семьи Коломбо, Альберт Сидман, работавший в то время инспектором нью-йоркской полиции, попросил Коломбо добровольно явиться в бруклинский участок. К удивлению Сидмана, новый босс мафии явился один, без адвоката, и без обиняков обрушился на Сидмана. — Если бы я был еврейским бизнесменом, вам бы и в голову не пришло вызывать меня сюда по делу об убийстве, — вспоминал Сидман, как Коломбо обрушился на него с яростью. — Но поскольку мое имя итальянское, это совсем другое дело. Я мафиози, а не такие хорошие люди, как вы».
Перед уходом, так и не предоставив никакой информации об убийстве, Коломбо обрушил на Сидмана еще один словесный шквал. «Вы откидываетесь назад за этим большим столом и думаете. Этот парень сидит здесь и кормит меня репликами. Он не кто иной, как двуличный жирондист, пытающийся выглядеть респектабельно». Что ж, вы ошибаетесь. Я американский гражданин первого класса. У меня нет значка, который делает меня официальным хорошим парнем, как вы, но я зарабатываю на жизнь таким же честным трудом. Я продавец недвижимости. У меня есть семья, которую нужно содержать».
Шесть лет спустя Коломбо преподнес еще более дерзкий сюрприз. Его сын, Джозеф-младший, в апреле 1970 года был обвинен в редком федеральном преступлении: сговоре на сумму 300 000 долларов с целью переплавки никелевых монет и продажи их как серебряных слитков. Вместо обычной тактики мафии — нанять дорогостоящих адвокатов, чтобы добиться оправдания в суде, — Коломбо стал устраивать демонстрации и пикеты у офисов ФБР на Манхэттене. В пикетах участвовали в основном члены «Боргаты Коломбо», их подражатели и родственники, раздававшие листовки с обвинениями бюро в антиитальянской направленности и преследовании итало-американцев по вымышленным обвинениям.
Почти ежедневные акции протеста, организованные Коломбо, совпали с широко распространенным национальным волнением из-за войны во Вьетнаме и растущим выступлением афроамериканцев, латиноамериканцев и феминисток за гражданские права и равенство. Поскольку Нью-Йорк был вихрем национальных и международных средств массовой информации, нововведение, когда известный босс мафии давал обширные интервью по телевидению, радио и в печати, превратило Коломбо в медийную знаменитость. Он стал часто появляться в новостях и ток-шоу, излагая свои взгляды на то, что «мафия — это миф», созданный правоохранительными органами и прессой, и что итало-американцы, как и чернокожие американцы и другие меньшинства, стали жертвами предвзятости и жестокости со стороны ФБР и полиции. Эта точка зрения, легкомысленно высказанная Коломбо и в некоторой степени поддержанная искренними, видными итало-американцами, нашла отклик в итальянской общине. Недоверие к властям и правительственным учреждениям, подогреваемое оппозицией войне во Вьетнаме, росло, и общество остро осознавало, что правительство нарушает гражданские права многих групп населения и безразлично к ним относится.
Сын Коломбо был оправдан по делу о серебряном заговоре, благодаря стандартному развитию событий в процессах, связанных с мафией. Ключевой свидетель против 26-летнего Джо-младшего, бывший подражатель по имени Ричард Саломон, резко изменил свое мнение на свидетельском кресле, отказавшись от прежних уличающих показаний и внезапно заявив, что молодой Коломбо ничего не знал об этой схеме. После победы в суде Коломбо-старший активизировал свой личный крестовый поход. Менее чем за год он создал и возглавил Итало-американскую лигу гражданских прав, в которой, по его словам, насчитывалось 45 000 членов и 52 отделения по всей стране. Выступления Коломбо и его последователей против ФБР, правоохранительных органов в целом и прессы убедили тысячи добропорядочных итало-американцев в том, что их сообщество несправедливо клеймят как мафию.
