Возвращаемся на место морального падения главного врача и его гениального отпрыска. У Монокля страшная головная боль и потребность в огуречном рассоле. Баобабова, щедрая душа, нацеживает лекарство из трехлитровой банки, ненароком оказавшейся в косметичке.

Совершенно случайно вспоминаю про стадион и марширующих больных. Задаю вопрос, пока Монокль не оторвался от банки. У главного врача клиники крепкие нервы, допивает до донышка.

— А что вы хотите? У меня ведь тоже гражданская совесть имеется. Как разобрался, чем гости занимаются, сразу в милицию побежал, заявление писать.

— И каковы результат?

— Никаких. — Монокль трезвеет на глазах. — Обозвали меня психом и посоветовали полечиться. Но я же всю правду, как есть, написал.

— И про кабинет флюорографии? И про гостей из виртуального мира? Тогда понятно, почему мер не приняли. Маша, запиши где-нибудь: проверить все входящие заявления. Что дальше?

Монокль мнет ладони, пытаясь вспомнить, что же он предпринял после того, как ему посоветовали подлечиться в собственной клинике.

— Видя невнимание общественности к возникшей проблеме, я решил бороться с гостями сам. Попытался перекрыть доступ в наш мир. Но уже было слишком поздно. Рентгеновский кабинет занят гостями и освобождать его они отказываются.

— Мы освободим, — обещает Машка, щупая пистолеты.

— И тогда я решил: если администрации города наплевать на вторжение, то я как главный врач просто обязан спасти мир.

— Вот так сразу?

Любят у нас рядовые граждане мир спасать. А профессионалы на что?

— Да. Вот так сразу, — обижается Монокль. — Я решил создать свои отряды для противостояния агрессору. Сопротивление, если угодно. Именно их вы и видели. Очень перспективная сила. Только вот оружия у нас маловато. Если быть честным, совсем отсутствует оружие. Со скальпелями и капельницами в бой идти трудно. Может, вы подсобите? Мы тут с отпрыском списочек подготовили.

Баобабова, как лучший в отделе “Пи” специалист по заявкам на вооружение, рассматривает бумажку:

— А двадцать танков не слишком? Я понимаю, автоматы и гранаты, но танки-то зачем? И еще вот тринадцатый пункт про бомбардировщики. Сорок штук для клиники многовато.

— Самолеты можете вычеркнуть, — соглашается Монокль. — Мы уже самостоятельно налаживаем их производство. Один вы сломали, но мы наверстаем.

— Сын ваш, конечно, молодец, отличную штуку выстругал, но вынужден заявить, что действия эти противоправные.

— Это почему, дяденька Пономарев? — Детки нынче жутко любопытные и обидчивые пошли.

— А лицензия у тебя есть? — глажу расстроенного пацана по голове. Хватит уже подзатыльников. Пора и к пряникам переходить.

У компании “Монокль и сын” портится настроение. Лицензии, и это видно невооруженным глазом, у них нет и быть не может.

— Тогда все пропало! — Монокль заламывает руки по системе Станиславского. — И вы нам не поможете?!

— Оружия мы вам, конечно, дать не можем. Начальство не одобрит гражданское ополчение. Но и от услуг сформированных отрядов отказываться не будем. Привлечем ваших ребят для несения внутренней службы. А с гостями будем работать. Плотно и безжалостно. Скажите, на кого из сотрудников клиники, кроме вас, разумеется, мы можем рассчитывать? Охранники, медперсонал, технический состав?

Монокль категорически машет головой:

— Верить?! Кому можно верить в наше неспокойное время? Каждый норовит подставить ножку и забрать последнюю солому, которую ты успел подстелить. За всеми нами следят, на всех оказывают давление. Не знаю, как насчет доверия, но знаете… — Монокль переходит на шепот. — Вы у меня про главаря гостей спрашивали. Кажется, я знаю его в лицо.

— И вы об этом молчали? — шипит Машка.

— Молчал. Потому что боялся. Здесь все боятся.

— Опишите нам его.

Отдираю кулаки Баобабовой от халата главного врача. Со свидетелями так нельзя. Со свидетелями никак нельзя. Только устно.

— Ну… — задумывается Монокль. — Подозрительный такой тип, психованный слегка.

— У вас все психованные. У него голова есть или отсутствует?

— Понятие присутствия головы весьма расплывчато, но определенно что-то с ней, с его головой, не так. Я думаю, он пользуется гуталином, потому что лица его…

Плакат, прикрывающий подземный ход, отваливается, и в камеру выпадает Садовник. Он смешно машет руками, пытаясь удержаться в полете, но до земляного матраса лететь недалеко, поэтому приземляется более-менее удачно.

— Этот? — Пальцем показывать нехорошо, но в психушке можно все.

Монокль, прижав сына-гения к груди, испуганно трясет головой:

— Он. А что… Вы с ним знакомы? С главарем?

Садовник, слегка опозорившись перед подчиненными, степенно отряхивается. Делом занимается. Приходится представлять его лично:

— Разрешите познакомить. Вроде нашего руководителя. А как звать, мы сами не знаем.

Вместо того чтобы, как положено приличному человеку, поздороваться, Садовник, отряхнувшись и встрепенувшись, бросается к дверям, встает в позу оратора и, указывая на дверь, орет:

— Измена! Измена!

После чего успокаивается и присаживается на раскладушку.

— Товарищи сотрудники! — Осматривает нас строгим взглядом. Задерживается на бронежилете Машки. На мои тапочки-зайчики внимания не обращает. Мы как-никак все еще в клинике, а не на пляже. — Товарищи сотрудники. Я все знаю и во всем в курсе. Молодцы. Оперативно сработали. Однако есть и плохие новости. У вас три минуты, чтобы покинуть помещение. Спешу сообщить прене-приятнейшее известие. Прапорщик Баобабова, вы под колпаком у Охотников. Какой-то гад утверждает, что за вашу идеальную голову можно заграбастать кучу бонусов.

Монокль смущенно прячется за спину сына.

— Лейтенант, а ты чего такой довольный? Ты тоже в числе счастливчиков. Листовки с эашими фотографиями по всей клинике развешаны. Ах да!

Садовник вскакивает, отбегает к двери, хлопает себя в район лба, кричит: “Измена! Измена!” — и неторопливо возвращается на раскладушку.

— Самое главное не сказал. Охотники в открытую объявили человечеству войну. Только что сам видел первые военизированные отряды, топчущие коридоры этого благословенного учреждения.

— Война? — ахает Монокль.

— Война! — пищит пацан.

— Война! — Машка проверяет обойму табельного оружия.

— Уходите немедленно! — требует Садовник, прислушиваясь.

Мы с Машкой тревожно мечемся по некогда безопасному гнездышку. Война! Доигрались!

— Слушайте сюда! — надрывается Садовник. — Приказываю старшему лейтенанту Пономареву и прапорщику Баобабовой немедленно покинуть помещение. В отделение бегите, там капитан Угробов партизанские отряды сколачивает. А мы с товарищами изобретателями останемся в клинике. Поднимем сопротивление и покажем, что есть еще достойные люди в нашем мире.

Со стороны коридора слышатся звуки выстрелов, крики, преимущественно человеческие. Садовник комментирует действо, как падение баррикады. Через мгновение в дверь раздаются страшные удары. Теперь уже Баобабова, имеющая немалый опыт вскрытия различных типов дверей, констатирует, что попытка взлома осуществляется прикладами.

Железная дверь под сокрушительным натиском начинает прогибаться.

— Сильные, заразы. — Садовник, совместно с ожившим Моноклем, наваливается на дверь, пытаясь задержать проникновение. Пацан стаскивает к двери мебель. — Прапорщик, я приказываю! Немедленно уводите Лешку! О нас не беспокойтесь, отобьемся.

Баобабова, мечущаяся между приказом и совестью, отдает честь Садовнику, говорит, что никогда не забудет его подвига и обязательно вернется, чтобы отомстить. Затем прыгает в лаз, забывая, что это она должна обо мне заботиться, а не я о ней. Прыгаю следом. Приказ на войне больше, чем приказ.

Выползаю на более просторное место. Впереди ругается Машка. Ей не по душе распоряжение Садовника. Предлагает немедленно вернуться, чтобы всей мощью секретного отдела “Пи” встать на защиту как самого Садовника, так и человечества в целом.