Девушка закончила танец, низко поклонилась, и стала собирать с пола монеты. Я тоже подала ей монету, вложив в тёплую ладонь. Танцовщица улыбнулась мне, тяжело дыша после танца, и пожала руку в знак благодарности. Потом убежала.

Все занялись обедами, когда танец кончился. Нам принесли жирную похлёбку с щедрыми кусками мяса, всё-таки князя с княгиней кормили. Я поела с удовольствием, впервые за долгие месяцы чувствуя, что проголодалась. Было горячо. Нутро согревалось. Сразу стало клонить в сон.

— Дай на хлебушек, красивая госпожа, — вдруг сказал кто-то за спиной, дёрнув меня за юбку. Я вздрогнула и обернулась. Увидела двух детей в оборванных одеждах. Ещё совсем маленькие, один лет пяти, второй не старше десяти. Мальчики. Сердце сжалось. Я обернулась к Зигу, ибо деньги были у него.

— Даже не думай, — отрезал он.

Я оторопела.

— Но почему? Это бедные сироты!

— Попрошайки, — фыркнул Зиг. Он зарычал на детей: — Пошли вон, пока бошки не отзал!

Мальчики испуганно пискнули и бросились вон с постоялого двора. Я поджала губы. Будь моя воля, забрала бы всех сирот Бергсланда в свой дом и заботилась. Стала бы для них матерью, которой мне самой всегда так не хватало. Есть расхотелось. Я отложила ложку, съев лишь половину чаши. Даже не притронулась к элю. По правде, не так уж я его любила… Зиг сдвинул посуду в сторону и взял мою руку.

— Что не так, моя весна?

— Как можно жить в богатстве и не помогать нуждающимся? — в ответ спросила я. Подняла глаза на его лицо. — Что ты за князь такой, раз не можешь позаботиться о детях в своей земле?

— Катер-рина, — строго сказал Зиг, начиная злиться. Он стиснул мои пальцы. Наши руки лежали на столе. — Не надо давить на меня, поняла? Мне нет дела до каких-то попрошаек с улицы.

— А если бы это были твои сыновья⁈

Я выдернула руку и быстро встала. Рванула прочь из постоялого двора, позабыв и шапку, и рукавички. Слёзы душили. Как можно быть таким чёрствым?

— Катерина!

Он вышел за мной. На улице уже темнело. В окнах загорались очаги. Над крышами домов вился дым. На площади запылали костры, вокруг которых плясали парни и девушки. Зиг догнал меня через несколько шагов и схватил за плечо.

— Пусти! — рванулась я.

Он, конечно же, даже не подумал меня послушаться.

— Катерина, мы не можем помочь всем сиротам, как ты не понимаешь?

Мы остановились между домами в синеющих сумерках. Звёзды уже усыпали небо. Рыжий свет от костров заплясал на лице Зига, сделал его бороду огненной. На глаза попалась повязка на его голове. Я вдруг подумала, что пора ехать домой и поменять её. Глотала слёзы, расстроенная, что Зиг прав. Мы не можем помочь всем.

— Но мы могли помочь двоим, — сказала я одними губами. Голос дрожал. Решила признаться, чтобы больше не мучиться: — Я боюсь рожать тебе, Зиг, потому что не могу понять, как ты относишься ко мне. Ты вечно говоришь мне про наследника. Должна и должна! А может я не хочу? Может, я боюсь, что ты запрёшь меня в башне, как Сванхильд, и забудешь! Обвинишь в измене, которую сам придумал, и… бросишь тело псам!

Зиг потрясённо молчал. Он открыл рот, подумал и закрыл.

— Китти…

— Да что «Китти»⁈ — вспылила я. — Я как вещь для тебя! Твоё «сокровище»! А ты спросил, что чувствую я, когда ты мне устраиваешь свои вспышки гнева? Пытался понять меня? Нет! А я, может, не хочу быть сокровищем! Я тоже человек!

Боги, я что, накричала на него?..

Горло заболело. Кажется, я говорила даже слишком громко. Случайные зеваки таращились на нас с другого конца улицы. Я вздохнула и задрожала. Слабость сковала меня. Истерика выжала последнее. Ну и, конечно, я заплакала.

— Сюда иди, — глухо сказал Зиг и подтолкнул меня к своей груди. Я прижалась к волчьему, колючему воротнику его плаща. Съёжилась, прижимая кулачки к груди. Зиг положил тяжёлую руку мне на затылок и погладил.

Должно быть, я сильно озадачила его. Всю дорогу до саней, а после и до усадьбы он не сказал мне ни слова. Обиделся?.. По правде, я вообще думала, что убьёт прямо там, у постоялого двора. С ума сойти, я и представить не могла, что осмелюсь сказать ему всё это. Накричать. Было даже немножко стыдно за собственную несдержанность.

Уже дома Зиг опять хранил молчание. Даже жутковато, что он там надумает. Боги ведают, что творится в его голове.

— Прости, любимый, я погорячилась, — первой пошла на попятную я, пока меняла повязки на его голове. Рана хорошо заживала. Скоро уже врачеватель снимет швы. Я решилась погладить его рыжие волосы. — Я не хотела…

— Иди спать, Катерина, — Зиг перехватил мою руку. Я понурилась. Точно обиделся.

Боги, а вдруг выбросит псам⁈ Ну и зачем я всё это наговорила? Глупая, глупая, глупая овца!

Но ночью он всё равно обнял меня, будто ничего не было, и мирно засопел мне в затылок.

Зигрид

М-да, киска, сложное же дело ты мне подкинула: понять, что хочешь ты. Легче захватить империю, чем понять тебя! — я думал об её словах всю ночь. Утром проснулся, как и всегда с рассветом, и направился прочь из покоев. Не мог смотреть на свою нежность, слишком забывал около неё о своих планах. Недолго совсем размякнуть и одряхлеть.

Вышел во двор, чтобы остудить голову. Хотел проведать Ульва и выехать на прогулку. Не могу тут находиться, душно. Заметил Йоргена и его рыжую девчонку.

— Пропусти, хватит, Йорген! А-и-и! — завизжала она, когда Йорген обхватил её под грудью и чуть не опрокинул в сугроб. Высыпались полотна, которые девочка несла в корзине. — Боги, это платья госпожи! Мне влетит за такое, глупенький! Отпусти меня!

Они толкались до самых дверей кухни. Потом Йорген всё-таки прижал её к срубной стене и поцеловал. Наконец девчонка вырвалась из его рук и нырнула в кухню. Йорген, с тупой улыбочкой на небритой роже, направился к дому.

— О, Зигрид! Здорóво! — он заметил меня на крыльце и пожал руку. — Ты чего тут? Бергсланд не развалится, если ты денёк проваляешься в постели. Как же твоя Ка-те-ри-на?

— Заткнись, — закатил глаз я. Рана не виске заныла.

Йорген заржал. Эта рыжая девка делала его несобранным и будто вечно пьяным. Меня это бесило. Наверное, потому что я сам хотел быть таким же. Друг толкнул меня в плечо.

— Да ладно, что с тобой? Тебе будто в сапоги нассали. Расскажи.

— Ты будешь ржать, — поморщился я.

— Да. Как и ты, — широко оскалился Йорген. — Мне всё равно ждать Трис, так что валяй.

Я задумался. Йорген был моим другом, ближе которого никого нет. Он знал меня как самого себя. Почему бы и не поговорить?

— Ты знаешь, что Трис хочет от тебя? — спросил я.

— Воу, дружище! Что за вопросы? — привычно скорчил дурака Йорген. Потом посерьёзнел и нахмурил чёрные брови. — Да, знаю. Она хочет, чтобы я женился на ней. Бабы! Всё про одно и думают. Но, будь я проклят, ни за что!

Я поднял бровь.

— Почему? Не хочешь, чтобы твой сын был законным?

— Его ещё нет, дружище, — проворчал воевода. Покатал язык между зубами. Чёрные волчьи глаза забегали. — Когда будет, тогда и разберусь.

— Тогда почему?

— Ну представь, вот я женился. А завтра ты послал меня собирать дань, и вдруг я сдох. Мой труп привозят и роют курган. И моя Трис должна лечь со мной. Умереть из-за дерьмового обычая, потому что так завещали предки. Я этого не хочу, — закончил Йорген. В это мгновение его худенькая, рыжеволосая Трис вышла из кухни и уже спешила к нам. Мы оба смотрели на неё. Мой пёс больше не скалил зубы. — Она ещё только начинает жить, друг. Ничего не видела, кроме своей госпожи. Живёт вдвое меньше, чем я. Я сделаю всё, чтобы она жила и дальше.

Он замолчал. Трис почти добежала до нас. Она широко улыбалась, ещё совсем молоденькая и светлая. После слов Йоргена я взглянул на неё иначе. Увидел в ней мою Китти.

— Лучше быть богатой наложницей, чем мёртвой женой, вот, что я думаю, — глухо прорычал голос Йоргена, а потом ухмыльнулся. — Ну что, мы едем в город, детка?