— Что в слове «заткнись» тебе неясно?

— Зигрид…

Йорген замолчал. Но он уже сделал дело — посеял смуту в моей голове. Весь день я отвлекался на ублюдков, на проклятую войну. Теперь гонял в голове мысли о Китти. Меня снова начало трясти. Я помнил, как она смотрела, как молила глазами остаться.

Не мог я остаться! Неужели неясно, что я должен наказать предателей и отмстить? Вернуть себе власть⁈

Но я не прощу себе ошибки. Никогда не прощу.

Послышался плеск, вырвав меня из раздумий. Йорген наливал вино в кубок. Он закряхтел, спуская ноги на пол. Зажимал рану на боку. Повязки были наложены криво. Залатал, как мог. Я начал беспокоиться за друга.

— Тебе бы вернуться к Трис, — вдруг сказал я. Из меня хреновый врачеватель, а вот девчонка была способной. Приняла роды, уверен, и с ранами справится. Йорген фыркнул и взглянул на меня с ухмылкой.

— Я нажрался, как свинья. Никуда я не пойду.

— И что, что нажрался? Она, кажется, уже привыкла, — хмыкнул я и снова сел около него. Отобрал у него кувшин и выпил вина прямо из горла. Поморщился, вытер усы. — Почему не пойдёшь?

— Я буду жаловаться на жизнь и извиняться. Нахрен это дерьмо. Трис уже устала меня слушать, но я не могу заткнуться, когда нажираюсь.

— И давно ты стал сожалеть о жизни?

Я обернулся к нему и повёл бровью. Йорген отвалился на спинку стула. Кровь напитала белые повязки на его животе и почернела, свернувшись. Друг потёр небритое лицо. Избегал смотреть мне в глаза.

— Я изнасиловал её, — выдавил он. Желваки перекатились на его щеках. Мне показалось, что я ослышался.

— Что? Кого? Погоди, о чём ты? — нет, он и правда нажрался.

Йорген обернулся ко мне, и я увидел, что глаза у него мокрые. Я опешил. Никогда не видел его плачущим. Йорген был и есть самый жестокий, самый отбитый ублюдок из всех моих ублюдков. Он никогда не плакал. Он вообще не умеет плакать. Он не человек! Бездушный пёс, не знающий жалости.

— Трис. Я изнасиловал её, — хрипло сказал Йорген со слезами в голосе. Я увидел, что у него руки дрожат.

— Та-а-ак, ну-ка выпей, — я налил ему сам. — Как так вышло? Я даже подумать не мог… она же так любит тебя, да и ты рассказывал про пирожки!

Мы оба усмехнулись. Ох, про пирожки до сих пор смешно!.. Йорген шмыгнул сломанным носом. Переносица была в запёкшейся крови. Он вытерся запястьем. Слёзы текли по его смуглому лицу.

— Я просто сукин сын. Она была девственницей, Зигрид, ни слова не сказала, когда я повёл её с собой. Мы трахались в коридоре. Я даже не понял, что что-то не так.

— Ты и правда придурок, дружище.

Я выпил из горла. Не мог слушать такое трезвым, да ещё и смотреть, как он ревёт, словно мальчишка. Знал, что Йорген бывает твердолобым, но чтобы настолько… его твердолобость могла разбить каменную стену.

— Там было темно, — добавил он.

— Это не оправдание.

Йорген вздохнул и закрыл лицо руками. Он сожалел. Сердце разрывалось глядеть на него. Я не знал, чем утешить его, да и нужно ли? Понятно, о каких извинениях он говорил. Представляю, как Трис надоело видеть его сопли.

— Боги, Зигрид, она так плакала!.. Я думал, задохнётся.

— Её можно понять. У меня нет слов, дружище, — признался я.

Мы выпили снова. Прикусили языки и думали каждый о своём. Йорген выпрямился и смотрел в стену за моей спиной. Я стал ковырять ногтем краску на кувшине. Провалился в воспоминания.

В походах мы видали всякое. Наблюдать насилие над женщинами было привычным делом. Не сказать, что я испытывал какое-то удовольствие, видя мучения, нет. Иногда было даже жаль, особенно, когда я был моложе и ещё не зачерствел. Собирал всяких девок, делал их своими наложницами и засыпал подарками.

Я любил их. Каждую любил, пусть и недолго, потому что пустоголовые девицы быстро надоедали. Наверное, это была даже не любовь, а скорее жалость и похоть. Ни одну из них я не насиловал. Хватало моего золота и влияния, чтобы девки сами раздвигали ноги. Вряд ли они любили меня. Скорее то, что я мог им дать. Кому нужен безумец и убийца? Уж точно не предел девичьих мечтаний. Всё было пустое.

Запретить другим я не мог. Не мог спасти всех, потому что это война. Война делает людей животными, чудовищами. Стая волков вырывалась на волю, когда мы грабили. Останавливать их было бы самоубийством.

Либо я мог потерять власть, как дядька Ингольв.

Становилось всё темнее. В городе опустели улицы. Только мои люди ходили по стене крепости чёрными тенями. Надо ложиться спать, потому что с утра придётся снова лезть в осаду. Боги ведают, что будет завтра. Не хочу даже думать. Но мы остались сидеть и горевать о былом.

— С хрена ли ты рассказываешь мне это дерьмо? — спросил я. — Ты мне прекращай рыдать, как сопливая деваха, Йорген! Ты мне нужен, слышишь? Если ты размякнешь, то, считай, война проиграна. Один я не справлюсь.

Йорген усмехнулся. Он обнял меня, словно брат, которого у меня никогда не было. Я и любил его, как брата. Не помнил времени, когда Йоргена рядом не было. Друг похлопал меня по плечам.

— Я буду с тобой до конца, Зигрид. Я просто к тому, что твоей Катерине страшно и больно. Наверное, она может думать о смерти…

Боги, заткнись, ублюдок.

— Я думаю, ты должен пойти к ней и поговорить, — сказал, наконец, Йорген. — Спросить, что случилось, что она чувствует. Побыть с ней в трудное время. А не резать тут всех, как бешеная сука.

— Не могу, — шепнул я одними губами.

Конечно, я никуда не пошёл. Ночью провалялся на тюфяке, уступив раненому Йоргену кровать. Почти не спал, гонял в голове мысли. Порывался пойти на заставу у крепостной стены, где осталось моё сокровище, но страх сковывал меня. А утром послал Йоргена, чтобы увёз Катерину из города. Снова начались бои.

Ночь была тяжёлой. Я почти не спала, потому что мне снились Орм и его головорезы, будто они накинулись на меня и совершили все те ужасы, о которых говорил северный князь.

Мы ночевали в доме у крепостной стены. Я слышала, что на улицах неспокойно. Беатрис, которая пришла с рынка уже после того, как всё случилось, рассказала, что отты подняли восстание против короля Алариха. Подруга встретилась с Лейлой и Исаком, они помогли ей найти меня. До меня начал доходить весь ужас нашего положения. Я понимала, что Зиг невероятно занят, что его власть под угрозой, да и вся наша затея с империей тоже. И всё-таки я мечтала, чтобы он оставил всё это и пришёл ко мне. Был рядом, потому что мне было очень-очень страшно.

Не знаю, как мы протянули эту ночь. Утром приехал Йорген с небольшим отрядом. Я увидела его из окна-бойницы, когда спешился и направился в дом. Отец запретил нам выходить на улицу. Слишком опасно.

— Йорген! — Беатрис кинулась воеводе на шею. Он поднялся в тот зал, где вчера был совет. Теперь здесь жила я с подругами, королева Роксана с дочерьми и парой слуг, а также Исак и отец. Его воины охраняли нас.

— Привет, маленькая, — Йорген обнял Беатрис и поцеловал в голову. Потом взглянул на меня. — Князь приказал отвезти тебя в лагерь кочевников, княгиня. Собирайся.

Я кивнула и поднялась с кресла, что стояло у стола. По правде, собирать мне было нечего. Все мои вещи остались в доме короля Алариха. Я не мылась уже сутки, и мне было противно. На коже, словно засохли, были следы рук Орма.

— А где он сам? Он не придёт? — беспокоилась я. Йорген покачал головой.

— Зигрид занят. Северяне плотно засели, а ещё дохрена оттов с ними. М-мр-рх!.. — он тяжело опустился на кресло у стола. Зажал бок. — Проклятье.

— Боги, ты ранен? — испугалась Беатрис.

— Царапина.

— Йорген, миленький!.. Дай посмотрю?

Я подошла ближе, тоже волнуясь. Беатрис помогла Йоргену вылезти из кожаной куртки и стянуть рубашку. Боги, да он весь в шрамах. Холодок прошёлся по коже. Я думала, что больше шрамов, чем на моём муже, ни на ком нет. Как же я ошибалась… На животе Йоргена были повязки, набухшие от крови. Рана открылась. Я подозвала Лейлу и велела принести воды и чистых полотен. Исак вызвался помочь, и друзья ушли вдвоём.