— Ты хотел изнасиловать мою жену? — спросил я.

Гуди быстро покачал головой. Стал выглядеть напуганным.

— Богами клянусь, никогда, господин! Я не стану врать, будто не хотел её, но я бы ни за что не взял госпожу против воли.

Ох, заткнись, ублюдок.

Гуди рухнул на колени и опустил голову. Безвольно свесил смуглые руки, обнажённые до локтей.

— Прости, господин. Я очень виноват перед тобой и госпожой Катериной. Я… позволил себе слишком много, — воин опустил голову ещё ниже. — Я готов понести любое наказание.

Я поднялся и подошёл к нему. Гуди не поднял взгляда, глядел в пол. И правда готов принять смерть? Я остановился перед ним. Хотел втащить ему, но стоял и наблюдал, как ходят желваки на его небритой роже. Это было единственное, что выдавало его волнение.

— Посмотри на меня.

Воин поднял голову. Он сидел передо мной на коленях, как униженный раб. В его глазах плескался ужас. Он смотрел в глаза своей смерти, мы оба это понимали.

— Пятьдесят ударов плетью, — приказал я. Его глаза распахнулись шире. Я развернулся и направился обратно к трону. Махнул рукой. — Йорген, выполняй.

— Слушаюсь, господин, — отозвался мой пёс.

Гуди подхватили под руки и потащили прочь.

После полудня во дворе усадьбы собрались все домашние, даже рабы. Гуди привели и привязали за руки к столбу. Йорген разорвал рубашку на его спине. Тряпки упали на сырой снег. Сегодня было достаточно тепло, снег подтаял и хлюпал под сапогами. Я стоял на высоком крыльце, откуда было хорошо видно круг посреди двора. Народ вздыхал, переговаривался. Стоял гул. Но вокруг столба с привязанным преступником было пусто. Лишь Йорген там стоял с плетью в руке.

Хотел бы я сам отстегать ублюдка, но тогда точно убью. А так, может, выживет? Станет уроком для него и для всех.

Никто не смеет трогать мою жену.

Плеть хлёстко разрезала воздух. Гуди не издал и звука. Лишь мускулы напряжённо застыли на загорелой, рассечённой спине. Йорген замахнулся ещё раз. Плеть снова хлестнула.

Люди замолкли. Стало так тихо, что я слышал каждый вздох. Смотрел, как вершится правосудие. Но доволен не был.

Убить его мало, вот что я думал, сжимая побелевшими пальцами перила крыльца. Но убить, значит, разбить сердце Катерины. Она жалела этого урода. Да и он присматривал за ней после покушения Сванхильд. Я помнил всё это. Не хотел, чтобы моя добрая жена ненавидела меня, но и оставить преступника без наказания не мог.

Убью его, решат, что он и правда спал с моей женой. Пойдут слухи. Порочить Китти я не хотел. А так пусть Гуди сам рассказывает, за что его выпороли.

Если выживет, конечно.

Наказание было исполнено. Йорген, весь потный, отошёл, разминая плечи. Устал. Пятьдесят раз взмахнуть рукой — это прилично. Рубашка прилипла к его широкой спине. Гуди стоял на коленях, опустив голову, и дрожал. Снег под ним был красным. Ветер раздувал ошмётки рубашки на его руках. Сильный волк, пригодится мне, когда пойду брать восток. Надеюсь, где-нибудь на востоке он «случайно» сдохнет.

Люди стали расходиться. Я тоже отлип от перил и направился к себе. Было паршиво. Весь гнев я всё равно не выплеснул. В доме стояла тишина. Народ разбежался по углам, будто чуя, что мне лучше не попадаться на глаза. Я тихо прошёл к своим покоям и остановился у двери.

Изнутри доносился надрывный плач.

Нет, только не говори, что ты плачешь из-за него, — я поморщился. Вздохнул, но так и не решился войти. Сел на пол и прижался спиной к стене. Взъерошил волосы. Сердце рвалось на части. — Ты жалеешь его? Ты что, всё-таки предала меня и влюбилась в какого-то безродного пса? Или я просто обидел тебя своим жестоким решением? Я ещё сжалился над ним за его заслуги!.. Вечно тебе не угодить, моя весна.

Катерина плакала долго. Рыдала, будто её выпороли, а не кого-то. Я сидел всё это время в коридоре и не знал, что скажу, когда войду. Хотел бы утешить её, но… боялся? Да, это был страх, что она ударит меня, накричит и убежит. Скажет, что ненавидит.

И мы вернёмся на сто шагов назад.

Наконец она затихла. Я решил, что заснула. Лучше так, чем встретиться с её заплаканными глазами. Потеряться под её пронзительным взглядом. Начать оправдываться. Я будто забывал, что я, вообще-то, князь, когда она осуждающе смотрела на меня. Бесит!

Я поднялся с пола и тихо вошёл. Катерина сидела за столом, положив голову на скрещенные руки. Ещё всхлипывала резкими, отрывистыми вздохами. На ней была нижняя рубашка. Острые лопатки торчали через белую ткань. Просчитался, она не спит.

— Китти, — позвал прежде, чем решил, что скажу.

Она подняла голову и обернулась. Лицо было красное и замученное. В последние два дня она пролила столько слёз, что я даже не знал, откуда они в ней берутся. Она постоянно плачет!

Слабая… моя слабая, нежная весна. Хотел бы я никогда не ломать твоё доброе сердце.

— Прости, — выдавил я. Прости? За что, проклятье, я извиняюсь⁈ Пусть благодарит, что я не бросил этого урода псам! — Но я должен был наказать его, сама знаешь. Теперь на всё воля богов.

Вздохнул, не зная, что ещё сказать этой Светлой Госпоже, чтобы унять её тоску. Сел на кровать.

А, да плевать! Ничего не скажу, пусть сама разбирается!

Катерина спустилась с кресла и тихо подошла. Я удивился. Не ожидал, что она решится приближаться ко мне. Наблюдал за её мокрыми глазами, которые от слёз горели особенно ярко. Сверкали, как золотые украшения.

— Я боюсь тебя, Зигрид, — всхлипнула она.

Вечером Зиг ушёл в главный зал. Будет пить со своими воинами, будто и не было сегодня никакой казни. Мне было больно за Гуди. Да, я хотела, чтобы Зиг знал, но не хотела, чтобы был так жесток. Но что он должен был сделать? Оставить Гуди безнаказанным он не мог. Слишком горд, слишком бережёт свою драгоценность, чтобы закрыть глаза на преступление.

Я запуталась в своих чувствах. Любила и ненавидела.

Не хотела сидеть в покоях и гонять в голове злые мысли. О том, чтобы пойти в главный зал и выпить, я и вовсе не думала. Тошнит. Не хочу видеть это чудовище. А мне ещё придётся спать с ним в одной постели сегодня. Терпеть его кровавые руки на себе.

Я пошла к мальчишкам, решив, что они точно отвлекут меня. Оддманд поселил их в небольших покоях с очагом, чтобы было теплее. С ними сидела служанка Далия, светловолосая и худощавая девушка примерно моих лет. Она обрадовалась, когда я заглянула, но ещё больше обрадовались мои названные сынки. Они кинулись обниматься.

— Ты плакала, мама? — спросил Скегги, когда я опустилась на колени, чтобы обнять их обоих. Он насупил бровки и погладил моё лицо маленькой тёплой ладошкой. Я улыбнулась.

— Уже всё прошло, — отмахнулась я. Поднялась и взяла детей за руки. — Давайте играть?

Мальчики потащили меня к волчьей шкуре, на которой были разбросаны их игрушки, стали показывать мне их и болтали без умолку, перебивая друг друга. Я улыбалась и кивала, полная внимания. Хотела подарить им любовь, что была во мне.

Подозвала Далию, пока мальчики отвлеклись.

— Сходи на кухню и попроси у Агот воды, потом отнеси на двор. Там выпороли воина, его имя Гуди. Передай ему напиться и скажи, что мне очень жаль, — вполголоса приказала я. Девушка закивала. — Скажи, что… а ничего больше не говори.

— Хорошо, госпожа, я поняла, — Далия склонила головку. — Что сказать, если князь меня поймает?

— Скажи, выполняла приказ госпожи. Я сама с ним поговорю.

Девушка ушла. Я вздохнула и натянула улыбку. Скегги потащил меня играть с ними в прятки.

Мне было тревожно за Гуди. На дворе зима, а он ранен и прикован к столбу, замёрзнет насмерть. Это будет ужасная смерть, и я вовсе не желала, чтобы он умирал. Но что я могла сделать? Зиг выпорет и меня, если посмею помогать! Сначала придётся поговорить с мужем.

Далия вскоре вернулась. Её скуластые щёки были румяными с мороза. Я уже собирала с детьми игрушки, чтобы уложить их спать. Они поели при мне, умылись и переоделись в ночные рубашки. Девушка подошла ко мне.