— Погоди, отнесу госпоже платья, — Трис остановилась перед нами и взглянула на меня. Затрепетала. — Ой, господин!

Она низко поклонилась. Я отмахнулся.

— Я сам отнесу, иди с Йоргеном.

Трис хлопнула огромными голубыми глазищами.

— Спасибо, господин, — пробормотала она, озадаченная. Йорген вырвал корзину из её белых пальцев.

— Ну всё, порешили! На, неси, а мы уехали, — быстро распорядился он. Сунул мне платья и потащил свою девчонку к рыжему коню Гейрмунду, который уже ждал их, привязанный к столбу. — Ну что ты копаешься, Трис?

— Я рукавичку потеряла!

— Где ты умудрилась? Давай искать, не хватало ещё обморозиться. Дерьмо, мы так до утра не уедем!..

Я проводил их глазами, всё ещё думая над словами друга. Легче не стало. Скорее, я ещё сильнее запутался.

Конную прогулку решил отложить. Разболелась рана на голове. Даже снова начало тошнить. Ужасно захотелось, чтобы Китти перевязала мне голову своими ласковыми руками. У неё хорошо получалось. Может, стоит послушать Йоргена и дать себе день, чтобы просто поваляться в постели?

Я вернулся в покои. Китти ещё лежала в кровати, укутавшись в одеяла. Сначала я усмехнулся, увидев, что она прячется под двумя одеялами сразу, но потом ощутил, как холодно в наших покоях. Бросил корзину с платьями на пол и пошёл разжечь огонь в очаге.

— Зиг… — слабо позвала Катерина.

— М? Проснулась, моя весна? Уже почти полдень, — заметил я, высекая пламя. Огонь вскоре приветливо затрещал, грея лицо. Я направился к кровати, чтобы поцеловать свою нежность. Мне ужасно её не хватало. Никогда не смогу насытиться ею.

Катерина взглянула на меня слезящимися глазами. Плачет? Почему?

— Что с тобой, сокровище? — не хотел, но уже начал волноваться. Я склонился над ней и погладил её волосы, разметавшиеся по простыни. Ощутил, что она вся горит. — Тебе плохо?

— Кажется, простыла, — пожаловалась Катерина и натянула одеяло на красный нос. — Мне ужасно плохо. Может, я умираю?

Сердце рухнуло в сапоги.

— Заткнись и не говори так! — зарычал я. Поднялся и ринулся в коридор. Выглянул и заорал на весь дом: — Оддманд! Где ты, пёс тебя раздери⁈

Вернулся в покои. Совсем не знал, что делать со своей драгоценностью. Стал расхаживать в ожидании, как раненый зверь в клетке. Катерина начала давиться кашлем. Я метнулся к ней. Взял её горящее жаром лицо, убрал волосы за маленькие красные ушки. Она тряслась в моих руках.

— Что мне сделать для тебя? — почти взмолился я, видя, как она мучается. Катерина схватилась слабыми пальцами за рубашку на моих плечах.

— Согрей меня, — чуть слышно сказали её побледневшие губы. Княгиня потянулась ко мне, обнимая шею.

Боги, а вдруг она правда умирает⁈ Давно я так не боялся. Ледяной пот покрыл спину под рубашкой. Сердце колотилось как бешеное. Я обхватил её, маленькую и трясущуюся в ознобе, и прижал к груди. Беспокойно целовал её голову. Забыл про всё. Про свои раны. Про черноту слева. Про походы. Даже про империю. Был готов сделать всё, лишь бы ей стало лучше. Лишь бы жила.

— Звал, господин? — в покои заглянул Оддманд. Я резко обернулся.

— Где тебя носит, старик⁈ — так, ладно, сейчас не до злости. — Зови врачевателя. Живо!

Оддманд бросил взгляд на Китти, обмякшую у меня на груди, кивнул и затопал прочь по коридору. Я подхватил жену на руки и сел на кровать. Завернул её в одеяла. Отыскал её голые стопы и сжал в ладони, согревая. Она была горячая. Сильно же её отморозило. Так и знал, зря мы весь день шатались по морозу! Боги, запру её в доме и никогда не выпущу!

«Я сделаю всё, чтобы она жила и дальше», — теперь я очень хорошо понял, что говорил мне Йорген.

Вскоре прибежал запыхавшийся Оддманд, совсем взмокший от пота. Даже дышал с хрипом и тяжело опустился в кресло. С ним пришёл старик-врачеватель Акке, седой, с длинной белой бородой и посохом в руке. Он был хромой. Прошёл в покои, даже не поклонившись мне, и сразу оглядел больную.

— Что с ней? — спросил Акке.

— Ты мне скажи!

Он пошамкал губами. Насупил густые белые брови и махнул сухими руками, прогоняя меня. Я скрипнул зубами. Эти врачеватели мнят себя главнее всех! Будь он проклят!.. Но я покорился, потому что из других врачевателей в доме была лишь ведьма Валборг. Но ведьма — это последний человек, кого я подпущу к моей Китти. Узловатые пальцы врачевателя ощупали лоб княгини. Она отозвалась тихим стоном. Потом Акке заглянул ей в рот. Осмотрел руки. Я не знал, куда деть себя, чтобы унять бешеную тревогу. Дёргал желваками. Спрятал руки в карманах штанов. Меня колотило, будто сам умирал от жара!

— Ну что? Что с ней? — хрипло каркнул я.

— Похоже на простуду, господин. Наверное, госпожа замёрзла на празднике. Жар сильный, горло красное, кашель сухой.

— И?..

— Пусть пьёт побольше тёплого, молоко с мёдом лучше всего. Спит побольше. Я сделаю травяной отвар. Можно дать пива с горчицей, — сказал старик Акке. Он укрыл княгиню одеялом и обернулся ко мне. Развёл руками. — На всё воля богов, князь. Сам видишь, княгиня бела и слаба…

— Заткнись и вари своё пойло! — оборвал я. Не хочу слышать про слабость моей жены. Проклятье, о каких наследниках я тут думаю, когда она не пережила и первой зимы⁈

Акке ушёл. Я велел Оддманду идти на кухню и нагреть молока, как советовал врачеватель. Дворецкий кивнул и поспешил выполнить приказ. Я снова сел около моей Китти и стал греть её.

Болезни. Они были хорошо мне знакомы. Когда я, ещё совсем сопляк, был сброшен в ледяную реку прихвостнями дядьки Ингольва, то чуть не умер. Спасся чудом, смог выбраться из мёртвой воды. Оддманд спас меня, пустив по глыбе льда волкодава с верёвкой в пасти. Я обвязался ею, и меня вытащили. Потом слёг с тяжёлой горячкой. Бредил. Увидел чертог богини Матери. Почти вернулся в её утробу-землю. Боги пощадили меня. Решили, что я должен сделать что-то великое, вот и сжалились. Или Оддманд и другие преданные моему отцу люди вымолили меня, не знаю.

Но с тех пор я больше не болел. Никогда. Правда, боль в груди иногда настигала меня, будто снова сдавливала ледяная толща воды. Я помнил, как холодно мне было теми ночами. Помнил, как около меня лежали псы и грели мохнатыми боками. Всем известно, звери чуют болезни и могут лечить. Сейчас я старался дать Китти то тепло, которого мне недоставало тогда.

Оддманд принёс молоко в кружке.

— Мёд добавил? — хмуро бросил я.

— Да, господин. Всё, как ты приказал. Что-то ещё? — Он дал мне кружку. Молоко показалось мне слишком горячим. Обжигало ладони через кружку. Нет, Китти точно обожжётся.

— Убирайся.

— Слушаюсь, господин, — поклонился Оддманд.

Я разбудил Китти, чтобы дать попить. Она непонимающе хлопала мокрыми ресницами.

— Где я, Зиг? — просипел её голос.

— Дома, — я придержал её голову. — Ты должна больше пить. Выпьешь и будешь спать дальше.

— А ты не уходишь?

Она схватилась за цепочку на моей шее. Я покачал головой.

— Я буду с тобой. Попей, — и сглотнул, желваки перекатились на скулах, — ради меня, хоть пару глотков, моя весна.

Катерина смогла сесть и взяла кружку из моих рук. Чуть не расплескала, но я придержал. Никогда ни за кем не ухаживал, даже за Бьёрном, которого почти вырастил. Чувства, переполняющие меня, были мне незнакомы. Тепло. Я испытывал бесконечное тепло и какую-то трепетную радость, заботясь о своей юной жене. Что если я вижу её ласковые глаза в последний раз? Она не осилила и половины кружки.

— Ещё немного, драгоценность.

— Не… не могу, — Катерина отмахнулась и рухнула на постель. Она свернулась клубком. — Я устала. Хочу спать. Согрей меня, Зиг… мне очень-очень холодно.

Жар Катерины не сходил последующие три дня. Я был злым и уставшим, не мог найти себе места в доме. Почти лез на стены. Хотел быть около моей драгоценности, но не мог. Проклятые дела настигли меня. В Люсстадене на празднике поймали нескольких воров. Я приказал повесить их на столбах вдоль тракта. Потом приехали купцы с востока, чтобы торговать в моих землях. Пришлось принимать их в главном зале. Воины пришли за моими наложницами, и пять девушек я пристроил замуж.