Вторая считает себя умнее всех прочих и учит жизни всех остальных, а тех, кто не хочет думать как она, и за обезьян-то не считает.

Третья обезьяна считает себя добродетельнее всех, а потому судит всех прочих – заслуги же их определяет сама, ибо остальные погрязли в темноте порока, а потому их мнение не имеет значения…

Ширам бросил на жреца косой взгляд и убрал нож в рукав.

Аоранг, мгновенно забыв о ссоре, с любопытством спросил:

– А четвертая обезьяна?

– А это я вам расскажу в следующий раз… – Хаста посмотрел на них выжидающе. – Если кто-нибудь из вас до него доживет.

Аоранг, обдумав услышанное, решительно повернулся к Шираму:

– Хаста мудр. А я был не прав. Даже такое нелепое и кровожадное существо, как ты, зачем-то создано богами. Кто я, чтобы идти против их воли?

И он с широкой улыбкой протянул ему руку.

– В одном притча права – ты и есть обезьяна, – ядовито отозвался накх. – А я с обезьянами не спорю. Уйди прочь, не зли меня…

Аоранг пожал плечами, встал и ушел. Ширам лег, завернулся в плащ, закрыл глаза и сделал вид, что спит. А может, и в самом деле заснул.

Хаста остался у костра вдвоем с Аюром.

– Так что четвертая-то обезьяна? – спросил царевич.

– Это самая худшая из обезьян, – помолчав, ответил жрец. – Она полагает, что исполняет волю богов на земле. И все, кто считает иначе, должны быть уничтожены во имя торжества Истины.

Когда скалы и травы начали сменяться зеленеющими деревцами, а солнце уже не только светило, но и ласково пригревало – а скоро начнет припекать! – пришла пора Айхе с ее мамонтом отправляться восвояси. Мохначихе предстоял долгий и одинокий путь к своему племени, но не это ее печалило. Последние дни перед разлукой она не отходила от Хасты, то утирая слезы, то чему-то радуясь, снова и снова о чем-то спрашивала его. Рано утром последнего их дня на Змеином Языке она, к удивлению и даже обиде Аюра, отказалась от всех предложенных даров, забралась на холку Айхо и уехала, жалобно подвывая. Еще долго после того, как неторопливо бредущий белый мамонт исчез за скалами, издалека доносился ее горестный вой.

Аоранг, сострадая соплеменнице всей душой, тоже смахивал слезы.

– Как тяжело полюбить всем сердцем и расстаться с любимым, даже не зная, суждено ли увидеться снова! – вздыхая, заявил он, когда следопыты весело готовились к последнему переходу. Завтра уже они пересядут с быков на быстрых лошадей и по удобным дорогам помчатся на юг, в столицу.

– То ли дело ты, – с обычной бесцеремонностью обратился Аоранг к накху. – Вот тебе неслыханно повезло. Хоть я не понимаю, чем ты заслужил такое счастье.

– Что?! – Ширам изумленно взглянул на мохнача. Никогда нельзя было заранее предположить, что еще учудит этот дикарь!

– Ты обручен с царевной Аюной. Я знаю. И понимаю, как ваш союз важен для благополучия Аратты…

Аоранг тяжело вздохнул еще раз.

«Всю жизнь мечтал, чтобы ты меня похвалил, косматый!» – подумал Ширам. Но почему-то ему стало тревожно.

– Ты что, знаком с царевной? – спросил он.

– Да.

– Вот как! – Саарсан был неприятно поражен, будто само знакомство с мохначом бросало тень на его нареченную.

– Она прекрасна, умна и добра, как фраваши, – продолжал Аоранг.

– Как кто?

– Преждерожденная душа, созданная из чистого света Исвархи. Вся ее жизнь суть благо и свет. А смысл ее существования – избавлять души, страдающие в нашем ущербном мире, от зла и боли. Ты разве не знаешь?

– Откуда мне знать? Меня не воспитывали жрецы Исвархи!

Шираму отчасти даже забавно было наблюдать, как мохнач, положив на колени свои лапищи, с умным видом рассуждает о тонкостях богословия. Но его покоробило, что Аоранг, похоже, лучше знаком с его невестой, чем он сам.

«Наверно, видел ее в храме на каких-нибудь богослужениях», – успокоил он себя.

Пришел Хаста, тоже грустный и молчаливый, забрался на воз и лег там, уткнувшись лицом в волчьи шкуры.

– Никогда не делай как я, солнцеликий, – сказал он через некоторое время, обращаясь к хитро поглядывавшему на него Аюру. – Я желал Айхе только добра… Но я легкомысленно позволил ей к себе привязаться, полагая, что меня ее любовные страдания никак не касаются… И теперь за это расплачиваюсь. Такие дары нельзя принимать безнаказанно…

– Этот ваш тайный разговор на стоянке? – догадался Аюр. – Так о чем он был?

– Я пообещал, что если Айха повезет нас в Аратту, то я выполню ее заветное желание. После того как я передам тебя государю, я должен вернуться на Змеиный Язык и прожить с ней год.

Аюр широко распахнул глаза, не в силах вымолвить ни слова. Даже Ширам был потрясен. Он подошел к возу и торжественно склонил перед жрецом голову.

– Я не ошибся в тебе, Хаста. Ты заслуживаешь глубочайшего уважения. Подобное небывалое самопожертвование достойно войти в легенды! Год с мохначихой… – Его передернуло. – Расстаться с жизнью было бы куда проще!

– И ты что, собираешься так поступить? – в ужасе спросил Аюр.

– А куда мне деваться? Я дал слово.

– Но это же невозможно! Как ты мог такое пообещать?!

– Я обязан был тебя оттуда вытащить, – страдальчески улыбаясь, сказал Хаста.

– Но какой ценой?! Год прожить в стойбище? С мохначихой?!

– А что такого? – обиженно встрял Аоранг. – Айха прекрасная девушка, очень милая и добрая. Вот вы оплакиваете Хасту, будто его собираются отдать в жертву подземным аарам, а я считаю, что ему повезло.

– Так, может, сам проживешь с ней год вместо него? – съязвил Аюр.

– Я не могу, – серьезно сказал Аоранг. – Меня уже избрала прекраснейшая из женщин. И пусть она вольна предпочесть другого – пока этого не случилось, я принадлежу только ей.

Хаста давно приучил себя не грустить подолгу. На крутом изгибе дороги он соскочил с воза и встал на обочине, глядя вниз и полной грудью вдыхая теплый воздух Аратты, напоенный терпкими ароматами горных трав. Перед ним в утренней дымке простиралась огромная плодородная долина, исчерченная прямыми линиями дорог, похожая с высоты на пестрое лоскутное одеяло. Далеко внизу белели крыши маленькой пограничной крепости, где их, видимо, сегодня ожидал ночлег.

– Послушай, Хаста… – раздался позади голос Аюра.

Огнехранитель обернулся. Царевич смотрел мимо него в золотистые дали, но мыслями как будто был не здесь.

– Я хочу спросить тебя как жреца. В последнее время со мной происходят удивительные вещи. Самое диковинное, конечно, это. – Он вытянул перед собой раненую руку. – Кому рассказать – не поверят, ведь даже шрама не осталось!

– Все равно расскажи обязательно, – посоветовал Хаста. – А мы подтвердим. Ты – избранник Исвархи…

– Я в этом не уверен, – тихо заметил Аюр.

– Что такое?

– Я вдруг подумал – точно ли Господь Солнце исцелил меня?

Хаста изумленно взглянул на царевича:

– А кто?

– Вот послушай, – заговорил Аюр, глядя в сторону. – Когда я соскальзывал в трещину, хватаясь за что попало, знаешь, о чем я думал? Об отце. Нет, не в том смысле, что звал его на помощь, – усмехнулся он. – Я думал о том, что я сейчас разобьюсь и он останется один… И это заставило меня вцепиться в край трещины, как будто я обернулся ящерицей… Я словно прилип к стенке… А еще я думал о том, что если я сейчас сорвусь, то вся Аратта осиротеет. И когда Солнце заберет отца к себе, то, скорее всего, начнется война… Я должен был остановить падение любой ценой, мне нельзя было умирать! И тут…

Аюр посмотрел на Хасту так, что у того пробежали мурашки по спине.

– Я увидел себя со стороны – как я падаю в пропасть! Я протянул руку и поймал себя – и очень-очень осторожно поставил на дно… Скажи, Хаста, кто спас меня на этот раз? И что мне со всем этим делать?

– Не знаю, что тебе сказать, светозарный, – озадаченно протянул жрец. – В священных книгах я не встречал ничего подобного и никогда о таком не слышал…

Он подумал и добавил:

– Так что, если кто-то начнет объяснять и говорит тебе, что делать, – не слушай. Если ты в самом деле избран, ты должен будешь найти ответ сам, и никакие жрецы тебе не помогут. А сбить с толку, заморочить – запросто. Это твой вызов – вот и прими его.