Еще один воин-ингри бросился ему на помощь, пытаясь вонзить копье в грудь чужака. Тот уклонился, пропуская наконечник мимо груди, и на развороте нанес два стремительных удара. Один его клинок подсек ногу воина под колено, другой обрушился на затылок. Никто толком и понять не успел, что произошло. А Ширам вскинул руку с клинком вверх – и третий ингри рухнул наземь, вопя и держась за распоротый живот.

– Кидайте в него дротики! – кричал Учай, благоразумно держась в отдалении. – Много дротиков! Все ему не отбить!

Но похоже, его не слышали. Жажда крови заполнила сердца лесных охотников, как бывало не раз при травле дикого зверя. Но только сейчас зверь был много опаснее всех иных, встречавшихся прежде.

– Расступись!

Урхо бросился вперед. Его соплеменники попятились, давая место для боя новому вождю. Уж если кто тут и мог сразить стремительного чужака, то лишь он.

Ширам глядел на него, как и прежде, стоя почти неподвижно. Но в тот миг, когда расстояние между ними сократилось так, что они могли бы коснуться протянутых рук друг друга, откуда-то, как будто из-за спины накха, возник рыжий жрец – пожалуй, единственный из всех чужаков, которого ингри не числили опасным врагом. Скорее от неожиданности, нападающие остановились.

– Стойте, стойте! – закричал Хаста, вздымая руки к небесам. – Вы прогневали богов! Они нашлют на вас смерть! Вы напали на гостей, пришедших в ваш дом с миром!

– Это вы виноваты! – рявкнул Урхо, едва удерживая рвущуюся наружу боевую ярость. – Вы ответили злом на добро! Арьяльцы оскорбляли нас, глумились над нами! Отец погиб на охоте из-за вашего проклятого колдовства!

Невразумительные слова лесовика удивили Хасту. Да, с тризной вышло неладно – с этим были согласны все, кроме слепого в своем упрямстве Аюра и его высокомерных телохранителей. Но обвинения ариев в колдовстве? Это-то с чего?!

Но не для того он вмешался в бой, чтобы слушать ругань дикарей. Хаста прекрасно понимал, что еще немного – и лесовики сообразят, что к чему, и тогда Ширама просто задавят кучей или закидают дротиками. Надо было срочно спасать положение… А потому он, не дослушав кряжистого бородача, резко, с выдохом, опустил руки. В темноте никто не разглядел множества крошечных темно-красных кристалликов, чуть больше пылинки, сорвавшихся с его ладоней…

Могучий Урхо почему-то уронил палицу, схватился за лицо и упал сначала на колени, а затем, воя от боли, начал кататься по земле. На щеках его, лоснящихся от пота, начали явственно проступать язвы.

Ингри замерли, онемев от животного ужаса. Смерть, поджидавшая их с двумя мечами у выхода из расщелины, была страшна, но понятна. Каждый из охотников знал, что рано или поздно может погибнуть в схватке с медведем или секачом. Но это! Гнев богов потряс их своей мгновенной неотвратимостью. Позабыв о недавнем порыве, ингри с криками бросились обратно вверх по тропе.

Ширам холодно глядел вслед убегающим противникам. Преследовать их не было ни смысла, ни возможности. Стоило им опомниться, они вернутся обратно, чтобы добить одинокого воина, – так пусть улепетывают, пожираемые страхом. Он с презрением сплюнул им вслед.

Урхо продолжал кататься по земле и вопить от боли. Ширам наклонился над ним и вонзил блестящий клинок в горло силача, прерывая его мучения. Затем он повернулся к стоящему рядом Хасте:

– Ловко ты это сделал.

– Боги явили свою волю! – с торжественным видом изрек жрец.

– Это мертвая собака поведала тебе об их воле? – насмешливо оскалился накх.

– Что ж, можно сказать и так, – сразу помрачнел Хаста.

– Эй, эй, сюда! – послышалось неподалеку, из-за переступающего с ноги на ногу мамонта. – На помощь!

Ширам похолодел.

– Аюр! – воскликнул он и опрометью бросился к огромному зверю.

Царевич лежал на земле, закрыв глаза, и, казалось, не дышал. Он был так бледен, что его кожа казалась мертвенно-белой в лунном свете. Рядом молодой охотник, присев на корточки, пытался остановить кровь, хлеставшую из его рассеченной левой руки.

– Что случилось?!

– Царевич жив, маханвир. Но крови много потерял… – начал сбивчиво объяснять охотник. – Как началось, мы принялись за дело – одна стрела на тетиве, другая в зубах. За холкой мамонта спрятались и давай лупить – мы по ингри, ингри по нам. Уж скольких мы там достали, не знаю. Крики были, – стало быть, стрелы пускали не попусту… А у нас вон, – он указал вниз, – царевича подстрелили! Он только тетиву отпустил, руку за другой стрелой отвел, тут в него срезень и ударил…

– Что ударило? – спросил подбежавший к ним Хаста.

– Срезень, – повторил охотник и поднял с земли обломок стрелы, заканчивающийся странным наконечником – широким, похожим на заточенную лопатку.

– Что это? – проверяя, правильно ли наложен жгут у плеча, спросил Хаста. – Это оружие?

Охотник рассмеялся бы, когда бы перед ним, теряя кровь, не лежал бледный как смерть юноша.

– Ежели на большого зверя охотиться, то обычной стрелой его не взять – не все же стреляют, как наш царевич. Вот таким срезнем лося или секача в бок подранишь, ну а дальше он сам кровью истечет. Знай себе иди за ним по кровавому следу… Он же как клин, если сбоку глядеть…

– Вижу, – сквозь зубы процедил Хаста, рассматривая рану. Предплечье Аюра выглядело так, будто его разрубили топором. Похоже, кость тоже была задета. Он принялся бережно омывать рану водой из тыквы-горлянки. Аюр пошевелился и застонал. Жрец приоткрыл ему веки, заглянул в зрачки.

– Держите его крепче. Ему сейчас будет очень больно…

Он промокнул омытую рану зеленым широким листом, растущим у дороги, а затем немедля начал сыпать на нее мелкие кристаллики, неотличимо похожие на те, которые совсем недавно исполняли роль «гнева богов». Аюр издал дикий крик и забился. Охотник и Ширам с силой ухватили его за руки, не давая вывернуться и помешать жрецу. Однако кровь вдруг начала униматься, и вдоль раны появился темный ожог, будто от огня.

– Как он? – хрипло спросил Ширам, когда Хаста закончил.

Тот ответил, не поворачивая головы:

– Сейчас нужно будет дать ему дурманного зелья. Пусть пока забудется.

– А рука? Что с ней?

– Рана тяжелая. Рассечены жилы, потеряно много крови. Едва ли царевич сможет владеть ею как прежде. О стрельбе, скорее всего, придется забыть. Но сделаю все, что могу. Если на то будет воля Господа Солнца, руку можно попытаться сохранить…

– Ты сказал – попытаться? – резко ответил Ширам. – Нет! Никаких «если»! Это надо сделать обязательно! Наследник престола не может быть калекой!

Аюр лежал на расстеленном плаще, не решаясь открыть глаза. Боль пламенем пульсировала в руке, заставляя скрипеть зубами, чтобы не заорать. Для воина постыдно кричать от боли. Истинный арий не может вести себя как собака, которая визжит, если ее ударить палкой.

Недавняя схватка стояла у него перед глазами, словно застывшая в янтаре, – каждый миг, каждое движение. Он стыдился признаться себе, что втайне мечтал об этом бое. Конечно, ему, рожденному стать полководцем, от чьей воли когда-то будет зависеть жизнь многих тысяч людей, было хорошо известно, что для сражения сейчас не время и не место. Полководец выбирает место для битвы сам. Навязанное сражение – проигранное сражение. А сейчас надлежало быстро отступать, по возможности сохраняя их небольшой отряд.

Но душа царевича бунтовала против такой осторожности. О чем он расскажет, вернувшись к отцу? О том, что вел себя как непослушный мальчишка, спорил со старшими и лез куда нельзя? О том, что Ширам, многократно рискуя жизнью, спасал его, вытаскивая из неприятностей, точно упавшего в воду щенка?

Нет! Перед возвращением непременно следовало что-то совершить. Что-то такое, о чем можно было бы говорить с гордостью.

После бегства из селения ингри Аюр уже утратил надежду на подвиги. Сердце его обжигало сознание того, что по возвращении в столицу придется рассказать, как ничтожная кучка дикарей гоняла наследника престола ариев по лесам. Да его засмеют! Ему в глаза будут тыкать этим походом. Кто и когда согласится встать под его знамя? Нужен был победный бой!