Ранние зимние сумерки окутали Ладьву. Темно-синее небо усыпали колючие звезды. Снег звонко скрипел под ногами. Воздух обжигал при каждом вдохе. Когда все погрузилось во тьму и в окошках зажглись огни, над лесом взошла огромная луна, окутанная красноватым туманом.

– Ох и морозно нынче, господин! – заявил староста Вилюг, заходя в избу, где расположился Киран со свитой. – Насквозь пробирает! Всего-то по улице прошелся – любо-дорого! Велю-ка еще раз хорошенько протопить на ночь…

– И всегда у вас так? – мрачно спросил Киран, глядя, как люди старосты заносят в избу и складывают в углу короба с припасами.

– Всяко бывает. На зимний солнцеворот порой и бревна в стенах лопаются. Но ты, господин, не тревожься. Мы по первым холодам все щели навозом промазали и водой залили, до весны простоит!

Из угла за печью раздался слабый стон Тендара, бывшего хранителя покоя. Придворный ухитрился простыть на пустом месте: прогулялся по морозу в нарядном плаще, побрезговав «вонючей и блохастой» шубой, предложенной Вилюгом. Теперь вместе со здоровьем Тендар утратил всякую силу духа. Киран, сперва радовавшийся обществу самого преданного из своих соратников, уже едва терпел его нытье.

Вилюг откинул крышку ближайшего короба:

– Извольте смотреть, все ли на месте, не забыли ли чего? Может, что еще нужно – так я прикажу доставить…

Домашнее войско Кирана занимало в Ладьве несколько больших богатых дворов. Эту часть деревни местные уже прозвали арьяльской слободкой. Хозяева – по большей части богатые купцы – охотно пускали к себе постояльцев. Арьи были щедры, платили золотом, а в Ладьве с недавних пор весьма научились его ценить. Еще год назад ингри предпочитали брать товары на обмен, с подозрением относясь к чужеземным блестящим кругляшам, однако быстро поняли свою выгоду. Только одно беспокоило Вилюга и других старейшин – как бы неугомонные дривы не подпалили арьяльскую слободку, а вместе с ней и всю Ладьву.

Носильщики поклонились и вышли. Киран бегло оглядел короба. Спору нет, устроились арьи на зимовку вроде бы и неплохо. Местные дикари живут большими, огороженными со всех сторон подворьями, считай, каждое – небольшая крепость. После нападения дривов Киран усилил охрану, сторожа менялись всю ночь до рассвета. Казалось бы, спи спокойно. Однако бывший блюститель престола все равно чувствовал себя как в осаде. Стоило скрипнуть половице или треснуть угольку тлеющей лучины – и он невольно сжимался, ожидая ножа в спину или удавки на шее…

– А в столице, наверно, еще дожди, – послышался сиплый голос Тендара из-за печи. – Или первый снег порошит… Помнишь, ясноликий, первый снег в саду Возвышенных Раздумий?

– Умолкни, – сердито бросил Киран. – Без тебя тошно.

– Словно белая кисея на листве и поздних цветах… Лазурные стены, золотые крыши…

«Скоро умрет, – подумал Киран, с отвращением слушая гаснущий шепот соратника. – Даже не пытается цепляться за жизнь! Решил ускользнуть отсюда – хотя бы в сияние Исвархи… Проклятье, мне здесь тоже тошно! Но разве это причина сдаться?»

Он сел на лавку и глубоко задумался. Нынешняя беседа с Учаем многое прояснила, и это многое вовсе не порадовало царедворца. Вот что приготовил ему правитель ингри? «Я, значит, на свои деньги набираю всяческое отребье, делаю из него войско, навожу ужас на окраины Аратты… А когда запятнаю свое имя всеми возможными преступлениями, явится доблестный Учай и предложит государю Аюру восстановить порядок… Будь проклято твое хитроумие, дикарь!»

Киран поднял голову и заметил, что староста все еще торчит в избе.

– Ступай, – махнул он рукой.

Однако Вилюг, вместо того чтобы выйти, повел глазами в сторону угла, где лежал Тендар.

«Хочет поговорить со мной наедине», – понял Киран и сказал устало:

– Не обращай на него внимания. Ну, что у тебя?

Вилюг выложил на стол небольшой берестяной тул.

– Сегодня мне передал его один торговец, – тихо сказал староста. – Кто – прости, господин, не скажу. И молю, никому ни слова. Повелитель Учай с меня живого кожу снимет – и с меня, и со всех, кто может что-то знать…

– Это еще что? – подобрался Киран.

– Послание из далеких краев.

– Так-так! Ну-ка открой!

– Почему я? – удивился староста.

– Откуда мне знать, что ты мне притащил? Может, дривы гадюку подсадили!

– Гадюку – в такой мороз? Скажешь тоже, господин, хе-хе…

Вилюг снял крышку с берестяного тула и перевернул его над столом. Наружу выпал другой тул – поменьше, изящный, обтянутый кожей. Киран осторожно взял его в руки, и царедворца бросило в жар. Он увидел на боку печать – идущего кабана. Письмо из столицы, запечатанное его же собственным оттиском!

Дрожащими руками Киран открыл кожаный тул. В воздухе слабо повеяло благовонием. Сердце вельможи застучало быстрее прежнего.

Вилюг все не уходил.

– Я щедро награжу тебя, – торопливо сказал Киран. – Зайди погодя…

Староста неохотно вышел. «Так я тебе и показал, где храню казну», – подумал вельможа, вытаскивая свиток. Аромат стал сильнее. Киран не понаслышке знал, что даже с помощью обычного письма можно убить – скажем, пропитать его ядом и окурить благовонным дымом, чтобы спрятать запах отравы. Однако этот запах он сразу узнал. Его очень любила солнцеликая Джаяли, его супруга. Старшая дочь государя Ардвана, сестра государя Аюра…

Киран невольно прикрыл глаза. Аромат будто перенес его домой. Вот перед ним Джаяли, словно наяву, – гордая, нарядная, с искусно накрашенным лицом, с золотыми косами, уложенными солнечной короной, смотрит на мужа сияющими от счастья глазами. Как она любила его!

Все эти годы Киран вполне осознавал, какой огромной удачей для него обернулась безрассудная страсть к нему дочери государя. Хотя удачей – нет. Киран отлично знал, что делал, когда искал с ней встреч в коридорах дворца и на садовых тропинках. Взбалмошная царевна вознесла его к самой вершине власти. Да, она частенько раздражала его своей надменностью, незамутненным высокомерием «дочери бога». Как Джаяли ни пыталась сдержать язык, а все равно то и дело напоминала супругу, кому он всем обязан… Особенно в последние годы, когда Кирану надоело обхаживать ее.

Сейчас он об этом жалел. Как и о том, что, не задумываясь, бросил ее в столице во время своего поспешного бегства. А ведь она умоляла… Что, впрочем, не помешало ей закатить ему на прощание смешную сцену ревности к лазутчице Янди – как будто в тот миг блюстителю престола было дело хоть до чего-то, кроме того самого престола, который из-под него выдернули…

Но может, еще не поздно? Раз Джаяли пишет – значит еще любит его. Возможно, стоит призвать ее сюда. Заложница из государевой семьи не помешает… Хотя о чем речь – конечно, ее не выпустят из столицы… Удивительно, что она ухитрилась отправить письмо и его не перехватили…

Тут Кирана охватили такие подозрения, что он едва не отбросил свиток подальше. Но в тот же миг его озарило. А может, это Аюр что-то хочет через нее передать? Предлагает переговоры?!

В душе Кирана вспыхнула безумная надежда. Он даже сам себе не хотел признаваться, как ему хочется вернуться в столицу. Как тошно в холодных лесах, где каждый дикарь жаждет его смерти, а единственная защита – безумец Учай, воображающий себя сыном какого-то божка…

Киран поспешно вытащил письмо и развернул свиток. Пробежал глазами несколько строк, и его брови сошлись к переносице, а тонкие губы сжались в тонкую линию…

«…невозможно передать всю глубину моего разочарования в тебе, о мой супруг! Сколько лет я была слепа, по доброте и чистоте души закрывая глаза на твои подлости! Вся моя жизнь была отдана тебе – ты же ответил черной неблагодарностью. Словно змей, ты вполз в нашу семью и в мое девичье сердце и отравил все, к чему прикоснулось твое жало… К счастью, небесный отец, господь Исварха, вернул брату Аюру все, что он по твоей милости едва не утратил. Благодарный народ объединился вокруг истинного государя, его враги сокрушены. Да будет царствование моего божественного брата овеяно славой, да продлится оно тысячу лет! Доброта Аюра безгранична. Он простил мои заблуждения и ни единым словом не упрекнул за многолетнюю слепоту…»