«Саарсан заключит с тобой священный брак… Он овладеет тобой в своей крепости, на ложе, вокруг которого соберутся главы семейств рода Афайя, дабы потом своим словом подтвердить перед людьми, что брак состоялся…»

Царевна содрогнулась, провожая взглядом своего нареченного. Ей хотелось попросить его о помощи и защите, но она понимала, что никакой помощи от Ширама в этом деле ей не дождаться.

«Неужели это все правда и нам придется… При всех! И старые накхи будут смотреть… О Святое Солнце! На что я только не иду ради тебя, братец Аюр!»

– Мы не придем и не встанем у твоего брачного ложа, Ширам, – с достоинством сказал старейшина Астхи. – Мы не желаем свидетельствовать твой брак.

Астхи был одним из самых старых мужчин не только в роду Афайя, но и во всем Накхаране – ему стукнуло восемьдесят. Лицо Астхи бороздили глубокие извилистые морщины. От былой косы – гордости воина – остался лишь беленький мышиный хвостик на затылке. Как ни старался старец выпрямиться, его спина неумолимо гнулась к земле. И узловатые руки, сложенные перед собой на навершии палки, дрожали – не от страха перед саарсаном, а от груза лет. Однако выцветшие глаза прямо глядели на Ширама, и в них саарсан ясно видел вызов.

Накхи редко доживали до столь преклонного возраста – да и не стремились к долгожительству. Каждый из них мечтал погибнуть в битве, с руками по локоть в крови врагов, и не мыслил для себя иного удела. Впрочем, в жизни так везло далеко не всем. Одни умирали уже потом, от ран и горячки, другие оставались жить калеками, третьих смерть просто обходила стороной. Однако у стариков, чей век сражений был позади, оставалось важнейшее дело – воспитание детей. Отцов, проводящих время в походах и набегах, маленькие накхи обычно видели редко и почти не знали. Стоящие теперь перед Ширамом пятеро старцев воспитали целое поколение молодых воинов – защитников рода, и одним из тех воинов был сам саарсан.

«Старый пень забыл, что я больше не тот малец, которого он мог огреть палкой по спине или отправить бегать вокруг крепостной стены под проливным дождем, – подумал Ширам, чувствуя, как внутри закипает гнев. – Понимает ли Астхи, с кем говорит? Уж не выжил ли он из ума?»

Однако прочие четверо старейшин согласно кивали, стоя за спиной дерзкого старца.

– Почему? – подавив раздражение, спросил Ширам. – Откуда такое неуважение, почтенный Астхи?

– Это ты проявляешь неуважение! – громко ответил вместо Астхи другой старейшина, тоже седой и морщинистый, но державшийся прямо, увешанный оружием и разукрашенный боевыми шрамами. – Ты пытаешься втянуть нас в лицедейство, которое нанесет роду Афайя несмываемое оскорбление!

Шираму вдруг вспомнилась лавина – рушится прямо на него, и он ничего не может с этим сделать…

– Я желаю заключить брак по законам Накхарана…

– Брак по законам Накхарана заключают с благородной накхини, а не с желтоволосой северной девкой!

– Это дочь и сестра повелителей Аратты!

– А нам какое дело до Аратты? – Астхи, защищенный своим возрастом, уставился саарсану прямо в глаза, презрительно усмехаясь. – Для сыновей Змея любая чужестранка – не более чем рабыня. Развлекайся со светлокожими девицами сколько пожелаешь, Ширам, – семьи это не касается. Но помни, кто ты! Саарсан оберегает обычаи, а не оскверняет их…

Ширам глубоко вздохнул.

– О Мать Найя! Мне не почудилось, почтенный Астхи, – процедил он. – Похоже, мудрость не поспевает за бегом твоих лет. Тебе, верно, и в голову не пришло, что я заключаю этот брак не для своего развлечения, а ради блага всего Накхарана?

Старейшины насупились, задетые тоном саарсана.

– Вы поглядите на этого юнца! – сварливо заметил покрытый шрамами старик. – Он уже издевается над старшими! Это проклятые арьи сбили его с толку!

– А я всегда говорил, что нашим молодым парням нечего делать в столице! – подхватил четвертый старик. – Они там только учатся плохому и забывают обычаи! Уже свои девицы им не нравятся – дескать, неласковые…

– А теперь я скажу, – перебил Ширам.

Старейшины ошеломленно смолкли под его пылающим от гнева взглядом.

– Хватит говорить со мной, как с мальчишкой! Времена, когда вы могли мне указывать, миновали пятнадцать лет назад. Или вы забыли, как сами увенчали меня в Старом Накхаране, как отдали мне полную власть? Я ведь могу просто приказать вам прийти к моему брачному ложу…

– А мы глаза закроем! – величественно ответил Астхи.

Остальные четверо вновь закивали, соглашаясь.

Ширам скрипнул зубами. Он с детства был вспыльчив, однако полагал, что давно победил в себе этот порок, так мешающий воину и правителю. Но эти старцы, нежданно объединившиеся против него, пробудили такой гнев, что руки сами потянулись к оружию. Мог ли он ждать удара в спину от былых наставников и учителей?.. Ширам переводил взгляд с одного морщинистого лица на другое и не видел ни единого дружелюбного взгляда. Старейшины смотрели на него кто неодобрительно, кто сердито, кто-то прятал глаза… И это его собственный род Афайя! Чего тогда ждать от чужих?!

– После заката я созываю совет Двенадцати Змей в главном зале, – процедил он. – Я желаю, чтобы вы тоже там были. А теперь ступайте!

Он сделал им знак выйти, едва сдержавшись, чтобы не наговорить лишнего.

Главный зал твердыни Афайя был скудно протоплен, зато ярко освещен. Огромный двенадцатиглавый Первородный Змей, вырезанный из черного камня, распахивал зубастые пасти, следя с возвышения за делами своих смертных детей. В глазах из полированного горного хрусталя отражалось пламя факелов, пляшущее от дуновения блуждающих под сводами зала зимних сквозняков.

В дальней от двери части зала, на возвышении под сенью Змея, стоял высокий престол, где восседал Ширам. На голове саарсана блестел венец из сцепленных между собой змеиных пастей, которым его короновали в Старом Накхаране, на груди среди загнутых серебряных лучей Змеиного Солнца тускло светился огромный опал. За спиной Ширама стояла почетная стража из бывших Жезлоносцев Полуночи, с серебристыми жезлами-топориками в руках. Это тоже был новый, занесенный из Аратты обычай, уже вызвавший свою долю недовольства со стороны стариков. Саары и прибывшие с ними знатные накхи из двенадцати родов, главы семейств Афайя и все, кому дозволялось говорить на совете, по старшинству расположились по обе стороны от саарсана на длинных скамьях. Все они разоделись с той же мрачной роскошью, что и Ширам. Свита и телохранители князей стояли у них за спиной вдоль стен.

Совет уже начался; все подобающие жертвы Отцу-Змею, змеям-прародительницам и предкам-хранителям были совершены, приветственные и хвалебные речи уже отзвучали. Наступала пора переходить к делу, ради которого Ширам созвал сааров в крепость Афайя. Однако разговор сразу же пошел вкривь. Могучий седеющий Нимай, саар рода Пама, первым взял слово и теперь все никак не мог или не желал прекратить речь. Она началась вроде бы как с похвалы победоносному саарсану, но чем дальше, тем меньше напоминала славословия.

– …Ненасытная Аратта, что устремляется к пределам мира, не зная никакой меры в жадности, встретила наконец достойный отпор – и за то хвала нашему саарсану! Он остановил многовековой разбой, который арьи лицемерно называли управлением. Он вернул жизнь в развалины, оставленные захватчиками на месте великих городов нашей древности! Ширам, сын Афайя, прекратил позорный обычай забирать наших лучших молодых воинов в столицу, чтобы делать из них презренных цепных псов солнечного государя…

За спиной Ширама послышался тихий шипящий вздох, будто кто-то пытался выдохнуть сквозь стиснутые зубы. Саарсан поморщился, внимательно оглядывая сумрачный чертог. Зал был полон. На зов Ширама прибыли десять сааров из двенадцати, и это было очень хорошим знаком. Внезапная выходка старейшин выбила Ширама из равновесия, и теперь он был рад видеть, что его союзники по-прежнему верны клятвам.

«От рода Зериг, разумеется, никто не приехал, – усмехнувшись, отметил он. – И почему меня это не удивляет? А вот то, что никого нет от рода Хурз, – непонятно и подозрительно…»