Царевна удивленно взглянула на него. О чем это толкует Власко? Они что, решили, что Янди — оборотень?
Шерех, больше ничего не говоря, отвернулся от нее и вновь пошел вдоль ряда, отсчитывая девятого, чтобы свершить свое лесное правосудие.
И тут издалека донесся собачий лай.
* * *
Воины, стоящие в ряду, заволновались. На их бледных лицах появилась тень надежды.
— Станимир! — слышалось отовсюду. — Станимир!
Аюна повернулась и увидела, что через озаренный восходящим солнцем огромный луг, простиравшийся от священного холма до самого леса, мчится отряд всадников. Царевна впилась взглядом в тех, кто скакал впереди. Но где же горностаевый плащ вождя? Ничего похожего не было и в помине. Светловолосые бородачи в некрашеных холщовых и кожаных рубахах, в темных дорожных плащах, широких бесформенных штанах, заправленных в высокие сапоги, выглядели почти одинаково. За всадниками огромными скачками спешили худые серые псы ростом чуть ли не с лосенка.
Шерех сразу забыл о наказании и поспешил навстречу всадникам. И когда они спешились, начал крепко обниматься с прибывшими.
«Но кто же из них Станимир? — гадала Аюна. — Может быть, вот этот?»
Она пристально глянула на статного светлобородого воина, с богатым кинжалом на кожаном поясе. На груди воина висел оплывший камень, сквозь который был продет витой кожаный ремешок. Как показалось дочери Ардвана, камень был не просто чем-то пробит, а будто бы прожжен насквозь. Края хранили следы капель, словно камень тек.
«Должно быть, это он», — предположила царевна.
И, гордо подняв голову, направилась прямиком к прибывшим.
Воин с громовым камнем на шее словно не замечал ее — он был поглощен разговором с Шерехом. Тот втолковывал ему что-то, то и дело указывая на холм.
— Приветствую тебя, о вождь лесных племен! — На язык Аюне прыгнули вдруг те самые строки из «Сына лесов», которые она никак не могла вспомнить последние два дня.
Шерех резко развернулся, его лицо исказилось от злости. Но обладатель громового камня отстранил его и пошел ей навстречу.
Аюна воздела правую руку, как это делали лицедеи, чуть наклонила голову и торжественно произнесла:
— Так вот каков ты, повелитель,
О коем люд и двор мне говорили!
Склоняю я главу перед твоим мечом,
Но не склоняю дух…
Светловолосый венд изумленно взглянул на нее и вдруг расхохотался, чем привел царевну в полное недоумение. Как можно смеяться над такими потрясающими строками? Как вообще можно смеяться над поэзией? Ведь ее языком Исварха говорит с людьми!
Наконец вождь умолк, вытер глаза и, столь же изысканно воздев руку, ответил:
— О нет, лишь руку поднял я, не меч!
И поднял для того, чтобы почтить тебя
Приветствием своим.
Град стрел моих на войско не падет,
И кровь из ран не напитает землю.
Я вижу друга там, где прежде зрел врага…
Аюна застыла, онемев от изумления. Конечно, ее возмутил смех дикаря, но ожидать от него продолжения строф, да еще и на прекрасном языке Аратты, — это было что-то неслыханное!
— Я — царевна Аюна, дочь государя Ардвана, — наконец выдавила девушка, не сводя глаз со странного вождя.
— Да. Я знаю, — ответил он ей на том же языке, глядя на царевну веселыми ярко-голубыми глазами. — Я много раз видел тебя прежде.
— Но как же…
В это время из рощи с вершины холма послышался гулкий стук, словно кто-то колотил по натянутой бычьей шкуре. Все, включая русоволосого вождя, уставились наверх. Только Аюна не обратила на стук внимания. Она глядела на прибывшего, потеряв дар речи.
«Как такое может быть? — мелькали ее мысли. — Этот Станимир превосходно владеет нашим языком! Кто обучил его? Но как бы то ни было, это прекрасно! Я смогу все объяснить ему сама! Если он вернет меня в столицу, то получит вознаграждение, о котором не может помыслить! Не говоря уже о моем расположении. Его беды и тревоги я буду считать своими. Ни один воин Аратты не ступит на его земли!»
Аюна с удовольствием представила себя сидящей на солнечном престоле и голубоглазого венда, преклонившего перед ней колени.
«Впрочем, о чем я? Это лишь мечты. Даже если он прямо сейчас отвезет меня в столицу, чем я смогу отблагодарить его? И почему он говорит, что часто видел меня прежде? Где он мог меня видеть?»
Между тем по тропе, ведущей от вершины холма к стану, спускались трое жрецов. В отличие от ночного страшилища, эти были без всяких личин — просто трое седобородых мужей почтенных годов. Аюна хотела что-то сказать, но Станимир поднял руку и повернулся к жрецам. Дочь Ардвана оглянулась, увидела толмача, стоящего неподалеку, и тронула его за плечо.
— Прошу тебя, Власко, переводи мне их речи, — тихо сказала она. — Жрецы хотят моей смерти, не так ли?
Венд кивнул. В этом движении не было ни сочувствия, ни враждебности.
Станимир сделал несколько шагов навстречу служителям лесных богов и остановился. Он прикоснулся к солнечному узлу и протянул руку ладонью вверх, будто отдавая богам часть своей жизненной силы. Но старший из жрецов, не удосужившись ответить на приветствие, холодно ответил:
— Вейлин, сын Айрелла! Боги разгневаны!
— Светило не сжигает посевы, — почтительно, но без всякого трепета ответил вождь. — Река не вышла из берегов. Охота нынче обильная. В чем же вы узрели гнев богов?
— Всего этого скоро не будет, и реки потекут кровью! — прогремел жрец. — Молнии раскроят небо и сожгут леса!
— Что же вызвало столь ужасающий гнев?
— Твой человек осмелился перечить воле богов.
Станимир оглянулся на Шереха:
— Да неужели?
— Она, — старец ткнул пальцем в Аюну, — должна уйти с нами.
— Мы слышали ее песнопения на закате, — подхватил второй жрец. — Как посмела она колдовать прямо под нашим священным холмом?!
— Скажи им, что я пела во славу Исвархи, — потребовала Аюна, когда ей перевели его слова. — Разве венды не поклоняются Отцу-Солнцу, как и мы?
Второй жрец, устремив на нее крайне недоброжелательный взгляд, ответил, к изумлению царевны, на ее собственном языке:
— Владыку солнца, дождя и грома зовут Сварга. Арьи украли его у нас. Они исказили его имя и сущность. Они оскорбили всех прочих богов, отвергнув их! А женам вообще не следует воспевать Сваргу…
— Я поклоняюсь ему так, как научил меня отец! — запальчиво заявила Аюна. — И буду делать это впредь!
— Ты останешься здесь и уже не будешь никому поклоняться, — произнес старший из жрецов. — В отличие от своего бешеного пса Шереха, Станимир мудр и не пойдет против богов. Эта девица — ядовитый корень грядущих бед!
— Ядовитый корень может стать и лекарством, — заметил Станимир, спокойно слушавший перепалку. — Но я хотел бы спросить тебя о воле богов. Ведь ты — их уста в этом мире, не так ли?
— Да, это так. — Жрец величественно склонил седую голову.
— Окажи мне милость, перст богов, — прикажи моим псам летать.
— Что? — удивился тот.
— Я слышал, сурьи из Солнечного Раската поклоняются крылатому богу-псу Симургу. Сделай, чтобы и мои собаки тоже летали!
— Что за чушь ты несешь! Богам это неугодно.
— Тогда, быть может, глас богов, ты в силах отобрать кость у моего пса?
Станимир кивнул на одного из огромных серых псов, который лежал подле костра, самозабвенно разгрызая мозговую кость.
— Я не стану заниматься этим! — гневно воскликнул жрец.
— И впрямь это было бы неосторожно. Но почему же тогда ты пытаешься отнять законную добычу у другого моего пса?
Станимир повернулся к псу, свистнул и поманил к себе. Тот сразу вскочил на ноги, трусцой подбежал к хозяину и уселся рядом, преданно глядя ему в глаза.
