— Вот смотри. Это место всего в половине дневного перехода от Даны. Сейчас на этом холме собрались все старейшины лесных вендов. Они думают, что мы еще тут, — прославленный саар ткнул острием за проведенную носком сапога кривую линию, обозначавшую реку, — у Дивьих столбов. Нынче они будут держать совет, как нас прикончить…

Ашье тут же вспомнились высокие белые останцы, похожие на окаменевших великанов. Рассказывали, что в древние времена они были свирепыми дивами, разорявшими земли накхов, пока Мать Найя не разгневалась и не бросила на них убивающий взгляд. С того дня накхи и начали учиться владеть оружием, а каменные страшилища обозначали границу подвластных им земель.

— Ты знаешь, что большую часть войска я велел оставить на том берегу, — продолжал Гауранг. — Дана — злая река. Пусть венды думают, что мы не можем наладить переправу или что колеблемся и ждем подкрепления. Если они будут уверены, что мы далеко, то будут столь же внимательны, как боров в луже… Но слушай дальше и запоминай — это важно. На своих сходках венды обычно держат совет с духами предков, щедро наливая им и себе хмельной медовухи, — с презрением бросил саар. — В это время ты должна быть уже там. — Гауранг указал на маленький крутой холм с ямкой на вершине, обозначающей земляной вал. — Ты и девушки твоего рода должны проникнуть внутрь — и не оставить в живых никого из вождей. Затем подожги дом, в котором они собираются. Пламя над холмом послужит нам знаком.

— Мы сделаем это, — негромко, но уверенно, как подобает дочери саара одного из двенадцати великих родов, отозвалась Ашья. — Что далее?

— Если к тому времени вы останетесь живы, нападайте на стражу ворот.

Девушка склонила голову.

Слова «если вы останетесь живы» не слишком ее напугали, хотя Ашья понимала всю опасность доверенного ей дела. В стане, полном свирепых воинов, уцелеть будет весьма непросто. Но тем выше честь! И главное — в случае победы она предназначена в жены тому самому вождю, который сейчас стоит перед ней, отправляя ее в бой.

— Ты все поняла? — спросил Гауранг.

— Да. Забраться на холм, проникнуть на совет вождей, убить их, поджечь дом, захватить ворота.

— Все верно.

— Если позволено, у меня есть просьба.

— Вот как? Ну говори.

— Разреши, я пойду одна.

Саар пристально поглядел на девушку.

— Дело опасное. И от него зависит не только твоя жизнь. Все мы можем погибнуть, если венды узнают, что мы здесь, на их земле, и что нас в двадцать раз меньше.

— Тем славнее будет победа, — гордо отозвалась Ашья.

На миг девушке показалось, что Гауранг еле заметно улыбнулся, но его лицо было столь же непроницаемо, как всегда.

— Что ж, иди. Да осенит тебя сила Предвечного Змея. Но помни, что я тебе сказал.

Во мраке Ашья карабкалась по склону священного холма, то и дело останавливаясь, вслушиваясь, ощупывая перед собой землю, чтобы не нарваться на скрытую ловушку. Отец учил ее — впрочем, не одну ее, а всех ее сестер и братьев, — как устраивать западни на пути возможного нападения, так что теперь она диву давалась беспечности вендов. Впрочем, этот страшный своей неуемной яростью народ, похоже, считал, что на своей земле ему некого опасаться. Еще совсем недавно мало кто даже в самых дерзких мыслях осмелился бы подумать о нападении на вендское святилище.

Затаиваясь и прислушиваясь, Ашья невольно вспоминала свое знакомство с будущим мужем. Когда она впервые увидела Гауранга во главе войска, у нее перехватило дыхание — так он был великолепен. Длинная коса с вплетенными белыми лентами рода Афайя свисала почти до пояса. На лбу саарсана была как живая нарисована распахнувшая пасть змея, с клыков которой, подобно слезам, стекали капли яда. Смуглое скуластое лицо повелителя накхов дышало силой и угрозой. Холодные глаза, наводившие такой ужас на врагов, показались юной накхини неотразимыми.

А его изощренный ум! За время похода войско противника неизменно попадало в устроенные им засады, будто саар был не человеком, а коварным горным дивом. Больше всего на свете девушке хотелось отличиться перед Гаурангом, снискать его уважение… А там кто знает, — может, он станет восхищаться ею так же, как она восхищается им?

Однажды она слышала, как забредший из земель арьев незрячий сказитель пел песни о любви, хоть и не вполне поняла, что он имеет в виду. Но втайне ей очень захотелось, чтобы было как в песне — когда мужчина глядит на женщину и не может наглядеться, будто заколдованный. Впрочем, в их доме сказителя тогда подняли на смех. Хороша семья, в которой мужу и хранителю родовых земель больше нечем заняться, кроме как любоваться одной из жен!

Только Ашья не смеялась и не бросала объедками в бедолагу-певца. Она бы совсем не отказалась, чтобы грозный саар, оставшись сейчас там, внизу, глядел ей вслед и грезил о ней. Но девушка прекрасно сознавала, что мысли его заняты другим и о ней Гауранг вспоминает, лишь ожидая условного знака.

Она добралась до подножия вала, остановилась и прислушалась — вроде все тихо… Вгоняя острые колышки в слежавшуюся глину, Ашья взобралась на гребень и распласталась на нем, осторожно изучая образованную валом чашу. Воинов внутри и впрямь было много. Одни сидели у костров, о чем-то оживленно разговаривая, другие толклись у длинных, чуть заметных в темноте, врытых в землю домов с поросшими густой травой крышами. Третьи оглашали храпом ночное беззвездное небо. Ашья скользнула вниз и едва не наступила прямо на голову одного из стражей. Тот вскочил, заспанно озираясь; увидел перед собой девушку и выпалил:

— Ты кто?

— Я — твой сон, — проворковала накхини, сдергивая с талии поясок, украшенный множеством замысловатых узелков.

Темное полотнище, служившее ей покрывалом, распахнулось, явив взгляду венда белеющую в темноте высокую девичью грудь.

— Ух! — невнятно выдохнул тот и протянул к Ашье руки.

Та сделала шаг навстречу. Остававшийся в ее руке поясок взвился нападающей змеей, обвил горло воина. Затем она поймала второй конец пояска и резко развернулась, вскидывая врага себе на спину. Это было непросто — тот был вдвое тяжелее и в последние свои мгновения хрипел и бился, стараясь освободиться от удавки. Стиснув зубы, Ашья считала: «Раз, два, три…» — и это время казалось ей бесконечным. И когда наконец мертвое тело венда обмякло, она прислонилась к валу, чтобы отдышаться. Перед глазами у нее плыли багровые круги, но сердце радостно колотилось. У нее получилось! Хорошо бы еще обрезать венду бороду, чтобы похвалиться ею в лагере. Но времени нет, впереди еще много дел… Ну ничего. Если — а точнее, когда — она справится, никто уже не будет считать, скольких недругов она сразила.

Ашья сдернула с плеч мертвеца длинный грубый плащ, накрылась им с головой и направилась к одному из длинных домов. Она приметила его, еще лежа на валу. Именно туда от костров отроки постоянно носили огромные деревянные блюда — то с жареными косулями, то с птицей. Время от времени белоголовые юнцы тащили в ту сторону бурдюки, благоухающие хмельным медом.

Стараясь не привлекать внимания, Ашья прокралась к тропинке, по которой таскали снедь, и притаилась там. Ждать пришлось недолго. Правда, она надеялась, что появится всего один малец, несущий бурдюк или зажаренную рыбину. Но прислужников оказалось двое. Затаившаяся в густой траве накхини осталась не замеченной подростками, несущими подрумяненного на вертеле кабанчика. Когда те поравнялись с ней, она выставила ногу так, что второй мальчишка рухнул наземь. Ашья мгновенно оказалась сверху, и длинная острая шпилька, упрятанная в ее волосах, вонзилась ему в ямку под затылком. Подросток умер, не издав ни звука. Второй отрок, все еще полагая, что его приятель оступился, повернул голову — и тут же длинное граненое острие уперлось ему в гортань.

— Тихо!

Ашья знала по-вендски пару десятков слов, да и те кое-как, но отрок явно ее хорошо понял. Мальчишка лет двенадцати глядел на нее широко распахнутыми голубыми глазами, застыв от ужаса.