– Дедка Вергиз, дедка Вергиз! Я тут вот еще что вспомнила! Там Мазайку тварь желтоглазая сторожит, вроде лапчатой щуки!

– Не та ли, что близ керемети обитает?

– Она самая!

– Ты что же, ее вблизи видела?

– Все зубы в пасти пересчитать могла бы! Мордой на щуку похожа, но с лапами и бегает так быстро… И не чешуей покрыта, а гладким мехом, вроде бобра…

– Ишь ты… – задумчиво протянул Вергиз, не сбавляя шага. – Лучше бы нам с такой тварью не встречаться.

– Ты знаешь, кто это? – робко спросила Кирья.

– Поди ж пойми. Может, Калма себе в помощь вылепила и чьим-то злым духом населила. А может, и по-иному. Слышала небось – зверь, который долее отпущенного богами срока живет, в иное существо начинает перерождаться. Бобр – в щуку. Щука – в волка. Волк может и человеком стать. Да только как ни крути, а волчья натура в нем скажется…

Кирья вздрогнула и поежилась. Ей отчего-то вспомнилось, что Вергиз на старом языке и означает «волк»… Не оттого ли оно у Мазайкиного деда?

До места они дошли уже перед восходом. Кирья едва держалась на ногах от усталости, глаза ее слипались, но она старалась не подавать виду и держаться вровень с не знающим устали стариком.

– Здесь.

Деревья наконец расступились, и Вергиз указал на тихий широкий ручей, несущий свои темные воды к студеной Верже. Недалеко от берега высилась большая груда веток и тонких деревьев, наваленных одно на другое. От груды веяло зимней стужей. Ветки и листья покрывал искристый белый иней, хотя до ночных заморозков было еще далеко. Даже вода вокруг хатки покрылась прозрачной пленкой льда.

Вергиз приблизился к кромке воды и начал водить раскрытой ладонью над крышей бобровой хатки. Затем остановился, прислушиваясь к своим ощущениям.

– Здесь он! Ну ладно, и это злодейство одолеем…

Мазайкин дед глянул на Кирью:

– Ну что в сторонке встала?

Он взялся за обгрызенный бобрами комель и начал его раскачивать, выворачивая из застывшего ила.

– Давай помогай.

Разбирать крышу бобровой хатки – дело непростое. Стволы были так крепко слеплены грязью и илом, что иной раз и камнем не разобьешь. Но у деда Вергиза были на то свои умения. Кирья в первый раз как увидела, так и ахнула. Ведун поводил ладонями над подмерзшей глиной, побормотал себе что-то под нос, и глина начала трескаться, точно от печного жара. Вергиз, не глядя на девочку, велел:

– Давай тяни!

Кирья уже не чувствовала ни рук, ни ног, когда между двумя стволами появилось темное окно провала. Вергиз поднапрягся, сдвинул в сторону толстый ствол подгрызенной сосны – этакой силы Кирья от него не ожидала, – и заглянул внутрь.

– Ишь ты! И здесь Калма не поленилась…

– Что там? – попыталась заглянуть Кирья.

– А ну брысь! Тут целая сеть заклятий сплетена, глазом ее не увидать. А сунешься – без головы останешься. В считаные дни кровь побелеет, сквозь кожу проступит, и помрешь в муках. Ну да что она наплела, то и я расплету… Отойди-ка подальше, пока не позову.

Кирья послушалась. И до первых лучей солнца видела лишь согнутую дугой спину Вергиза, ворожившего над лазом.

– Готово! – раздалось наконец. – Сюда иди…

Старик без страха спрыгнул в провал и крикнул оттуда:

– Ну-ка принимай! Я подниму, а ты на себя тащи.

Кирья нагнулась над ямой и застыла – Вергиз приподнял лежащее на полу, усыпанном опилками тяжеленное ледяное полено и, кряхтя, приподнял его над собой:

– Хватай, я подтолкну!

Сквозь прозрачный лед на девочку глядело до боли знакомое лицо Мазайки. Он будто силился что-то сказать, закрыться от наводимых Калмой чар, да так и застыл. Кирья вцепилась в скользкую глыбу и, плача от жалости к другу и боли от обжигающего руки холода, начала пятиться, ощупывая ступнями в мягких поршнях развалины бобровой хатки, чтобы не упасть самой и не уронить льдину.

Вергиз ловко выбрался из бобровой хатки, подхватил обледеневшее тело внука под мышки, буркнул Кирье: «Ноги тащи!» – и вскоре Мазайка уже лежал в траве.

– Мать сыра земля, – зашептал Вергиз, держа ладони над грудью и лицом внука, – забери воду своему семени, дай жизнь семени моему. Как я тебе, так и ты мне!

Кирья увидела, как прозрачный лед становится все более тусклым и начинает трескаться, а затем стекать вниз и тут же, не оставляя лужи, впитываться в землю.

И вдруг за спиной Вергиза послышалось угрожающее волчье рычание. Кирья повернула голову и вскрикнула от ужаса. Из пролома в бобровой хатке, раскидывая молодые стволы и ломая ветки, быстро выбирался уже виденный ею щучий ящер.

– Берегись! – пронзительно закричала она.

Из ближайших кустов наперерез чудищу метнулся вожак волчьей стаи. Он прыгнул на загривок ящеру, но тот извернулся и ударом хвоста отбросил вожака шагов на десять. Тот с визгом отлетел и забился на месте, пытаясь встать на ноги. А чудище, не видя никого и ничего, с неожиданной резвостью устремилось к Вергизу.

Ведун отскочил с его пути. Кирья увидела, как рука старика смыкается на вырезанной из лосиного рога рукояти ножа. Он выхватил его; клинок с ладонь длиной был совершенно прозрачным, будто сам вырублен изо льда.

Заметив оружие, чудище остановилось и попятилось, но затем внезапно прыгнуло вперед, норовя схватить Вергиза с левого бока. Тот ловко отступил, развернулся – ящер отпрянул и снова прыгнул. На этот раз Вергиз успел полоснуть ножом по вытянутой щучьей морде. На ней отчетливо проступила кровь, однако самого зверя это, похоже, нимало не смутило. И все же, пользуясь едва различимой заминкой, ведун бросился на ящера, стараясь вонзить ему заговоренное оружие в горло, под нижнюю челюсть.

Порождение Калмы пятилось, зловеще хрипя и грозно клацая челюстями. Каждый раз удары Вергиза наносили зверю раны, однако тот продолжал пятиться. Хвост его уже скрылся в темном провале лаза, когда Вергиз вскочил ему на спину, подхватил за нижнюю челюсть, задрал голову, занес заговоренный нож для решающего удара…

И тут из черного провала бобровой хатки ударил в светлеющее небо толстенный столб воды. Словно щепку, он выкинул подраненное чудовище, и в потоке воды Кирья увидела бледные паучьи лапы.

– Это мое!

Когтистые пальцы сомкнулись на горле Вергиза. Холодный водяной столб, рассыпавшись брызгами, опал и скрылся в недрах хатки.

– А того бери себе! – эхом пронеслось над запрудой.

Кирья завопила от ужаса, кинулась на завал и тут же увидела лезущего в сторону пролома окровавленного ящера. Вода отбросила его в сторону, но теперь он возвращался. Заметив девочку, щучий ящер тут же повернул к ней. Прежние желтые глаза-плошки чудища теперь светились красным, и оно явно жаждало крови.

– Ой! – пискнула Кирья, подаваясь назад.

Ощущение неотвратимой гибели подступило к ней при виде горящих злобой глаз, оскаленной пасти, залитой кровью морды страшилища.

«Это она все подстроила! Это Калма! Она все наперед знала, западню приготовила…»

Ближайшие кусты затрещали, и Вергизова стая, свирепо рыча, бросилась на чудище. Кирья невольно зажмурилась. Она слышала взвизги, клацанье зубов, удары хвоста, поскуливание отлетевших животных. «Они и скопом его не осилят, – подумала Кирья. – Бежать надо, спасаться!»

А как же Мазайка? Вергиз, стая?

«Беги! – требовал страх внутри ее. – Им всем уже конец, а ты выживешь!»

Нет, так нельзя! Кирья тряхнула головой. Надо хоть дубину какую найти, руками чудище не одолеть… Ей вспомнился Мазайка, крадущийся с обломанной веткой к старухе Калме, и переливчатые печальные звуки глиняной свистульки, плывущие над лесом чудовищ.

И тут ее словно водой окатило. Дудка Калмы!

– Погоди, Мазайка, я сейчас…

Она выдернула из поясной сумки костяную дудку, поднесла к губам и что есть силы дунула, глядя на окруженного стаей ящера. При первых же звуках тот отпрянул, задрожал и издал дикий надсадный визг.

А в следующее мгновение неведомая сила будто разорвала его натрое. Кирья успела увидеть огромного седого бобра, существо, напоминающее волка, и бьющую хвостом по земле щуку в четыре шага длиной. Еще миг – и, алчно урча, стая набросилась на то, что осталось от творения Калмы.