Соня полулежала на кровати, обложенная подушками. Она грустно улыбнулась Варе, глазами попросила присесть к изголовью.

О том, что произошло с Соней, нетрудно было догадаться. Она, конечно, была там, на Большой Гребецкой, среди рабочих и солдат, штурмовавших юнкерские училища.

— Наши выбивали юнкеров… Меня кликнули бабоньки… Сперва перевязывали раненых, а потом…

Соня прижала руку к груди, боль мешала ей говорить. Ее красивое лицо было бледно, на лбу блестели капельки пота.

— А потом… подобрала винтовку, и сама… Ненавижу их всех, — сказала она чуть слышно и закрыла глаза.

Варя подала ей стакан с водой. Она решила сейчас же бежать в свой лазарет и просить положить Соню туда. Сделать это ей не пришлось. В квартиру вошли санитары и врач, которого она встретила на лестнице. Старуха обхватила ноги дочери.

Варя, обняв плачущую женщину за плечи, отвела ее к окну. Но долго оставаться с нею она не могла.

Санитары пересекли уже рыночную площадь, когда Варя их догнала. Часовой не пропустил ее во двор военного лазарета. Варя нагнулась над носилками, прижалась губами к горячей щеке Сони:

— Я приду к тебе. Держись!

Соня попробовала улыбнуться:

— Жить хочется… Теперь ведь все иначе будет.

Прошло еще два дня. К Соне Варю пускали на десять минут. От Тимофея Карповича все не было и не было весточки. Родители еще держали детей по домам. Варя с утра бродила по улицам. В три часа она пошла на свидание с Соней.

У ворот лазарета дежурил знакомый солдат. Он тоскливо посмотрел на Варю:

— Не приказано пускать… Завтра прощаться с телом.

— Прощаться с телом? — глухо переспросила Варя.

Словно ища защиты, она с силой уцепилась пальцами за рукав часового. Солдат тихонько разжал ее руку и сказал:

— Храбрая была барышня…

В первую минуту Варя опешила. Что это значит? В прихожей висели бушлат и пулеметные ленты. Решив, что Анфису Григорьевну навестил кто-то из лазаретных знакомых, Варя пошла к себе, но открылась дверь хозяйкиной комнаты и оттуда выскочил мальчишка в бескозырке и с наганом.

— Тоша, отдай сейчас же! — потребовала Варя.

Мальчишка не захотел расстаться с всамделишным оружием и попятился назад.

В прихожую, улыбаясь, вышел коренастый матрос.

— Нашли игрушку! — вспылила Варя.

— Не бойтесь, игрушка не опаснее волчка, — матрос разжал кулак, на ладони блеснули патроны. — Я от Тимофея Карповича. Чернышев, будем знакомы…

Ушел Чернышев в двенадцатом часу. Чайник выкипел, пустые чашки стояли на столе, Варя так и не напоила гостя чаем — забыла.

Отыскался след Тимофея Карповича, чтобы снова затеряться.

Что же случилось с Тюменевым?

Штаб сводного полка находился в избе на скате Пулковской высоты. Связной провел Тимофея Карповича за дощатую перегородку, где, несмотря на вечернее время, топилась русская печь. У огонька грелись матрос с миноносца «Забияка» и молодой солдат в новой шинели, вздувшейся на спине горбом.

Человек в кожанке раскладывал листовки на широкой лавке. Он приветствовал Тимофея Карповича и сказал, обращаясь к матросу и солдату:

— Хлопцы, вот ваш старшой, фамилия его Тюменев, рабочий с Выборгской стороны.

Дрова в печке разгорелись, отсветы упали на лицо человека, раскладывавшего листовки. Но Тимофей Карпович и по голосу узнал кашевара из артели грузчиков. «Крестнику», видимо, по душе пришлась дорожка «крестного».

Тимофей Карпович и матрос Чернышев получили задание пробраться в Царское Село, распространить среди казаков и юнкеров воззвание Военно-революционного комитета и рассказать им о положении в Петрограде. Связным назначили солдата со странной фамилией Сороковка.

Рассовав по карманам листовки, они спустились с Пулковской высоты и по свежевырытой траншее вышли в поле. Справа за деревней шел бой.

Проскочить в расположение противника всегда не просто, но, к счастью, казаки еще не успели сомкнуть линию.

Осенние дожди превратили капустное поле в трясину. Идти было тяжело. Сапоги вязли в грядах. Так прошли версты две.

Неожиданно со стороны деревни, расположенной правее Пулкова, послышались глухие звуки, похожие на топот лошади.

— Почуяли! — Тимофей Карпович приказал своим спутникам залечь: нельзя было входить в столкновение с разведкой противника.

Топот приближался.

— Может быть, казак заблудился?

За деревней пучком взлетали ракеты. В колеблющемся свете Тимофей Карпович и его товарищи увидели скачущую прямо на них лошадь. Седок свалился с седла, зацепился ногой за стремя.

Казак, похоже, хитрил. Тимофей Карпович приказал не стрелять без команды. Как назло, догорели ракеты. Темнота скрыла лошадь и всадника.

— Что бы еще несколько секунд почадить! — прошептал Тимофей Карпович.

Снова взлетела ракета. Теперь коня и группу Тюменева разделяло каких-нибудь двадцать саженей.

— Черт! Мертвый, а держится за коня! — У Чернышева были зоркие глаза. — Сгорел бедняга за чужие интересы, — добавил матрос.

— Казак-то! Нашел бедняка, — проговорил Сороковка.

— Раскудахтались! — оборвал их Тимофей Карпович. — Нарвемся на засаду.

Послышался перестук колес — где-то близко был проселок. Еще не зная, кто едет, свои или чужие, Тимофей Карпович и его спутники приободрились: наконец-то одолели чертово поле.

В темноте вспыхивали огненные точки. Военные на фронтовой дороге ночью не закурят. Теперь из темноты доносились не только перестуки колес, но и мерный скрип крестьянских телег. Голосисто запел петух.

— Гражданские, — догадался Тимофей Карпович. — Айда на дорогу!

Из-за поворота выехали одна за другой пять крестьянских повозок. Между ними понуро плелись коровы. На возах сидели детишки, лежали узлы. Впереди, грузно опираясь на суковатую палку, шагал старик в полушубке. Слева и справа шли подростки с охотничьими ружьями.

— Далеко ли путь держите? — подойдя к ним вплотную, спросил Тимофей Карпович.

Старик рассказал, что, опасаясь набега юнкеров и казаков, пять семей ушли из деревни Верхние Мхи.

— У муратовских чуть ли не всю скотину позабирали, надавали бумажек. Рассчитается, мол, казначейство Керенского. А с того какой спрос? Теперь Россия — что барка в половодье…

С подвод слезли женщины и человек в шинели. Пустой рукав был заткнут в карман. Беженцы предупредили, что на шоссе они видели казачьи разъезды.

Безрукий хорошо знал местность и согласился показать безопасную дорогу. Пройдя полверсты по проселку, он вывел Тюменева и его спутников на тропу.

— Коли не потеряете тропку, выйдете прямо к казармам.

Вскоре в темноте показались высокие каменные здания. Оставив Сороковку в овраге, Тимофей Карпович и Чернышев направились к ним. Часовой открыл калитку, но спросил не пароль, а табачку. Тимофей Карпович отдал начатую пачку «Трезвона».

— Дисциплина! — возмущался Чернышев.

— Потому и послали, что в частях у них полный развал, — тихо ответил Тимофей Карпович. — Иначе нечего было бы соваться. Прихлопнули бы с первого слова.

Казаки не спали. На рассвете им было приказано сменить в районе Александровской потрепанную часть. Некоторые пили водку, закусывая консервами, другие играли в очко. Чернышев подсел к одной веселой компании, а Тимофей Карпович направился к картежникам:

— Здравствуйте, земляки.

Банкомет, казак с бабьим лицом, оглядел штатского, — видимо, принял его за одного из «уговаривающих», — и, тасуя колоду, ответил:

— Землячок, на одном солнце портянки сушим. Что ж, почеломкаемся.

— Чего захотел! Добро бы девка.

Банкомет насупился и хотя почувствовал, что казакам нравится штатский, сказал с иронией:

— Сыгранем? Керенки идут за полцены.

— Прогоришь: в Питере за тысячу керенок пять рублей дают.

— Врешь?

— Чего врешь? В Керенского-то кто верит? Все стали умные.

Кто-то сказал:

— Да уж, фрукт…

Настроение казаков не вызывало сомнений, медлить было нельзя.