Под утро Надежду Кондратьевну разбудили приглушенные стоны за стеной. Она потолкала мужа, он перевернулся на бок и засопел. Николай приплелся домой ночью, голенища сапог до верха заляпаны глиной, рубашка засолонела от пота. Винтовки и патроны перепрятывали. В Ермоловке у лавочника сын поступил в Михайловское юнкерское, в субботу наезжает с приятелями. Из окна его комнаты виден погреб — тайный арсенал.

Стон за стеной затих, — кто-то из ребят во сне кричал. Надежда Кондратьевна задремала, разбудил ее возглас: «Мама!» Чей это голос — спросонья она не разобрала, вскочила с постели, трясущимися руками зажгла лампу. В постели метался Гоша, подушка и простыни валялись на полу.

— Захворал, малыш? — Надежда Кондратьевна поправила постель — жара нет, а ребенок корчится. — Где болит?

— Еж в животе. — Гоша всхлипнул.

Надежда Кондратьевна давно уже ничему не удивлялась, в доме росла орава мальчишек.

— Вкусный еж? — спросила она.

— Не е-е-л, сам заполз. — Гоша еще громче всхлипнул.

— И нисколечко не попробовал? — массируя ребенку живот, Надежда Кондратьевна допытывалась: — Волчьими ягодами угощался?

— Крепость на косе строили, там нет волчьих ягод.

Массаж подействовал, боль несколько утихла. Гоша положил голову на колени матери.

— Пил грибной квас — Надежда Кондратьевна видела, как кухарка Смолкиных вынесла мальчишкам огромный медный ковш.

— Анисимовские пили, а мы с Колюхой по воблине смолотили, — пробормотал Гоша.

Напоив теплым молоком сына, Надежда Кондратьевна перенесла его в большую комнату на диван, прилегла рядом.

Проснулась она поздно. Николай сам разогрел еду, ушел на завод. Приходила чухонка, оставила кринку молока на крыльце.

Собрав завтрак, Надежда Кондратьевна заметила неладное с ребятами: Сергей очень угрюм, глаза воспалены. Коля скрюченный и за стол не сел. Кондратий, вечно куда-то спешивший, ел вяло жареную картошку. Лишь Толя съел сбою порцию и попросил добавку. Всяко бывало в большой семье. Коля зимой на ногах перенес инфлуэнцу, — но чтобы сразу заболели четверо…

Кондратий хмурый — понятно: была крепкая взбучка от отца за приятельство с анархистом.

— Соскучился по Венику окаянному? — прикрикнула она на Кондратия, ожидая, что тот вспылит. Тогда будет ясно, болен сын или хмур — с отцом нелады.

Кондратий с отцом жарко схватывался, а матери не перечил, хотя она нередко грозила обломать грязную швабру о бесстыжую голову анархиста, только бы попался ей под горячую руку.

— Животом маюсь, — признался Кондратий. — И Сережке было муторно, подушку грыз. Когда Гошу уносила, мы не спали, притихли, боялись напугать, думали, до ветру побегаем — пройдет.

«Животы у четверых разболелись, с чего бы?» — недоумевала Надежда Кондратьевна. Обед готовила не на особицу. Все ели грибной суп и жареного окуня. Грибы чистые, рыба ночного улова. Строила она дальше догадки: наелись мальчишки вредных ягод в лесу. Набегавшись, пили воду на болоте. Разве сознаются? Причина словно и найдена, но сомнение ее не покидало — Гоша не товарищ старшим братьям.

Она напоила ребят молоком и больше не докучала им расспросами: придет отец со смены — дознается.

У плиты Надежда Кондратьевна перегрелась, захотела пить, кипяченой воды в доме не было. После завтрака Кондратий выбил угли из самовара, празднично начистил и положил на траву проветриться. Зачерпнув ковшом из ведра, она жадно глотнула и отпрянула: горьковата, затошнило, едва добежала до лохани.

Кондратий божился, что ведро ополоснул и воду брал не с протоки, а из колодца. Не связана ли внезапная болезнь сыновей… Предположение страшно, Надежду Кондратьевну схватил озноб. За неделю до пасхи черносотенцы отравили у них корову.

Выплеснув воду из ведра, Надежда Кондратьевна подняла из колодца свежей, попробовала и выплюнула: что-то подмешано. Отравлен колодец?

Мальчишки таинственно исчезли из усадьбы. Дома был только Санька. Он отсыпался после ночной смены. Надежда Кондратьевна растолкала его, наказала разыскать братьев и вычистить колодец.

Коля, Сергей, Толя и Лева были на озере. Сынишка смолкинской кухарки видел Кондратия и матроса, они пробирались задами к вокзалу.

— Паскуда, больного — и то выманил из дома, — ругалась Надежда Кондратьевна, — не я буду, если не вылью ушат помоев на отпетую голову анархиста.

Сергей и Коля косились на старшего брата, были недовольны, что он их позвал домой: они камнями подбивали к берегу шальное бревно.

— Вычерпайте затхлую воду, очистите колодец и отправляйтесь на все четыре стороны, — прикрикнула Надежда Кондратьевна на бунтовавших сыновей.

Ведер тридцать ребята подняли из колодца, прежде чем вода потемнела.

— Скоро и дно покажется, вода с песком пошла, — определил Санька; он был за старшего — устанавливал очередь, разбирал на ходу возникающие конфликты.

Опустив ведро во взбаламученную воду, пошарив по дну колодца, Коля радостно крикнул:

— Нашел!

Ребята облепили колодец, мутная вода то прятала, то показывала бок жестяной банки. Как Коля ни приноравливался, а не удалось ее зацепить ведром.

Санька разулся, закатывал штанину, Коля с досады, что отберут находку, изловчился, и банка очутилась в ведре.

Вытащив ведро, он не донес до желоба, вылил у колодца. В грязной луже, как большая рыбина, блеснула острыми прорезями прямоугольная банка, Сергей схватил, понюхал.

— В сортире на станции так воняет!

Через прорези банки проглядывался смыленный желтоватый брусок.

На шум выскочила из дома Надежда Кондратьевна. В глазах у нее потемнело, прислонилась к забору. Изверги — отравили колодец. Придя в себя, она отобрала у сыновей банку, заперла в чулан и велела молчать: отец решит, как дальше поступить.

Как назло, Николая оставили на сверхурочные, дома появился близко к ночи. Неярко на кухне светила лампа, но от него не ускользнуло, что жена сама не своя, самовар разжигала будто впервые в жизни.

— Набезобразничали? — Николай кивнул на комнату, где спали старшие сыновья. — Забрезжит — подыму, заставлю чертей сажень дров порезать, расколоть и сложить в поленницу.

— Чудится, весь день при доме были, — заступилась Надежда Кондратьевна. — Подогреть рыбу? В плите дрова, лучинки положены.

Мальчишки, выходит, не провинились. А что-то в доме случилось. Неужели наведался каретник? Так он прозвал богатого свояка, хотевшего увести Емельяновых от социал-демократов.

Коротким ухватом Николай достал из духовки сковороду, взял рукой рыбину.

Надежда Кондратьевна ушла в комнату, разобрала постель, но знала — не уснет; днем она не успела пришить кружева к новым наволочкам, выложила на стол шитье.

Наскоро отужинав, подсел и Николай, выкрутил фитиль в лампе, развернул газету; было не до чтения.

— Давай, Надя, начистоту, а то проворочаешься до утра и мне ночь испортишь.

Надежда Кондратьевна принесла из чулана банку.

— Гостинец подбросили в колодец, вода порченая. Помучились мальчишки, животы расстроились.

Николай понюхал обмылок.

— Дешево отделались. Руку, видимо, приложили те, кто весной корову прикончил. Вкусная вода в колодце, а придется засыпать, близко он стоит от забора. Есть ведь яды — ни на вкус, ни на цвет не распознаешь. Покажу Зофу, — сказал Николай. — Колодец замкну, воду берите у соседей.

Он открыл банку клещами, вытащил остро, тошнотворно пахнущий обмылок.

Накануне Свердлов был на явке за Невской заставой, искал надежную квартиру Ленину. Нашел было у старого обуховца, но придется отказаться. Неприятная парочка — кукольная блондинка и юнкер — вязались за ним от самой церкви «Кулич и Пасха». У фарфорового завода Свердлов сел в паровую конку — как только она тронулась, успели прыгнуть юнкер и девица.

Широко раскрыв свежий номер «Биржевки», Свердлов украдкой изучал «ряженых»: топорная маскировка. На девице — платье из темно-вишневого шелка, отделанное дорогими брюссельскими кружевами. Оно долго лежало в сундуке, острые духи не убили, а только приглушили запах нафталина. У юнкеров считалось особым шиком за стенами казармы лихо заломить фуражку, а у этого сидит, как на манекене в полковой швальне.