— Мандат представить? — пошутил Восков.

— Не первому же встречному передать, что здесь храню, — солдат постучал большим покалеченным пальцем по голове.

— Обществом избран товарищ Восков, — подтвердил Иван, крайне удивленный: солдат просил проводить к кому-нибудь из ответственных Красной гвардии. Чем же вызвано недоверие?

— Проверочки достаточно устроил, теперь слушайте. Пришел я не от социал-демократов, и к большевикам не причастен, сам по себе, — заговорил солдат вдруг мягко, душевно: — С брусиловского прорыва воюю… Как и крестьянствовать — позабыл, кобылу не запрягу.

Ивану не терпелось поправить солдата: путаница у него в голове, — заметив же в глазах Воскова не удивление, а улыбку, промолчал.

— Ненароком узнать довелось: из нашего батальона карателей назначают, — продолжал солдат. — Велено разоружить вашу Красную гвардию. Велено не церемониться.

— Патронов не жалеть, так? — спросил Иван.

— Приказ не читал, врать не буду, а слышал: коль забунтуете — велено не щадить ни правых, ни виновных, — говорил солдат.

— Кого у нас усмирять? — прощупывал солдата Восков, хотя и верил ему. — Живем мирно, буржуям в курзале немножко нервы пощекотали — сами виноваты. На даче, где кондитерская, граммофон завели, пластинку поставили: «Боже, царя храни», а Грошиков, купец, додумался: когда погибшего артиллериста хоронили, вывел на террасу шансонетку и цыгана с гитарой. — Восков женским жестом оттянул штанину, насмешливо пропел: — «Смотрите здесь, смотрите там…» Парень из замочной надавал по роже купчишке, смазал и птичке певчей, а цыгана в лягушачий пруд загнал.

— Эка вина, — вставил Иван, — припугнули буржуев, и вот уже карателей шлют. Не при царе живем.

— У Сашки четвертого тоже есть подневольные, — сказал с горечью солдат. — Прикажут — и пошли, ослушаешься — под свою или германскую пулю поставят. Вот и погонят у вас винтовки отбирать.

— Винтовок много в арсенале, — хитрил Восков.

— Про те, что под замком, Керенский не печется, велит изъять те… на чердаках, в сараях, что под полом спрятаны.

— И много припрятано? — Восков не спускал глаз с солдата: не подослан ли? Нет, свой, обстрелянный, обмундирование поистерлось, руки мужицкие, натруженные.

— Около тысячи винтовок насчитали, коль не будете дураками, фигу на постном масле увезет штабс-капитан Гвоздев.

Солдат принес важные сведения. Петербургский комитет партии большевиков своевременно предупредил Кубяка, Зофа и Воскова, что июльские события сорвали маску с Временного правительства. Керенский ни перед чем не остановится, чтобы разоружить Красную гвардию Сестрорецка.

— Ждите, в ночь на одиннадцатое нагрянем. Дорога автомобильная облюбована, идем на Белоостров. Приданы бронемашины. Больше ни о чем не расспрашивайте, не знаю, а выдумками не страдаю, — солдат вытащил из-за голенища кисет, сделал самокрутку в палец толщиной, прикурил от зажигалки и попросил Ивана задержаться у Воскова. — Доберусь до станции. Патруль задержит — отбрешусь.

Выпустив из квартиры солдата, Восков вернулся.

— Взаправду потянуло порохом, — сказал он и озабоченно повторил слова солдата: — Около тысячи винтовок…

— Накостыляем, — сказал Иван и погрозил кулаком. Восков тоже поднял кулак и сразу опустил.

— Драку не резон затевать. Кровь прольют — слышал от солдата, броневики приданы, как на германца идут.

— Людей жаль терять, — согласился Иван и тут же возразил: — Сложа руки сидеть оружейникам?

— Керенский на коне, верят ему еще, он ведь призывает русскую землю и отечество защищать. Чтобы выиграть у карателей, — тихо говорил Восков, — придется нам чем-то поступиться.

— Сдать винтовки? — перебил Иван. — Это же предательство!

— Кутузов, сдавая Москву Наполеону, сохранил армию и Россию, — назидательно начал Восков и расхохотался, самому смешным и глупым показалось сравнение: Наполеон и Керенский. Полководец и брехун-адвокатишка. Успокоившись, он заговорил серьезно: — Кутузовская мудрость нужна и в малом деле…

— В штабе карателей известно, сколько у нас винтовок, — разволновался Иван. — Кто-то донес.

— Возможно, и списки завели, — задумчиво сказал Восков. — Не сдадим винтовки — возьмут заложников, с обыском пойдут. Надо перехитрить карателей.

Восков вынул из буфета чай в железной коробке, похвастал:

— Настоящий китайский, составишь компанию?

— Да нет. В половине шестого вставать. Понадобимся с братом Василием — мальчишку соседского пришлите.

— Глупо бежать, человече, от чая с деревенскими колобками, из Райволы посылочку привезли.

— Тороплюсь, мамаша переполошится, ей все мерещится, что сыновья опять в ссылку и на каторгу угодят.

— На то Поликсенья Ивановна и мать, много горя хлебнула, но она не трусиха, — заступился Восков и продолжал: — Спать сегодня придется на тычке. Посоветуюсь с Зофом, зайдем вместе к Грядинскому. Он у нас главный в Красной гвардии. Пока суд да дело, винтовки емельяновского десятка спрячьте в Тарховском лесу, подальше от дома, порченые и берданки оставьте, сдадим карателям.

— Нашего Николая предупредить?

— Зоф просил в тени его оставить.

Ушел Иван, Восков наскоро выпил стакан чаю и задворками пробрался к Киршанским. На квартире у них стоял Зоф.

…В эту ночь в оврагах близ Финского залива, под Тарховкой, на Гагарке, Угольном острове были спрятаны сотни винтовок, ящики патронов спустили в склепы на старом кладбище, зарыли в дюнах.

Одиннадцатого июля ночью к станции Белоостров подошли броневики и военные грузовики. Без шума и шуток слезли солдаты с машин. Курили молча, словно в зале ожидания лежал покойник. Коменданту станции, человеку трусливому, померещилось, что Сестрорецк опоясан окопами. И Гвоздев не наделен был храбростью. Он отложил вступление в город оружейников до утра и связался со штабом Петроградского военного округа, попросил прислать подкрепление — роту броневиков.

В пять десять к Белоострову подошли еще четыре броневика. Гвоздев вызвал по телефону командира батальона Финляндского полка и доложил:

— Выступаем на мятежный город. Внезапность, к сожалению, утеряна, у бойни и кирки баррикады. Иду в головной машине.

Каратели держали винтовки наготове. Заросшие дюны таинственно молчали, только лось испуганно метнулся с болотной низины через дорогу и пропал в кустарнике.

Сонной была Выборгская — главная улица. Где же засады? Гвоздеву было муторно: прознают в штабе, сраму не оберешься — выпросил подкрепление.

В эту теплую белую ночь Сестрорецк не спал, он только притаился. Чуть приоткрыв занавески, жители наблюдали за карателями.

Гвоздев тишину в городе приписывал страху. В донесениях он усложнял обстановку. «Захватили телеграф и почту», «Штаб Красной гвардии в наших руках», «Большевики подавлены и растеряны», — докладывал он по телефону в Петроград.

Ровно в шесть утра броневики взяли под прицелы пулеметов главную проходную завода. Гвоздев предъявил ультиматум: немедленно сдать спрятанные винтовки, револьверы, гранаты и патроны. Он пригрозил: «За укрывательство оружия виновные будут осуждены по закону военного времени».

Завком принял ультиматум с условием, чтобы каратели не проводили обыски в домах. Было оговорено, что никто из оружейников не будет арестован.

Гвоздев скрепил эти условия словом офицера. В семь утра он вызвал к телефону командира батальона, похвастал:

— Среди здешних головорезов началось брожение. В конторе обыватель, пожелавший остаться неизвестным, передал мне списки зачинщиков. На листе из бухгалтерской книги выписаны десятка три фамилий мастеровых, которые, по мнению заявителя, припрятали винтовки. В списке Грядинский, Андреев, Зоф, Восков, Афанасьев, Никитин, Киршанский, братья Емельяновы…

По команде завкома рабочие приносили на площадку к проходной винтовки, но мало было годных, больше неисправных — то без магазинной коробки, то со сбитой прицельной рамкой, то с треснутым прикладом. Несли берданки и ржавые дедовы ружья, завалявшиеся на чердаках. Не обошлось и без курьеза. Богатая домовладелица с Третьей Тарховской привезла на извозчике новенькую винтовку и уйму патронов. Зоф от досады кулаки сжимал: