Два револьвера, кастет, кинжал и удостоверение члена черносотенного союза вынес с завода Александр Михайлович.

После смены парня, что прикатил тачку, и Петра задержали в проходной штатский и пристав, обыскали их, но ничего не нашли, отпустили.

Курьерский поезд Гельсингфорс — Петербург подходил к границе. Четвериков выбрался в тамбур, намереваясь в Белоострове выскочить налегке из вагона и отсидеться в буфете до третьего удара колокола. Саквояж он выставил на диван, предупредив соседку по купе, что коли досмотрщик пожелает ознакомиться с содержимым, то ключ в замке.

«Свидание с рюмкой» — так подпольщики окрестили хитрый уход от досмотра. На этот раз «свидание» не состоялось и едва не закончилось для Четверикова арестом. В Белоострове полиция провела остроумную акцию. Всех пассажиров, спешивших в буфет, задержали. По-разному вели себя задержанные — одни ругали полицию, другие пытались вернуться в вагон, но их не отпускали. Четвериков же с широкой улыбкой благодушно поглядывал на то, что происходит на платформе, будто его это не касалось.

Выстроив в затылок задержанных, городовой повел их к вокзалу. Беззаботно озираясь по сторонам, Четвериков незаметно отставал; когда входили в здание, он оказался замыкающим. Едва сухощавый старик, шедший перед ним, перешагнул порог жандармской комнаты, Четвериков невозмутимо закрыл за ним дверь и пошел дальше к выходу. Выбравшись из вокзала по черной лестнице, он плюхнулся в сани какого-то чухонца.

— В Курорт, — сказал он, — за езду с ветерком получишь купеческие чаевые.

На улице стоял двадцатиградусный мороз. Возчик посмотрел на странного пассажира в свитере без шапки, но ничего не сказал, тронул вожжи.

Дорога в Курорт накатана, низкорослая лошаденка играючи везла легкие сани. На повороте Четвериков оглянулся, поезд еще стоял у платформы. В саквояже, если он попадет в полицию, не найдут ни адреса, ничего компрометирующего, там старые брюки, поношенная рубашка, переводной роман, захватанный и без обложки. Динамит же был спрятан у Четверикова в широком поясе под свитером.

Невольная прогулка Четверикова без пальто и шапки уложила его в постель. Он не показывался в институте, пропустил обязательную явку. Александр Михайлович забеспокоился. В воскресенье рано утром поехал в Финляндию. Оделся охотником — полупальто, сапоги с высокими голенищами, опущенная на уши финская шапка, на широком ремне патронташ.

У крыльца из сугроба торчала лыжная палка — пароль: на даче все спокойно. Оставив в холодной прихожей ружье и «трофейного» зайца, Александр Михайлович шумно вошел в комнату и замер на пороге: приятный сюрприз — Ольга. Она причесывала незнакомую курсистку, а Варя калила над лампой щипцы Тут же оказался и Четвериков. Он играл с Федоровым в подкидного.

В прошлый приезд Александр Михайлович познакомился здесь с Федоровым, рабочим Франко-Русского завода, человеком редкой силы. Был случай: Четвериков отправил с Федоровым ящик с револьверами, пакет динамита и тюк литературы. Едва выехали со станции, сани занесло, угодили в яму. Лошадь выбилась из сил. Привязав за передок запасные вожжи, Федоров, поднатужившись, помог лошади вытащить сани из ямы.

Здороваясь с Федоровым, Александр Михайлович предупредил:

— На одну восьмую жмите, не выше.

И тут же обратил внимание, что у Четверикова забинтована рука.

— От вашего пожатия? — спросил у Федорова Александр Михайлович.

— Не грешен, в обойме револьвера на патрон оказалось больше, — съязвил Федоров. — Поиграл человек.

Отчитать Четверикова за неосторожное обращение с оружием следует, но Александр Михайлович отложил разговор, неудобно при постороннем человеке. И кто привел курсистку на секретную дачу, не поставив его в известность? Ольга, поймав его взгляд, шепнула:

— Рекомендация Софьи и Гусева.

Испуг в глазах Вари при его появлении на даче Александр Михайлович отнес к происшествию с револьвером.

Варя, верно, перепугалась, но повод был иной. В этот день ждала только Ольгу, она же приехала с курсисткой. На обратном пути из Выборга сошел с поезда Федоров. А теперь еще нежданно-негаданно появился и Александр Михайлович. В кладовке иссякли запасы, продукты покупала жена хозяина дачи, позавчера она уехала в Валк-Ярви и задержалась у знакомых. На ужин у Вари всего три котлеты, подсолнечного масла на донышке бутылки, хватит поджарить картошку, но накормить трех лишних, нежданных…

Узнав про тревогу Вари, Федоров вызвался занять продукты. Хозяина он не застал, надумал сбегать в буфет на вокзал купить холодных закусок и неожиданно наткнулся в сенях на охотничий «трофей» Игнатьева — беляка фунтов на семь.

— Пируем, — сказал Федоров, швырнув на кухонный стол белоснежного зайца.

— Купил у хозяина? — спросила Варя. — Вот не подозревала, что он охотник.

— Бефстроганов отличный получится, — уклончиво ответил Федоров.

Скоро приятный запах жаркого проник в комнату.

— Вкусно, по запаху слышу — на сковородке баранина, — потянул носом Александр Михайлович. — Накормите?

— Досыта, досыта, на славу хозяйка накормит, — пообещал Федоров, пряча плутоватые глаза.

За ужином все нахваливали жаркое, дружно протягивали тарелки за добавкой.

После чая с вкусными лимонными корочками начались сборы к отъезду в Петербург. Ольга и курсистка уединились в спальне, чтобы надеть пояса с динамитом. Александр Михайлович уезжал поездом раньше. Капсюли гремучей ртути он положил в патронташ, оделся и вышел в сени.

Чертыхаясь, Александр Михайлович что-то искал.

Услышав шум, вышла Варя, следом Федоров.

— Пропало что? — спросила Варя.

— Заяц!

— Убежал, — посмеивался Федоров, — зайцы великие притворщики.

— Не морочь голову, зайца утром охотник Линкола подстрелил, — сердился Александр Михайлович, — я на хутор специально заезжал. Заяц — моя охранная грамота. Охотничий трофей вызывает улыбку у пограничных стражей, служит охраняющим талисманом. И куда бедняга делся, хорошо помню — клал на табуретку.

— Съели, — признался Федоров, понимая, как он опрометчиво поступил.

Варя накинулась на Федорова:

— Мальчишка, на зайчатину потянуло, набили бы свои голодные утробы картошкой.

Федоров сник, он не ожидал, что дружеский розыгрыш будет иметь такой печальный конец.

Александру Михайловичу стало жаль человека. Федоров очень уж переживал.

— Не стоит ссориться, бывает, охотники возвращаются без добычи, — примиряюще сказал он, — а заяц был чертовски вкусный.

В дверях показалась Ольга, в меховом жакете она казалась располневшей, но в меру. В ее глазах Александр Михайлович прочитал просьбу: «Поедем в Петербург на одном поезде».

Александр Михайлович готов был сказать: «Едем», но рука невольно ощупала патронташ с гремучей ртутью.

— На барышень меньше обращают внимание на границе, — сказал он. — Со мной ехать опасно.

На дворе Александр Михайлович бросил взгляд на дачу — Ольга стояла у окна, грустная. Приветливо махнув рукой, он поспешил к калитке.

От продажи золы Александр Михайлович терпел убытки. Когда зола служила маскировкой — на это можно было пойти. Теперь винтовок и револьверов в Ахи-Ярви поступало меньше, в переброске через границу помогал поправившийся машинист курьерского поезда. Александр Михайлович серьезно задумывался: как избежать убытка, хотя бы в свои укладываться на продаже золы. Можно, конечно, попросить в дирекции казенных финляндских железных дорог льготный тариф. Ведь он ратует за плодородие. Разве это урожай — сам-пять, сам-шесть! Так финский крестьянин никогда свою семью досыта не накормит.

Прошение он подал через Штенберга, родственника по материнской линии. Обстановка же в Петербурге и Ахи-Ярви складывалась так, что поездка к Келломяки, где служил Штенберг, все откладывалась. Когда бы еще состоялась, если бы не случай…

Микко не подал лошадь к поезду. Час был поздний, Александр Михайлович очутился в затруднительном положении. Пешком от Райволы до имения далеко… На соседней платформе стоял последний поезд в Петербург. Раздумывать некогда, он сел без билета, через два перегона сошел. Дом Штенберга, начальника станции Келломяки, был погружен в сон, только в кабинете блеклый свет.