— Оклад платим не за райскую жизнь, — поправил полковник, — вполне приличные деньги выдаем на рестораны и подарки. Можно жить преуспевая. Кто виноват, что безумно тратитесь на Фелицату, смазливую, но пустенькую, у нее нет таланта ни завязать знакомство с Емельяновыми, ни навязаться в любовницы загадочному Григорию Ивановичу.

— Существует ли на самом деле этот Григорий Иванович, — ершился агент. — Оружейники мастаки на выдумку.

— Живет себе и над вами насмехается, оружие и нелегальную литературу через финляндскую границу переправляет, а вы не можете выйти на след. Прислали десять — вдумайтесь, — десять фотографий таинственного Григория Ивановича. А что показала проверка?..

Полковник хмуро посмотрел поверх его головы на заснеженное окно и замолчал.

У агента подкашивались ноги, но он не посмел сесть, а только оперся руками на спинку кресла.

— По их рекомендации, — тихо обронил он и уставил глаза в стену, за которой находился кабинет помощника полковника, — на Оружейный прошлой осенью поступил Шаков. Позвольте установить связь.

— Кретина просите в упряжку, — удивился полковник. — Трус, имею сведения, позорно бежал с озера — и в каком виде!

— Стреляли не холостыми.

— Попугали, — полковник озорно усмехнулся, — палили бумажными пулями. Зачем социал-демократам из-за дурака вызывать на себя репрессии?

— Шаков не трус, лезет в самое пекло. Недавно в трактире на Крещенской подсел к Емельянову, притворился выпившим, жаловался, что в мастерской недоверие ему выразили, а он из пострадавших, на прежнем месте угодил в черный список.

— Шаковых вывозят на тачке, меченый, а туда же… в революционеры, фискалил бы потихоньку. — Полковник невесело усмехнулся. — Организация социал-демократов в Сестрорецке существует. Кажется, Николай Емельянов — не последняя в ней спица. Нам известно, что в случае восстания в Петербурге они хотят захватить арсенал. Мы точно не знаем — кто настоящие руководители организации.

Полковник был лучше информирован о положении в Сестрорецке, агент сделал вид, что это все ему известно.

— Пока у нас нет пофамильных списков, мы ничего не можем предпринять, — резко сказал полковник. — Не хватать же каждого пятого на заводе.

— Попытаюсь через Соцкого.

Физиономию полковника исказила болезненная гримаса.

— Лучше пошлите официальный запрос в боевую техническую группу социал-демократической партии, — ядовито посоветовал он и, посерьезнев, сказал: — В трактир с крепкими напитками почаще заходите, шары в бильярдной погоняйте, поволочитесь за какой-нибудь вдовушкой, вхожей в дом Ноговицына, Рябова, Поваляева, мало ли там подозрительной мастеровщины.

Агент, согнувшись, торопливо записывал указания.

— Не пророк, но боюсь, — говорил, прощаясь, полковник, — придется вам скоро наниматься в приказчики, шулер к себе не возьмет.

Почти час слушал Ордына Николай, а затем закрыл тетрадь с пометками, сказал:

— Увольте, трудновато складно пересказать, вопросы непременно будут, и товарищам лучше прослушать не Емельянова, а представителя Петербургского комитета.

Ордын не настаивал. Поручение, и верно, сложно для Емельянова. Третий съезд социал-демократической партии работал 15 дней, много принято важных решений. Подумав, Ордын сказал:

— В Сестрорецке и даже в Разливе на дому собрать десять — двенадцать человек опасно, можно провалить дружину. «Именины» разве справить?

— Безопаснее собраться на заводе, — ответил, не задумываясь, Николай. — У нас в мастерской кладовщик сочувствует социал-демократам.

— Придумано хитро, дошлому полицейскому в голову не придет искать нас на заводе, — похвалил Ордын. — Остановка за небольшим: нет у меня шапки-невидимки и волшебного кресала.

— Это уж моя забота, — сказал Николай.

Ордын остался ночевать. Надежда Кондратьевна постелила ему в маленькой комнате.

Утром, разбудив Ордына, Николай принес ему косоворотку, штаны, блузу, юфтевые сапоги и фуражку с помятым козырьком.

На пешеходном мосту Николая и Ордына поджидали Паншин, Василий и Иван Емельяновы. Им было поручено провести Ордына через проходную.

К девяти часам кладовщик вывесил на двери записку: «Ушел на склад». В кладовке собралось одиннадцать человек. Последними пришли Ноговицын и Матвеев.

Ордын рассказал о работе недавно закончившегося в Лондоне Третьего съезда РСДРП.

Резолюцию не было времени принять, мастеру подозрительным показалось, что так долго закрыта кладовая. Оружейники попросили Ордына передать Петербургскому комитету партии, что теперь им ясна цель — революция продолжается. Надо объединить всех боевиков в дружину. Каждому — винтовку.

Из завода Николай вывел Ордына через ворота на стрельбище. Прощаясь, сказал:

— Потребует партия, добудем винтовки для боевых дружин Невской и Нарвской застав, Выборгской стороны, пошлем и в провинцию.

…Между тем на заводе без объявления опять ввели смены продолжительностью 11—12 часов. Охранка предупредила генерала, что в дружинах Петербурга появились винтовки Сестрорецкого завода. В проходной стало строже, на обыск ставили дворников, те старались выслужиться.

Перестроились и дружинники: в карманах — табак, папиросы, спички, в узелках — пустые чугунки и куски хлеба, оставшиеся от обеда. Разобранные винтовочные затворы проносили за подкладкой фуражки. Сложнее добывать стволы. Штаб поручил это дело рослым оружейникам, Василий Емельянов вшил в штанину брезент, прятал ствол, знакомый сторож выпускал его через запасные ворота.

Сборка винтовок шла в тайных мастерских. На Никольской у Емельянова, у деда Ахропоткова, в доме Матвеева. До десятка винтовок в неделю собирали в Новых местах в сарае Николая, приходили ему помогать Рябов, Шатрин. Но вскоре сборку пришлось приостановить — иссяк запас прикладов.

Шатрин подбивал Емельяновых и Анисимова выбрать ночь потемнее, напасть на сторожа ложевых сараев и вывезти сразу воза четыре болванок. Николай тоже был склонен к ночному налету — сдерживало, что сторож там Абрамов, его родной дядя.

Про затею с налетом узнал Рябов, зазвал Шатрина к себе, отругал:

— Устроить нападение на склад — ума не надо, а потом начнутся аресты. Так дружину можно погубить, не выполнить до конца поручение Центрального Комитета партии; ведь только наладили отправку винтовок в дружины Петербурга.

И он рассказал Шатрину, что старый Емельянов посоветовал ему — привязать приклад к горбылю и сбросить в реку Сестру. С таким же предложением приходили в штаб рабочие Васильев и Комаров.

…В условленный день Александр Николаевич привел лодку в устье реки, закинул удочку. Все горбыли с прикладами он без заминки выловил. Зацепить их багром не составило ему большого труда.

Выезжали на лодке в устье сыновья Емельянова Василий, Иван, дед Ахропотков. По два-три приклада сдавали они в подпольные мастерские.

Пропажа была все же замечена. Деревянное ложе — не прицельная рамка и не затвор. На обыски ставили самых свирепых дворников — и ни одного задержания. Никто из «рыболовов» не попался, но генерал велел перегородить реку на выходе ее с территории завода.

Помощь дружине пришла, откуда ее совсем не ждали. В тот день низкие тучи обложили Разлив: рано стемнело. Емельяновы ужинали со светом, когда Абрамов постучал в окно у крыльца.

— Заходи, на сковороде господин судак, — приглашал дядю в дом Николай.

— Наперед — дело. Щепы и сухой стружки на растопку хозяйке привез, — громко сказал Абрамов.

По тропинке следом за дядей Николай выбрался к протоке. У мостков стояла лодка, на дне — два мешка, Николай взялся сразу за оба — тяжело, не щепа и стружки, огладил мешки, себе не поверил — ложевые болванки. Ай да дядька!

— Годных с десяток, может и побольше, не считал, — говорил Абрамов, — остальные бракованные по прихоти приемщиков: то по глубокой царапине, то сучок товарный вид портит. Вам-то ведь винтовки не на всемирной выставке показывать.