— Волки боятся шума и фейерверка, — сказал он.

Ольга добродушно посмеивалась над его страхами, но взяла бенгальский огонь и спички.

Зимой рано темнеет. Ольга обещала вернуться засветло. А ее все нет. Александр Михайлович забеспокоился, вынес лыжи на улицу, решил по лыжне искать Ольгу. Могла ведь и заблудиться.

В эту минуту за ручьем вспыхнул и рассыпался в искрах огонь. Это подавала сигнал о своем возвращении Ольга.

Отослав домоправительницу Марью к себе, Александр Михайлович поставил самовар, собрал ужин.

Утром, сделав пробежку по озеру, Ольга вернулась раскрасневшаяся, бодрая. Она заулыбалась, когда Марья внесла в столовую блюдо ржаных лепешек, ватрушек и пирожков.

В это утро Ольга с удовольствием завтракала. Выпила кофе со сливками, съела лепешку, ватрушку, пару пирожков.

Близилось время отъезда. Ольга села за пианино, спела арию Виолетты, шуточные саратовские частушки. Затем, выпросив у Марьи пирожков — придет встречать на вокзал Софья, надо угостить, — взяла лифчик-патронташ с вложенными запалами гремучей ртути, ушла на мансарду переодеваться.

Сани готовил Микко, Александр Михайлович добавил охапку сена. Он сам свез Ольгу в Райволу, посадил на поезд, прощаясь, сказал жестко:

— Вы представляете собой сверхзаряженную бомбу. Запомните, в вагоне нельзя прислоняться к спинке дивана. Нельзя делать резких движений. Непременно смотрите под ноги — нельзя спотыкаться…

Ольга задержалась на площадке, кондуктор попросил ее пройти в вагон. Она махнула перчаткой, и поезд тронулся.

Кухарка Игнатьевых кормила раннего гостя: поджарила сковороду картошки с мясом, хлеб нарезала крупными ломтями. Микко потыкал вилкой в сковороду, отодвинулся вместе с табуреткой к стене.

— Никак поститься собираешься? — обиженно сказала кухарка. Она-то знала, что сын домоправительницы Ахи-Ярви любит поесть. Бывало, съест миску супу с мясом, горшок каши и кислого молока попросит.

— До еды ли, — вздохнул Микко. — Экая вышла напасть, не знаю, кому и в ноги падать: барыне, барину? Проще бы, конечно, перед молодым барином ответ держать. Кобылу с конюшни увели.

— Найдется лошадь, — утешала кухарка, — у вас в Финляндии насчет краж строго; слышала, руку вору рубят. Хороший закон, потому и держат все открыто. Лавочник Пильц жаловался весной, замки за полцены не покупают.

Еще часа два пришлось бы Микко ожидать, когда проснутся Игнатьевы. На его счастье, Александр Михайлович услышал на кухне голос Микко.

Кухарка в доме свой человек, но незачем и ей знать лишнее про Ахи-Ярви. Там сейчас находится химическая лаборатория. Действует перевалочная база. В месяц раз-два из Швеции или Гельсингфорса приходит багаж. Раз Микко приехал без вызова и предупреждения, что-то случилось. Ни о чем не расспрашивая на кухне, Александр Михайлович увел его к себе.

Из сбивчивого, с повторениями, рассказа Микко Александр Михайлович наконец понял, что произошло в имении во время короткого его отсутствия.

Три дня назад, скормив кобыле посоленный ломоть хлеба, Микко отвел ее на конюшню и отправился к знакомым в Кивинапу. Там засиделся, остался ночевать. Наутро пришел в конюшню напоить, задать корм…

На лошади лавочника Микко объездил хутора, селения верст на сорок в округе — кобыла сгинула. Вконец отчаявшись, Микко приехал с повинной.

Пропажа лошади все спутала. Александр Михайлович получил извещение, что из Стокгольма на станцию Райвола и в Териоки поступит багаж: два ящика револьверов. На чужой подводе опасно перевозить оружие.

Александр Михайлович разбудил отца, привел к нему Микко. Тот со всеми подробностями повторил, как он, скормив ломоть хлеба, отвел кобылу на конюшню.

— Не тратьте время на поиски, — сказал Михаил Александрович. — Недавно я неподалеку от Ахи-Ярви встретил в лесу цыган. У них в дороге околела лошадь.

«С финансами дома плохо, иначе отец предложил бы купить другую лошадь», — думал Александр Михайлович, проводив Микко и уйдя к себе. Можно, конечно, взять деньги из партийной кассы, в этом ему не откажут. Сестрорецкие оружейники сообща для дружины приобрели кобылу. Забавную дали ей кличку — «Корзина». «Одно тревожит: общественная лошадь, а будет стоять на моей конюшне. Хочешь не хочешь, а придется ее посылать и по своему хозяйству. Лучше занять денег и купить лошадь. У кого занять?»

У Белоцерковца? Он служит теперь на Царскосельской железной дороге, ему положен хороший оклад.

Но денег занимать не пришлось. На другой день, спускаясь с лестницы, Александр Михайлович встретил кучера.

— Записка вам от батюшки.

На Конюшенном дворе отец по кругу водил темно-красную кобылу с царственной осанкой. Лошадь крупная, сильная. Одно не понравилось Александру Михайловичу: на передних ногах нарядные белые ботфорты — слишком приметна.

— Покупаем, цены ей нет! — говорил довольный Михаил Александрович, а он-то понимал толк в лошадях. — Варвары, красавице ногу разбили, вовремя не сменили подкову, едва не сгубили. Недели две лечения — и наша Пия верст семьдесят пробежит за день, не устанет.

На Конюшенном дворе прохаживались еще покупатели: крестьянин в залатанном полушубке с завистью поглядывал на Пию и зажиточный извозчик, похлопывающий кнутовищем по голенищу. Важный барин стоял в сторонке, ожидая продолжения распродажи. Из конюшни вывели сразу трех лошадей, ни в какое сравнение они с Пией не шли.

Поместили Пию в конюшне на городской бойне. Лечил ее сам Михаил Александрович, поил микстурой, сам накладывал мазь, менял повязки. Хорошо заживала нога. Недели через три телеграммой вызвали Микко в Петербург.

— На кнут пореже поглядывай, из лазарета лошадь, верст пятнадцать отмахаешь — и отдых, — наказывал Михаил Александрович. — Пия всем коням конь.

Для старшего Игнатьева давно уже не было секретом, что за багаж поступает сыну из Швеции, Гельсингфорса, Льежа. Без своей лошади Шура никак бы не обошелся.

Новая встреча с Красиным не заняла у Александра Михайловича и десяти минут. А чтобы выполнить новое поручение боевой технической группы, потребуется несколько месяцев.

Дорого обходились закупки оружия в Швеции, Бельгии, Англии. В партийной кассе мало денег, а случалось — и совсем не было. Новые дружины в столице, в Москве и в провинции требовали оружия, боеприпасов, самодельных метательных снарядов. Тогда-то Красин и вызвал из Финляндии Игнатьева.

— Можете больше изготовлять кислоты в Ахи-Ярви? — спросил Красин.

— Сколько нужно, столько и сварим, — сказал Александр Михайлович.

— Изготовить бомбу — полдела. — Красин замялся. — Не возьметесь ли вы в глухих оврагах создать полигоны бомбометания?

— Сам собирался это предложить, но бомб еще мало изготовлено, — сказал Александр Михайлович.

— Давайте договоримся: сами не участвуете в бомбометании, — поставил условие Красин. — Пришлем кого-нибудь из военных…

В Ахи-Ярви поздней осенью и зимой живет мало людей. Сосед-хуторянин Куло не любопытен, молчалив. Если придет соли, спичек или керосину занять, то робко постучит в окно, а в дом не зайдет. Домоправительница Марья и ее сын Микко преданы молодому барину.

Самодельная бомба — не такой уж простой снаряд.

Первые бомбы, изготовленные в Ахи-Ярви, едва не стали причиной гибели Лидии.

Накануне этого происшествия Александр Михайлович подарил ей в Летнем саду букет красных гвоздик. На редкость миловидна эта черноглазая молодая женщина, а о смелости ее в петербургском подполье ходили легенды.

Поглядывая на отражение старого клена в пруде, Александр Михайлович задумчиво говорил:

— Склад на Большой Охте в опасности. Красин просит сменить помещение.

— На примете есть новая квартира вне подозрений. — Лидия говорила улыбаясь, играя перчаткой. — В доме, где живет городовой.