Поликсенья Ивановна заметила в окно сына и невестку на скамье, вышла на крыльцо, пристыдила:

— И не совестно: как сироты, приютились на тычке.

— Секреты у нас с Надей, — отшутился Василий.

— Жизнь, у всех секреты, — вздохнула Поликсенья Ивановна. — Заканчивайте тары-бары-растабары, медком угощу.

Продуктовые карточки отыскались в записной книжке.

— Два пайка — маловато, думал, больше припрятал, — потужил Василий. — В понедельник буду в управе, к вечеру подошли мальчишку.

Мать полезла в погреб, Василий ушел. Поликсенья Ивановна на сына не обиделась, пожаловалась больше по привычке:

— Чистые супостаты сыновья. Твой тоже хорош, стороной обходит родительский дом, а приведется — снимет кепку с башки, про здоровье спрашивает, а сам на дверь смотрит. Тебе, сердешная, не завидую, не дом — казарма, одни мужики, ума не приложу, как ты с ними управляешься.

— На самых раскрасавиц не променяю, — радостно сказала Надежда Кондратьевна.

— Мальчишки в отца, — сказала польщенная Поликсенья Ивановна и заулыбалась своим мыслям, — сердись, Наденька, обижайся, а от правды, как и от себя, не уйдешь: все они в емельяновскую породу.

Надежда Кондратьевна опустила смеющиеся глаза: на той неделе у нее гостила сестра, нашла, что Кондратий, Сергей и Гоша — вылитые Леоновы; остальные ребята в это время были на озере.

Без чая и угощенья Поликсенья Ивановна не отпустила невестку.

— И задержишься — обождут, скажешь, где была.

— Муж и не пикнет, опоздаю с обедом — твои внуки голодный концерт устроят. Базар отощал, а у них волчий аппетит. Веришь, мама, утром большой чугун картошки варю; усядутся за стол — начисто срубят.

— Уж и объели, — заступилась Поликсенья Ивановна, — растут, все мужики. Помучаешься, зато скоро барыней заживешь. Саньку хвалят на ружейном, глядишь, отец определит к делу и Кондратия, а там Сергей. В получку, доченька, успевай только деньги считать и прятать в сундук.

Варя увела Надежду Кондратьевну в маленькую комнату посекретничать. Поликсенья Ивановна тем временем сунула в невесткину кошелку связку вяленой рыбы, нитку сушеных грибов, картуз перловой крупы и ковригу льняной дуранды…

Сготовив обед, Надежда Кондратьевна распахнула окно. Ворвался ветер, некстати расшумелся Разлив. Она разобрала упакованную провизионную сумку, суп перелила из чугуна в молочный бидон, кисель из кастрюли — в бутылки. Картошку с рыбой оставила в латке, плотно завязав платком. Поставив обед в корзину, прошла на берег взглянуть на озеро — там решит, с кем переправить еду на тот берег.

Солнце щедро заливало озеро, а волны шумно набегали, сталкивались, закипали. Коля храбрится, но ему не совладать с лодкой, мужские руки едва удержат ее на беспокойной волне. Муж не скоро вернется, приятная у него встреча: приехал с фронта ненадолго Григорий Иванович, теперь у него настоящее имя, отчество и фамилия — Александр Михайлович Игнатьев, а Николай называет его, как и одиннадцать лет назад. Какой-то важный прицел для стрельбы по вражеским аэропланам изобрел Игнатьев. Он приехал в Сестрорецк узнать, нельзя ли на заводе сделать опытные образцы. Санька обещал прийти к ужину, не раньше, Кондратий сбежал в коммерческое — Веник пригнал из Кронштадта катер. Придется, видимо, самой переправлять обед через озеро.

Она только собралась просить кухарку Смолкиных присмотреть за домом и Гошей, как появился Санька. Занятия красногвардейцев отменили, каратели прочесывали лес и берег Финского залива.

Узнав, чем расстроена мать, он вызвался свезти в шалаш обед. Все будто устроилось у Надежды Кондратьевны: перевозчика нашла, а оказалось не совсем ладно — Коля обидится, он хоть младший, но держится самостоятельно, ревниво встречает и старших братьев, приезжающих за озеро, считая себя там комендантом. И виноват в том Владимир Ильич, ему нравится живой, преданный мальчик. Он всерьез нахваливал Колю, называя его связным, дозорным, а то и комендантом. Дозорный он, и верно, старательный, все тропинки и подходы к шалашу не один раз обойдет за день. Никто незамеченным не вышел еще к шалашу. В прошлую среду, предупрежденный свистом синицы — Колины позывные, — отец встретил у канавы владельца сенокосного надела, разговорились о том, о сем. Николай отдал деньги за покос и увел от шалаша подальше, на грибные места, затем проводил до лодки.

Недавно Владимир Ильич дал Коле поручение встретить Дзержинского, помочь ему перебраться через топь гнилого ручья и провести в шалаш…

— Мужчина с мужчиной поладят, — успокоил мать Санька, посмеиваясь про себя над ее нерешительностью.

Взяв корзину с едой, сверток с бельем, газеты, он отправился на протоку. Коля готовил лодку в обратную дорогу, консервной банкой вычерпывал воду.

— Капитан, — уважительно обратился Санька, — возьмешь матросом?

— Без жалованья, за похлебку, — сказал Коля.

Хотя он выполнял серьезное поручение, но остался, как и был, мальчишкой.

Раздвинув кусты, Надежда Кондратьевна тайком провожала лодку. За веслами сидел старший сын. Коля стоял на носу и держал наготове багор; мало ли — мелькнет в волнах полено, доска.

Чехарда министерская продолжалась. Прочитав в газете о составе коалиционного Временного правительства, Владимир Ильич зазвал Николая в шалаш.

— Керенского все круче заносит вправо, теперь у него опора — наихудшая военщина: юнкера, казаки, ударники-добровольцы. Это, Николай Александрович, начало бонапартизма в России. Контрреволюционная крупная буржуазия стремится установить свою диктатуру. «Новое» правительство Керенского — Авксентьева жалкая ширма для контрреволюционеров. Это правительство за войну до победы, оно не даст крестьянам землю.

Владимир Ильич попросил Емельянова узнать, как на оружейном и в местном гарнизоне восприняли коалиционный министерский кабинет…

…Кондратий накидал в лодку хворосту, позвал отца. За старшего караульного остался Коля. Обходя участок, он заметил, что от Сестрорецка, держа курс на лесистый берег Разлива, шла незнакомая лодка. Коля забрался на ветлу, чтобы получше разглядеть, что за люди в лодке. На корме была корзина с провизией, жбан, гитара, мандолина — едут на пикник. Коля заподозрил неладное: больно рано собрались гулять, солнце не прогрело землю, не высохла роса. Он пожалел, что с отцом уехал Кондратий. С братом вспугнули бы господ гимназистов и девицу в солдатской форме.

Оставалось сажен восемь до берега, когда лодка неожиданно развернулась и направилась к Тарховке.

— Три фута под килем, — прошептал Коля.

Он строго соблюдал инструкцию Зофа. Тот уверял, что в секрете и дышать следует осторожно, шепотом.

Скрылась подозрительная лодка, Коля спрыгнул на землю. Выбравшись на лесной пригорок, он глазам не поверил: темно-коричневые шляпки выступали из невысокой травы.

И полчаса Коля не походил по лесу, а набрал десяток белых, три подберезовика; вместо ржавой селедки будет грибной суп.

…Еще накануне Зоф предупредил Надежду Кондратьевну, что приедет товарищ из Центрального Комитета повидаться с Лениным. К ночи, как свой, без стука вошел в дом Орджоникидзе. Все будто сошлось, а она держит его на кухне, расспрашивает про питерские новости.

Зофу дома не сиделось, зашел к Емельяновым узнать, нет ли поручения от Ленина. Орджоникидзе обрадовался; кинулся к Зофу.

— Свой это — Орджоникидзе. Смело отправляй через озеро, — сказал Зоф. — Чей черед?

— Коль свой, переправим, грести у нас только Лева и Гоша не научились, — сказала Надежда Кондратьевна.

После полудня в Разлив всяких подозрительных понаехало. За протокой, на лужке, китаец продавал скатерти и широкое полотно на простыни. К Анисимовым на усадьбу проник монах, на ночлег просился. Вот и разберись: случайно зашли или подосланы?

Зоф приподнял занавеску, за окном густая темень.

— Снаряжай гребца, удобное время для переправы.

— Распорядилась, Кондратия черед, — спокойно ответила Надежда Кондратьевна.