— Про покойников. А я-то думал! Шибко весело провизор напевал и ногой притопывал, как в курзале певица.

На крыльце бакалейной лавки старуха торговала жареными семечками. Василий купил на пятак, угостил Наташу. Лузгая, они переулками выбрались на Пески. Наташе идти было тяжело, песок набирался в туфли.

— У речки людей меньше, — Василий скосил глаза на туфли, — да обувка у вас не та, городская, испортим. Может, в Дубки?..

Он решительно свернул к узким деревянным мосткам.

— Порвутся — и хорошо, новые туфли в глаза бросаются. — Наташа взяла Василия под руку.

На берегу Сестры Василий подкатил к сосне сухой кряж, — скамейка Наташе, а сам сел у ее ног на сплетение оголенных корней.

— Совсем как влюбленные, — с удовольствием подметила Наташа, разглаживая на коленях платье. Заговорила серьезно: — Пополнение прибыло в ваш гарнизон, два месяца не прошло, в третий раз меняют солдат. Из провинции, кажется, из-под Новгорода прислали. Сейчас важно солдатам открыть глаза: кто враг и кто друг, не то провалов на границе не оберешься.

Наташа выхватила из ридикюля горсть конфет в ярких бумажках.

— В каждой листовка, — пояснила она, — велено не просто рассовать в казарме, а раздать солдатам, чтобы ни одна не попала офицеру, а то опять сменят солдат в гарнизоне.

Проводив Наташу до озера, Василий зашел на Чугунную за приятелем. Тот только что купил по случаю гармошку. По дороге в казарму они встретили Ивана, взяли и его с собой. Через кладбище и дюны выбрались к артиллеристам. Развалились на полянке недалеко от казармы, на траву бросили пустую сороковку, к березе прислонили начатую бутылку, а на холстинке закуска — требуха, хлеб, соль.

Приятель Василия с душой играл на гармошке, потянулись солдаты из казармы, но вели они себя робко, жались к соснам.

— Загни коленце поозорнее, — попросил приятеля Василий и вместе с Иваном задорно запел частушку:

Когда они кончили петь частушки, коренастый, круглолицый солдат в ладно пригнанной гимнастерке, видимо старослужащий, попросил:

— Погрустнее бы, зубоскалами своими в роте не обойдены.

Василий кивнул приятелю и запел:

Подтягивали и солдаты. Спели песню, и пошло — откуда, чьи… завязывались новые знакомства.

С Наташей Василий встретился на вокзале.

— Солдаты просили заходить, — рассказывал он, — скучают, строго их держат, не разрешают дальше чем на полверсты удаляться от казармы, с мастеровыми запрещено якшаться. Кого заметят — наряд вне очереди, а при повторении — на гауптвахту.

— А на кого из них можно рассчитывать? — спросила Наташа.

— За одного ручаюсь, — сказал Василий. — Он из-под Осташкова, до действительной батрачил, а старший брат с мальчишек в Питере, на Обуховском работал.

— Ну, что ж, знакомство нужное, — одобрила Наташа и остановилась у вагона. — Послезавтра приеду, хорошо бы тому солдату добыть увольнительную.

— С братом Николаем посоветуюсь, — нерешительно сказал Василий. — В гарнизоне у него есть знакомый унтер-офицер.

— Встречаемся у лодочной станции, — сказала Наташа. Она вошла в вагон, помахала с площадки.

Не пришлось Василию идти в Новые места, — Николай был у отца. На дворе они чинили сети.

— Нагулялся с питеркой? — пошутил Николай.

— Эх, мать, до всего-то ей дело, — обиделся Василий.

— Секрет, — усмехнулся Николай. — Ахропотков на Песках засек, говорит, красивая.

— Не зазноба то была, приезжает она по заданию Петербургской боевой технической группы, — оправдывался Василий.

— Наташа? — посерьезнел Николай. — Знаю ее.

Василий показал брату конфету.

— Ловко листовка спрятана. Три штуки Иван на батарею снес.

— Покажись Клопову. Кстати, он на днях про тебя спрашивал, — сказал Николай. — Коль встретишься с Наташей, то передай обиду: напрасно прождали дружинники за Гладким болотом, так и не приехал инструктор. Постреляли кто во что горазд. Не учение, а баловство, напрасно извели патроны.

Соснув часок в сарае на сеновале, Николай выбрался к протоке и замер от удивления. Старший сын переносил с берега мережи в лодку. И как шельма пронюхал, что он собирается выходить в Разлив?

— Надя, — крикнул Николай жене, — уведи малого.

«Сын — помеха, рыбалка затеяна для отвода глаз», — догадалась Надежда Кондратьевна. Вчера под вечер к Николаю заходил дядя. О чем-то долго шушукались у поленницы, верно, ложевых болванок припас: в мешке-то много не унесешь, а на лодке долго ли переправить. Может, и в Финляндию уйдет, запасные весла положил в лодку. Недели три назад с отцом и Василием ходил в Териоки, привезли динамит.

Выждав, пока за сыном закрылась дверь в доме, Надежда Кондратьевна сказала:

— Еды возьми, много ли места в лодке займет кошелка.

— К ночи вернемся, только не жди, ложись, — успокоил Николай и мягко оттолкнул лодку от берега.

Недавние дожди заболотили сход к протоке у дома Шатриных. От нижней ступеньки крыльца до воды лежали на кирпичах широкие доски. У самого края мостков стоял в ожидании Шатрин.

— Заждался, комарье до полусмерти заело, — буркнул он, прыгнув в лодку.

— Долго не смеркалось. Да еще, как назло, приехал к соседям дачник, — оправдывался Николай.

— Паскудный человек этот новый дачник, в воскресенье около моего забора шнырял и вынюхивал, — заговорил почему-то весело Шатрин. — Я мимо погреба — и через лаз на улицу, подкрался сзади, по загривку дал и тряхнул — соломенная шляпа отлетела в протоку. Забудет, где и дом мой стоит.

— Экий болван болваныч, остеречься бы, а он сам на рожон лезет.

Отошли саженей на сто от берега. Николай положил весла на воду. Пора свернуть к ложевым сараям, но на косе в двухэтажном доме светились все окна.

— Давай вернемся, предчувствие у меня плохое, — предложил Шатрин: теперь он сообразил, что его дом взят под наблюдение, — с десяток прикладов есть на складе.

Сердится Николай сейчас на Шатрина: глупость сотворил, выдал себя шпику, теперь переживает. Кто из оружейников не на подозрении у полиции? Страх, что ли, ему в голову ударил? Надя — женщина, за подол ребята трясут, а когда требовалось штаб боевой дружины на квартиру поставить, сама предложила: «У нас безопаснее, в новом доме есть тайник».

— Дойдем до Тарховки — развернемся, — уклончиво ответил Николай.

Когда на берегу показались темные силуэты тарховских дач, Николай бесшумно развернул лодку и поднял весла.

— Умаялся за день в мастерской, твой черед!

Шатрин делал несильные гребки, а лодка шла ходко. Мрачные мысли окончательно покинули Николая. Володьку он знает, как себя помнит, — не неволили, в своем доме устроил склад боевой дружины. Оружие и литературу у него прятали.

Не заметили, как оказались у Сестрорецка. Коса слилась с темнотой воды и неба, только справа, недалеко от Белоострова, буравил ночь костер.

— Дополнительный пост стражники выставили. Ожидают перехода с той стороны, — сказал Николай.

— Умники, костер до неба, — посмеивался Шатрин.

— Костер неглупый человек разложил, — возразил Николай, — унтер-офицер Смирнов, сочувствует большевикам. А может, и не он. Мои братаны Василий и Иван свели знакомство с одним солдатом: брат его родной, обуховец, на каторге. Кто бы там ни был у костра, но он предупреждает: опасно в эту ночь переходить границу.

— Хитро задумано. Огонь на маяке зажигают, чтобы люди не погибали, находили дорогу, — согласился Шатрин. — Пора начинать, первый сон у людей крепкий.

Бесшумно теперь он вел лодку, без всплесков стекала вода с весел.

— Не вижу огонька цигарки, — сказал Шатрин. — Прошлый раз твой дядя так сигналил.