— А меньшевики в Петербурге вместо дела все раздор вносят, умничают? — спросил он.

Инструктор развел руками: зачем, мол, разговор вести, ясно, — но все же ответил:

— На запятках чужой кареты разъезжают; своей-то они не имели и не имеют. Играют по-прежнему в революцию, карточные домики строят. В коленках у них появляется дрожь, когда слышат о неизбежности народного восстания и вооруженного захвата власти.

Зима установилась за одну ночь. Вечером ветер гонял по улицам Разлива опавшие листья, а утром дома, сады, дороги были в рождественском снегу.

Николай накануне взял отгульный день. Через Рябова передали, что в полдень ему надо непременно быть в Питере на Приморском вокзале. Что за поручение? Кто передаст? Рябов не знал.

У буфета первого класса прохаживался Андрей, тот самый, что увел когда-то Николая из кружка народников. Он был сейчас похож на купца — в шубе, каракулевой шапке, важно переставлял дубовую трость.

— Едем к моим цыганам, — похохатывая, говорил он громко. — Жена никуда не сбежит, а цыганки — прелесть.

Состав на Озерки еще не подали. Пассажиров было немного, и они держались ближе к вокзалу. Прогуливаясь по платформе, можно было побеседовать, не навлекая подозрения.

— Слышал про милость царскую? — спросил уже серьезно Андрей, когда последний из пассажиров отстал от них шагов на десять. — Прибавка жалованья на сто двадцать рубликов старшему городовому. Привесок хороший — корову купить можно, сапоги справить и на черный день отложить.

— Казна — бездонная! — вяло отозвался Николай. — Прислужников во все времена задабривали.

Андрей опять о том же:

— И погуще станет в России полицейских, теперь на четыреста душ обоего пола в городе положен собственный городовой.

Подали к платформе поезд. Николай подумал: «Наконец-то Андрей скажет про то важное дело, ради которого он приехал».

— И младший городовой милостью царской не обойден, — продолжал Андрей все с той же непонятной Николаю заинтересованностью. И что ему далась прибавка жалованья полицейским?

— Поздравлять городовых охоты не имею, — огрызнулся Николай.

— И зря, — Андрей остановился возле последнего вагона, — про царскую прибавку следует в соборный колокол бить. Затем и вызвал, и это, поверь, не только мое мнение. Прибавка городовым — тоже взрывчатка, рванет похлеще динамита.

— Рвануть — рванет, только не очень, — сказал Николай разочарованно. — Всем известно, что испокон веку полиция состоит у казны на обильном кормлении.

Помолчав, Андрей спросил:

— До Петербурга докатилось — в образцовой опять произвели сбавку расценок. Правда?

— И в ложевой скостили. — Николай незаметно для себя оживился. — В замочной начальник и мастер жмут на рабочих, выслуживают наградные к рождеству.

Николай хоть и случайно, но сам развил замысел партийного поручения.

— Листовку бы на заводе сочинить, — заговорил Андрей. — Факты хлесткие, царская милость: полиции — прибавки, а рабочим — опять сбавка расценок. Поденщики несемейные одну койку на двоих снимают, на завод ходят в разные смены.

— Толковая листовка встряхнет, растормошит и тех, кто ни во что не вмешивается, — согласился Николай.

Прав Андрей, давно ли зачислили на завод городовых, положили хороший кошт: жалованье, квартирные, казенные дрова и освещение. И вот новое царское повеление о благах полиции.

Самому Андрею не пришло в голову использовать в листовке о царском повелении и прежний указ о создании заводской полиции, а рабочий связал, и удачно.

— Только за квартиру, дрова, керосин и свечи нашим дармоедам положено: надзирателю — шестьсот рублей в год, городовым — полторы сотни на рыло, — разошелся Николай.

— Раз самому тошно, действуй, но запомни: факт в листовке это тебе не притча в евангелии. Все досконально разузнай про сбавку расценок, затем садись и сочиняй.

— Уволь, отыскал сочинителя, письмо в кои веки вымучу, — отказался Николай. — Мне сподручнее в глухую ночь лодку с динамитом провести мимо пограничной стражи, чем листовку написать.

— Листовка — тот же динамит, — уже строже заговорил Андрей, — справишься, высокого слога не требуем, пиши как умеешь.

Дома весь вечер Николай молчал, сопел и хмурился. На вокзале Андрей вроде и убедил: просто написать листовку, а в поезде Николай уже раскаивался — взялся не за свое дело. Не с кем и посоветоваться. Поваляев с месяц в Ижевске, Анисимов в больнице. Надя во всем ему помощница, но какая из нее сочинительница? Требуется не письмо, где все просто: сперва поклоны родне, а затем суть. Выждав, когда в доме все угомонились, он прикрыл холстиной лампу, начал писать.

Листовку Николай подписал: «Сестрорецкая организация РСДРП», а подумав, зачеркнул: еще навлечет беду на дружину, почему он сам от себя не может обратиться к товарищам! Взял и поставил подпись: «Ваш брат оружейник».

Переписав начисто печатными буквами листовку, Николай устроил себе постель на диване. Поздно лег, а проснулся в начале шестого. Как раз Надежда Кондратьевна и внесла в комнату самовар. Озабоченное лицо выдало ее.

— Читала, — не таилась она. — С городовыми складно, а со сбавкой расценок — хуже нельзя. Нужно, чтобы проняло, чтобы каждый узнал, насколько его обирают. Припомни, как штабс-капитан Герлах рабочих рассчитывал.

Как же мог Николай такое забыть? В образцовой на отделке спусковой пружины и скобы рабочие поднажали, заработали по 42 рубля. Герлах вызвал их к себе похвалил и говорит: «Тебе, Ванька, двадцать рублей приходится, Ваське двадцать, Акимке двадцать два и от меня 2 рубля за старание». Одним махом ужулил шестьдесят два рубля.

— Цену поставь, — наставляла Надежда Кондратьевна, — сколько платили рабочему до сбавки и сколько — после. На детонаторной втулке мастер форменный грабеж устроил, брат на днях жаловался. На щи без мяса, инструмент и квартиру только и заработает человек, а на что купить штаны, рубаху, обувку? И на черный день что-то надо отложить.

Жаль Николаю портить листовку, — справно, без помарок переписал, но жена дельно советовала, невольно повторил вслух: «На детонаторной втулке мастер форменный грабеж устроил».

— Чай завари покрепче, а я тем временем добавлю и перепишу, — сказал Николай. — Герлаху по гроб не забудут оружейники обсчета. Нет в штабе дружины гектографа, а то размножил бы и по мастерским рассовал.

— И одна листовка кого нужно не обойдет, — успокоила Надежда Кондратьевна.

К вечеру правитель канцелярии бомбой вылетел из кабинета Залюбовского, а вдогонку ему: «Найти листовку, сочинителя, доложить».

Отдышавшись у открытой форточки, правитель канцелярии послал рассыльного за Леонтьевым.

Несколько месяцев ждал этого вызова Леонтьев, наконец-то, наверное, вспомнили в Зимнем. Нетерпение так велико, что он, ополоснув руки, как был в промасленных штанах и куртке, явился в контору.

— Полковник обеспокоен, очень просил, — заискивающе заговорил правитель канцелярии, приглаживая ершистые волосы. — Крамольная листовка ходит в мастерских, царя мерзко хулит, мастеровых подстрекает. Разузнайте, в долгу не останемся.

— К сыскному делу Соцкий приставлен, — возразил Леонтьев, — ему и поручите листовку искать. Осведомителем не был и не буду.