Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.
— Я поищу в буфете, не осталось ли водки, — сказала Агнесса. — Напейтесь. Вам это пойдет сегодня.
— Мне завтра к утру возвращаться в лагерь, дорогая, вот я и хандрю, — сказал Ловягин.
У Терениных на даче ничего серьезного не произошло, Агнесса просто соскучилась по Петербургу, поэтому и телеграфировала Варе. Была еще и другая причина: почти месяц Ловягин не мог вырваться из лагерей, зато Бук-Затонский зачастил на дачу Терениных. Приезжал в пятницу и возвращался в город не раньше понедельника. С Варей же Агнессе хотелось посоветоваться о фасоне нового платья, а заодно передать от брата тетради и подарок — палочку с выжженным ободком. Варя проверила тетради и написала ответ:
«Решено правильно. До сентября забудьте про уроки, ходите в лес, купайтесь».
Варя отказалась от проводов, чтобы Агнесса могла побыть с Ловягиным наедине. Уже темнело, когда она вышла из квартиры Терениных. На улице, где-то совсем рядом, заливались полицейские свистки, слышались крики. Вдруг хлопнула дверь парадной. Навстречу Варе бежал по лестнице человек в дождевике. В какую-то долю секунды Варя увидела его бледное лицо, живые, обращенные к ней умоляющие глаза:
— Окажите услугу народу. В воскресенье принесете к «Стерегущему».
В следующее мгновение Варя ощутила в руке круглый сверток бумаги. «Листовки», — догадалась она. Снизу кто-то торопливо подымался, гремя подкованными сапогами по ступеням. Еще не отдавая себе отчета в том, что делает, Варя быстро сунула сверток в зонтик и опустила вуаль. На площадке второго этажа мимо нее пробежал запыхавшийся городовой, а за ним штатский в потертом пальто. Варя взглянула наверх. На площадке четвертого этажа человек в дождевике звонил в пятую квартиру. Неудачная попытка! Еще весной хозяин квартиры, знакомый Терениных, адвокат, уехал в свое имение под Чернигов…
Варя шла по улице не оглядываясь. Никогда раньше эта часть Моховой не казалась такой длинной. Скорее бы свернуть на Сергиевскую, там люднее. Вдруг она снова услышала топот подкованных сапог, на этот раз позади. Опять ее догоняют на том самом месте, что и зимой. Только тогда это было к счастью, а теперь… Неужели заметили, как человек в дождевике передал ей сверток? Собрав всю свою волю, Варя продолжала идти прежним спокойным шагом, плотно сжимая зонтик. Подковы загремели совсем близко, в следующую секунду кто-то грубо схватил Варю за локоть.
— Та самая! — крикнул городовой штатскому, который тем временем усаживал задержанного на лестнице в извозчичью пролетку, стоявшую против подъезда в доме Терениных.
«Выкинуть листовки? — подумала Варя. — Нет, лучше разыграть возмущение. А если обыщут?..»
Неожиданно городовой отпустил ее руку и вытянулся.
— Сено, солома, как стоишь?
Ловягин! Откуда он взялся?
— Болван! На посту нализался?..
— Трезв, ваше благородие. По долгу службы… Политичка…
— Я тебе покажу — по долгу службы! Нашел политичку!
Ловягина было не узнать. Он размахивал перчаткой под носом городового, потом стал медленно натягивать ее на правую руку, — сейчас будет бить.
— Не надо, — сказала Варя брезгливо. — Ну что вы делаете…
Он и в самом деле ударил наотмашь по красной, с прожилками щеке.
— Прохвост, не видишь, кого задержал? Распустил свои грязные лапы…
У городового пылала правая щека, а он стоял навытяжку, приложив руку к козырьку, ругая себя за то, что поверил какому-то третьеразрядному шпику. Ловягин еще раз слева направо ударил его по лицу тыльной стороной ладони.
— Валентин Алексеевич, прекратите, прошу вас, — чуть слышно пробормотала Варя. Ей казалось, что она сейчас потеряет сознание.
— Прошу меня извинить, княжна, — сказал Ловягин, беря под козырек. Глаза у него были смеющиеся, озорные. — С ума посходили, негодяи, лишь бы хватать… Ну, пошел вон, ты!..
Городовой, оторопевший при обращении «княжна», только моргал глазами, потом козырнул и, насколько позволяли ему короткие ноги, побежал к Пантелеймоновской улице. Пощечину от офицера лейб-гвардейского полка он не считал оскорблением. У большого доходного дома городовой пугливо оглянулся и юркнул во двор, чтобы переждать грозу у старшего дворника.
— Господи, если бы не вы… Как вас и отблагодарить, что заступились, — сказала Варя.
Коляска с арестованным катила мимо них, человек в потертом пальто оглядывал Варю, стоявшего рядом с ней офицера и нервно вертел головой, ища глазами городового и не понимая, что произошло. Ловягин задумчиво проводил его взглядом.
— Так, — сказал он. — Так-то вот… — Его экипаж стоял в ожидании возле тротуара. Ловягин взял Варю под локоть, она отстранилась. — Нет, нет, — сказал он настойчиво и мягко, — вы поедете до самого дома. Я хочу пешком. Сбежал, потому что пришел Бук-Затонский… — Не отвечая ему, она села в экипаж. Он расхохотался:
— Нет, вы заметили, какая физиономия была у этого болвана, когда я вас назвал княжной? Теперь он с перепугу запьет.
Он сделал знак кучеру, еще раз взял под козырек и ленивой походкой, не торопясь направился в сторону Летнего сада. Экипаж тронулся.
Глава третья
Уже три дня Варя хранила сверток. Вечерами, наглухо опустив холщовую штору, прислушиваясь к каждому шороху, она раскладывала листовки на кровати. В ее представлении революционер должен быть в полумаске, с револьвером в руке. Листовки же Петербургского комитета социал-демократов не призывали убивать Романовых, царских министров и помещиков. Они говорили о другом: о нищете и бесправии трудового люда. Были листовки с требованием восьмичасового рабочего дня. «Что же тут запретного? — удивлялась Варя. — Нельзя же человека четырнадцать часов мытарить в мастерской». Ее глубоко взволновала листовка в защиту прав «кухаркиных детей», так еще покойный царь Александр III пренебрежительно называл молодое поколение низшего сословия.
Варя чуть ли не наизусть знала содержание всех листовок. Удивляясь собственным мыслям, она не могла не признать, что подписалась бы под каждой. Листовки не призывали к восстанию, к бунту. Она не могла понять, за что же тогда молодого человека в дождевике схватили как жулика? Опасаясь, однако, хранить листовки дома, Варя брала их с собой в школу, а на ночь прятала в печку.
В воскресенье — еще не было и десяти часов утра — она уже подходила к Александровскому парку. Зачем спешить? Незнакомец назвал лишь день встречи. А когда он придет в парк за своими листовками. Да и придет ли? Может быть, его выпустили за недостатком улик? Как бы то ни было, она готова была сидеть на скамейке возле «Стерегущего» до сумерек. Только выпустили бы из участка, а она дождется.
Варя уселась на скамью, раскрыла «Три мушкетера» на французском языке. Она рассеянно перелистывала книгу, сразу же забывая прочитанное. Ее мысли были далеки от судьбы героев романа. Придет или не придет? Если он не придет? Как ей быть? Она не осмелится сжечь опасный сверток или бросить его в Ждановку.
Где-то недалеко прорвался ручеек и, звонко урча, побежал по каменистому дну. На памятнике из открытого кингстона выбивалась вода, бронзовые матросы потемнели, будто ожили, как бы повторяя свой бессмертный подвиг.
— Любуетесь? Прекрасный памятник мужеству, — сказал незнакомый молодой человек в сером костюме. Под мышкой он держал небольшой пакет, аккуратно перевязанный цветной лентой.
Варя не терпела, когда мужчины заговаривали с ней на улице. Сейчас это было совсем некстати. Незнакомец мог помешать ожидаемой встрече. Она отвернулась и снова раскрыла книгу. Однако это не смутило молодого человека, он сел на край скамьи.
Был момент, когда Варя готова была сорваться с места, но ее удерживало странное поведение нежелательного соседа. Он явно старался привлечь ее внимание. Развязал узелок, не торопясь намотал тесемку на указательный палец. Варя украдкой взглянула на него. Может быть, молодой человек и есть тот самый, который сунул ей сверток на лестнице, — просто иначе сегодня одет и она не узнает его? Нет, тот был словно бы пониже, с огромными, полными тоски, ярости и просьбы глазами, а у этого глаза озорные и насмешливые. А может быть, все-таки он? Варя решила проверить — пересесть, но молодой человек вдруг развернул газету и положил себе на колени клеенчатый дождевик. Дождевик был ей знаком, не пароль ли это? Однако она боялась попасть впросак, хотя теперь уже откровенно разглядывала соседа. Рядом сидел рабочий парень лет двадцати трех, круглолицый, загорелый. Над карими глазами почти сомкнулись густые черные брови. Широкий веснушчатый нос придавал его лицу мягкость и добродушие. Какое-то далекое сходство между этим человеком и тем, на лестнице, все же было, но Варя еще не смела окончательно решить. Подложить бы ему сбоку листовки и быстрехонько уйти. А если не тот? Она еще долго колебалась бы, но молодой человек положил конец сомнениям:
