Кошкот если и издох, то издох в муках. Причём в адских. Виной тому была едва заметная серебристая сеть, которую я даже и не приметила сперва. Она опутывала кота с головы до ног.

От жалости в носу защипало, а страх сам по себе испарился. Уму непостижимо, как при таких увечьях кошкот умудрился ещё корзину в нас швырнуть.

– Мика, поможешь? – отвлёк меня Бранов от созерцания существа, созданного моим явно нездоровым подсознанием. – Нужно оттянуть нить посильнее.

Коснуться мёртвого, но до сих пор тёплого кошачьего тела боялась до дрожи, но делать нечего. Я присела на корточки рядом с аспирантом. Аккуратно поддела ногтем серебристую нить, врезавшуюся в тело до крови, и потянула. На удивление она поддалась без труда. Растянулась, а аспирант принялся с остервенением пилить её ножом, но безуспешно.

– Не шибко-то ножичек у вас острый, – протянула я, следя за потугами.

Бранов с удивлением уставился на лезвие, коснулся большим пальцем. Судя по залёгшей меж бровей складке, крайне простая мысль напрочь отказывалась укладываться у аспиранта в голове.

– Нет, с ножом всё в порядке. Странно… Ладно, попробуем иначе.

Отложив нож, Бранов покопался в кармашке рубахи. Отыскал коробок и чиркнул спичкой. Яркий рыжий огонёк резво вспыхнул на серной головке. Оживил длинные тени.

Я вновь коснулась сети, потянула, а Бранов уже поднёс спичинку. Против огня серебряная ниточка не выдержала. Лопнула, а сама сеть засветилась золотом и издала тонкий звон.

– Ага-а, – протянул аспирант, плавя одну нить за другой, – а мир-то магический, оказывается!

Я фыркнула, дивясь находчивости аспиранта.

– Реала мне и в реале хватает. А тут… Хочется же сказки.

Бранов чиркал и чиркал спичками.

– Сказочница, – проговорил себе под нос едва слышно и… будто бы улыбнулся.

***

Дело спорилось. Одна за другой ячейки сети плавились, с каждым разом сияя ярче и звеня пронзительнее. Скоро почти вся верхняя часть туловища и ушастая голова кошкота оказались свободны, только мощные задние лапы оставались крепко спелёнатыми.

– Спичек мало, – озабоченно покачал головой аспирант. – Как бы так умудриться…

Он склонился над котом, пытаясь изучить плетение сети, и я повыше подняла мобильник, чтобы дать побольше света.

– Ян Викторович, скажите, а зачем мы освобождаем мёртвого кошкота?

На свои замаранные чужой кровью ладони я даже смотреть боялась. Бранов поднял голову.

– А с чего ты решила, что он мёртв?

Я вытаращила глаза, но прежде чем хоть слово успела вымолвить, судорога короткой волной прострелила кошачье тело. Возмущённый рык, а за ним и взметнувшаяся когтистая лапа окончательно лишили меня дара речи.

Глухой удар, и аспирант взвыл не хуже кошкота. Жалкие остатки спичек разлетелись в разные стороны, а мёртвый прежде зверь ожил. Засверкал глазами и осклабился, похвастав клыками размером в полмизинца.

От испуга растеряв способность трезво соображать, я откинулась на спину, перекатилась на живот и поползла прочь с нечеловеческой скоростью. Брановский смартфон тут же предательски выпал из рук.

Судя по шлёпающим и рычащим звукам, кошкот следовал моему примеру. Вот только скованные задние лапы попытку удрать значительно затрудняли.

– Маша, твою ж!..

Перекатившись с карачек на спину, я уставилась на Бранова и окончательно убедилась в его героизме.

Аспирант оседлал… кошачью спину! При свете луны различимы были лишь силуэты, но и без того понятно – битва была жаркой.

Кот рычал и извивался. Бранов тоже рычал и прижимал кота к земле.

Вскочив на ноги, я бросилась на подмогу. Чудом отыскала свою рогатую ветку и приготовилась затыкать кошкота до смерти, если придётся…

– Мика, ветровку!

Я сперва застыла в недоумении. Чем тут моя куртка помочь могла? Бранище сейчас навряд ли ответил бы, отважься я спросить. Но раз надо...

Чтобы развязать узлы на поясе, мне нужна была как минимум ещё пара свободных рук. Недолго думая, я зажала палку между коленками. Терять единственное оружие – глупость несусветная.

Совладав наконец с туго связанными на поясе рукавами ветровки, я ринулась к аспиранту. Кошкот уже потерял много крови и сил, потому сопротивлялся вяло. Всё больше шипел и крутился с боку на бок.

Пара ловких рывков, и аспирант умудрился моей курткой связать передние лапы у зверя за спиной.

– Да! – возликовала я, вскинув кулак в воздух. – Ян Викторыч, ну вы и... С ума сойти! Да вы просто!..

Тяжело дыша и игнорируя мои восклицания, Бранов поднялся на ноги, но тут же пошатнулся.

– Ян Викторович, вы ранены!

На плече у аспиранта и впрямь свежей кровью темнели рваные борозды.

– Пустяки, Мика. Не смертельно.

Бранище по привычке провёл пятернёй по волосам, но я видела, он явно храбрился. Боль, наверное, адская.

Я нахмурилась.

– Перевязать нужно, чтобы кровь остановить.

Не дожидаясь ни указаний, ни протестов, я подняла с земли многострадальный аспирантский мобильник. Отыскала в голубоватом свете вспышки нож и принялась остриём ковырять шов на мужском плече, покалеченном когтями.

Пару минут спустя ткань поддалась. Я ловко разодрала рукав на пару длинных широких полос и принялась перевязывать раны. Благо они и впрямь оказались неглубокими. Кошачья лапа скользом прошла.

Бранов, надо отдать ему должное, стоически сражался с желанием взвыть всякий раз, когда я связывала чересчур крепкий узел. Я ойкала и сыпала извинениями, но аспирант только жмурился, задерживал дыхание на долю секунды и с шумом выдыхал, повторяя:

– Ничего страшного. Ничего…

Наконец раны были перевязаны. Аспирант повёл плечом раз-другой, но импровизированные бинты тест выдержали. Не расползлись.

– Ловко ты, – похвалил Бранов.

– Спасибо передачам про выживание, – отшутилась я неловко и стиснула аспирантский смартфон, надеясь скрыть дрожь, что до сих пор била тело. – Вы бы поменьше двигались, Ян Викторыч. Долго заживать будет. Кошачье… оно всегда так.

– Ничего, – наверное, в сотый раз повторил Бранов и подозрительно скривил губы. – До свадьбы заживёт.

Не успела я налюбоваться улыбкой аспиранта, а блондинистая бестия явила себя в лике луны. Невзначай напомнила о себе. Знай я на все сто, что в тот злополучный вечер Бранище видел меня на парковке, то заподозрила бы, что он нарочно сейчас про свадьбу сказал. Мол, ты уясни, Мика, всё, что происходит здесь, здесь же и останется.

Битвы, перевязки, случайные касания и улыбки для реала равны нулю. Значит, не стоит даже в тайне питать несбыточных надежд.

Что ж, наверное, это правильно. Уж лучше так.

Я поджала губы и отвернулась. Упёрлась невидящим взглядом в связанную на земле зверюгу.

В серебре лунных бликов, так напоминающих удушающие локоны Брановской бестии, кошкот больше не рычал и не дёргался. Лишь изредка жалобно мяукал, будто звал на помощь, но на удачу уже не рассчитывал.

– Что с ним-то делать будем?

– Не знаю, – отозвался Бранов. – Но оставлять так нельзя.

Аспирант поднялся на ноги и, придерживая плечо, сделал пару шагов к шерстяному комку. Склонился над ним, а я решительно кивнула.

Бранище прав. Если оставим кота, его рано или поздно найдут сородичи. Тогда мы и по болоту не убежим. Значит, придётся решать: или мы, или…

Жалобный плач, тот самый, что мы приняли за зов Оксаны, оборвал череду вызывающих дрожь мыслей.

– Пощадите! Не губите! – и снова стон, так похожий на человеческий. И если шерстяное тельце на земле в ту секунду внезапно обрело дар речи, то я оного в одночасье лишилась.

– Ты не говорила, что кошкоты умеют говорить, – попенял Бранов и мигом отступил от зверя.

Кот сразу прекратил молить о пощаде и просто горестно хныкал. Я развела руками.

– Так я и… Ян Викторович, я и сама не знала!

Глава 10. Верь себе

Возмущение, разочарование и страх росли во мне как на дрожжах. Дело в одночасье приняло неожиданный оборот! Кошкот обладал вполне связной речью, а значит, и разум у него должен быть вполне себе…