– Да что за дела?! Такого быть не может, я такого не писала!

Это ж надо! Оказывается, я о своём творении не всё знаю. Получается, я и о себе ничего не знаю, что ли? Мало того, если ещё секунду назад я была уверена, что знаю о мире всё, что нужно, то вдруг тонны подробностей бесцеремонно ломанулись в сознание.

Как наяву я видела песчаные бури в выжженых пустынях и тропические ливни в лесах у реки, питающей целый континент. Тихие заводи, полные желтопузой рыбы, и стеллажи с древними книгами, повествующими о тысячелетней истории людей, безликих богов и диких кошачьих племён.

Моя сказка вмиг раздалась вширь и вглубь! Одна беда – разложить по полочкам новые знания, чтобы они обрели полезность, не выходило. Информации оказалось слишком много. Она изнутри распирала стенки черепа.

Хотя, может, так и должно быть? Быть может, наконец чакра какая открылась, и мне просто нужно время для переосознания?

– Что же с ним теперь делать? – задумчиво протянул аспирант.

Моего ступора он и не заметил. Глаз с кошкота не спускал.

– Это… – начала я, но в горле нещадно пересохло, – это не Он.

Бранов уставился на меня с недоумением.

– Не Он?

Я помотала головой и для порядка ткнула пальцем в излохмаченный передничек на кошачьей груди.

– Не Он, а Она. Это кошечка. Совсем ещё маленькая. Ребёнок, – уточнила для пущей важности. – Маленький кошкот.

Теперь я это знала. Невесть откуда, но знала! Чудеса... Вот только Бранов на столь неожиданные подробности отреагировал неоднозначно. Не то застонал, не то протестующе замычал, баюкая перевязанную руку.

Оба помолчали. Затем аспирант поднял с земли нож, щелчком сложил, убрал в карман и безбоязненно шагнул к вновь захныкавшему от страха котёнку. Присел на корточки.

– Мда… Не думал я, что эти твои кошкоты разумные…

Я робко подступила на шаг.

– Это плохо?

– Не то чтобы очень, – напряжённо хмурился Бранов. – Просто я собирался считать информацию с него, вернее, с неё. Но с разумными у меня такая штука никогда не выходит.

– Считать информацию? – я в страхе прижала ладонь ко влажному лбу. – Погодите… Вы мысли, что ли, читать можете?

Аспирант как был, на корточках, развернулся ко мне и недоумённо вскинул бровь.

– Где в моих словах ты услышала «читать мысли», Мика?

– Да кто вас знает, – насупилась я. – Раньше я и подумать не могла, что вы в книжки телепортируетесь. Так что правы мудрые люди, внешность бессовестно обманчива.

Бранов тихо цокнул и вновь склонился над кошкотом.

– Расслабься, Вознесенская, – проговорил негромко, чтобы не пугать и без того перепуганный насмерть шерстяной комок с ушами. – Мысли я не читаю. Да и сказал же, с разумными подобное не прокатывает. А ты, хочется верить, разумная. Хотя согласен, внешность штука обманчивая.

– Ну вот и хорошо, раз не читаете, – пропустила я колкость мимо ушей. – Мои мысли, только мои. Нечего там… посторонним шастать.

Бранов тем временем повёл головой, и я уверена была, аспирант хитро скосился на меня.

– Неужели ты так плохо обо мне думаешь, Мика, что и мысли свои показать стыдно?

– Я вообще о вас не думаю! – воскликнула запальчиво, и Бранище недоверчиво хмыкнул.

Подумать страшно, если бы аспирант вдруг залез мне в голову. Там такой кавардак! Кентавры табунами, кошкоты, драконы, чернокрылые ангелы, к слову, жутко напоминающие всяких-яких аспирантов…

В общем, точно бы вовек стыда не обралась.

Я с трудом сдержала смешок и надавила на висок пальцами. Голова не на шутку разболелась, а череп словно в тиски взяли. Чую, аукнутся мне все переживания. Как только вернёмся домой, точно на неделю в спячку уйду.

– Так что с кошкотёнком-то делать будем? – поспешила я сменить тему. – Есть идеи?

– Ни одной, – честно признался аспирант, а затем упёрся ладонью в землю и буквально навис над тощим тельцем. – Эй, ты знаешь, где твои сородичи?

Малость пришедший в себя кошкот не ответил. Вновь начал бессвязно молить о пощаде, а заодно пытаться отодвинуться от Бранова на безопасное расстояние. Толкался задними лапами, отчего растревоженная сеть снова зазвенела. Котёнок захныкал от боли.

– Не двигайся! – отпрянул Бранов. – Сеть сжимается и ранит.

Кошкот замер, сопя. Похоже, он столько страданий уже вынес, что болью больше – болью меньше, всё едино. Сказали замереть, значит, замрёт. Что угодно сделает, лишь бы не прирезали.

– Как тебя зовут, ты меня слышишь?

Аспирант снова склонился над котом, но тот лишь стонал и грёб лапами землю. Навряд ли понимал, что происходит. Бал правили инстинкты и желание выжить любой ценой.

– Без толку. Она едва сознание не теряет, – Бранов поднялся и потёр подбородок. – Ладно, идём. Времени и без того слишком много потеряли.

– Уйдём? Бросим котёнка умирать?

Я едва не охнула. В голове такое не укладывалось, но аспирант растерянно развёл руками.

– А какой от него теперь прок? Я надеялся его считать, но теперь не смогу. Да и раны серьёзные. Чем мы поможем?

– Но мы же не можем её бросить! – упёрлась я и гневно воткнула рогатину в землю.

Бранов вздохнул. Поачал головой, но на удивление заговорил спокойным, профессорским тоном.

– Мика, это всего лишь книга. Сказка. Выдумка. Здесь всё не по-настоящему.

Но для меня всё было реальным. Реальным настолько, что оставить безобидную кроху в лесу истекать кровью было выше моих сил.

– Может, попробуем забрать котёнка в наш мир? Там хотя бы антибиотики есть, бинты…

Я с жалостью посмотрела на окровавленные лоскуты на плече аспиранта. Ему тоже йод и перекись водорода не повредили бы.

– Нет, – сказал как отрезал Бранов. – Если заберём кота в реал, откроется тоннель, и всё станет только хуже. Нет, – нервно покусывая губу и морща лоб, повторил аспирант, – потеряем слишком много времени. И не факт, что я за Оксаной вернуться смогу. Не пустят.

Я горестно вздохнула. Выспрашивать подробности про «тоннели», кто эти таинственные, что нас обратно «не пустят», и прочую перемещенческую белиберду времени нет. Без того уже слишком долго стоим на месте. Оксана до сих пор неизвестно где, и чёрт знает, что с ней сейчас происходит!

В висках вновь зашумело. Лоб отяжелел. Хлынул новый поток знаний, и виски заломило с удвоенной силой. В неразберихе слов и образов с трудом удалось вычленить одну-единственную оформленную мысль: кошкоты, вопреки моим представлениям, оказались разумными, а значит…

– Быть может, с ними договориться можно? – негромко предложила я. – Всё равно где Оксану искать, мы понятия не имеем, так, может, хоть они подскажут?

Я неловко умолкла. Идея, мгновение назад горевшая в мозгу, вдруг показалась глупой и безответственной.

Аспирант забубнил что-то, похожее на «может сработать» и «я всё равно брешь отыскать не могу», «не выходит почему-то, а они могут знать».

– Нужно взять кошкота с собой, – подала я голос, прервав поток бессвязных Брановских рассуждений. – Ян Викторыч, оставлять здесь точно нельзя! Умрёт. И пусть это лишь книга, если бросим котёнка, я себе не прощу. Это же живое существо! Это убийству равносильно будет.

Глядеть на аспиранта я боялась, равно как и услышать издевательский смех. Но Бранов не засмеялся. Даже не хмыкнул. Вместо этого вдруг решительно стянул с пояса свитер и расстелил на земле.

– Когда скажу, перетяни свитер под кота, поняла?

Нерешительно отложив палку-рогатку, я кивнула.

Кошкот давно затих. Только тощая грудка прерывисто вздымалась, говоря о том, что жизнь в ней до сих пор отчаянно билась.

Осторожно, стараясь не причинить боль, аспирант подсунул обе ладони под кошачью спинку и приподнял тело. Секунда, и Бранов завернул котёнка, как младенца в свитер. Благо, что ростом малыш был чуть больше метра.

Поднявшись со свёртком в руках и прошептав: «Тише, тише», – Бранов серьёзно поглядел на меня.

– Ну давай, Синица-Сказочница. Веди.