– Либо рассказывайте всё от и до, либо я вообще никуда не пойду.

Крепко сцепив руки на груди, я огляделась. Для пущего эффекта надо бы сесть, задрать нос и скрестить ноги, вот только ни валунов, ни поваленных деревьев не видать. А марать джинсы о красноватую, словно опалённую солнцем землю совсем не хотелось.

Бранов злобно сверкнул глазами.

– Пойдёшь. Как миленькая побежишь. Если, конечно, не хочешь, чтобы твоя подружка окочурилась, пока ты тут выделываешься.

Перспективка сомнительная вырисовывалась, если честно. Я неуверенно повела головой, а Бранище только пуще разошёлся. Будто учуял во мне сомнение.

– Так что замолкни и будь благодарна, что я тебя пожалел и взялся помогать. Шагай молча, делай, что я скажу и, пожалуйста, Вознесенская, прекрати наконец создавать мне проблемы! Боже, – сквозь зубы процедил аспирант, страдальчески коснувшись лба, – какого чёрта я вообще во всё это ввязался?..

Острые слова будто пробили грудь насквозь. Я судорожно вздохнула и опустила отяжелевшие руки.

Тоже мне, альтруист выискался. Решил помогать? Так помогай без-воз-мез-дно!

– Вот как, значит? – гнев ринулся топить благоразумие, и я сжала кулаки, готовясь сорваться с места. – Знаете, Ян Викторыч, спасибо, конечно, что подбросили до... – я с вызовом огляделась, но остроумного названия этого места, как бы ни старалась, не придумала. – В общем, неважно. Дальше я сама во всём разберусь. Не утруждайтесь сопровождать. Чао-какао!

Махнув рукой, я зашагала к высоким зубьям чёрного леса. Что творила, сама не знала. Это же так глупо! Куда я без аспиранта дойду?

Вот только обернуться, а уж тем более вернуться и заставить уязвлённое самолюбие замолчать, не получалось. Потому знай себе шагала и шагала на тяжелеющих ногах. Глядела вперёд, а душой каждую секунду жидала, что золотистое сияние разольётся по округе, и я останусь одна. Совсем одна на задворках своей глупой, никчёмной, никому не нужной книжонки.

Чёрт, ну до чего же я дурная и упрямая! Говорила мне мама, сначала думай. Сто раз думай, а уж потом…

Я уже готова была разреветься и кинуться в ноги к аспиранту с повинной, как позади раздался звук быстрых шагов. Доля секунды, и Бранище нагнал меня.

– Чао-какао… – проворчал едва слышно, пристроившись по левую руку. – Кто так говорит вообще? Детский сад, честное слово.

– Я так говорю, – фыркнула надменно, но шаг сбавила. Поджилки до сих пор тряслись, хотя от сердца вмиг отлегло.

Не бросил. Я не останусь одна!

Недолго время шли с Брановым молча, а затем аспирант, встроившись в ритм моего шага, подтолкнул меня плечом.

– Можешь начинать. Я весь внимание.

– Что начинать? – удивилась я.

– Как что? Благодарить меня, – Бранище состроил важную мину. – Нянькой для взбалмошной девицы я, конечно, не нанимался, но, видимо, выбора у меня нет.

– Выбор всегда есть, – возразила я, пропустив укор мимо ушей. – Так, значит, вот в чём причина столь внезапной самоотверженности. Вы решили идти за мной, пока «спасибо» не услышите?

– Как вариант, – совершенно серьёзно ответил Бранов, а вот я не сумела сдержать смешок.

– Ой, да ну вас!..

Ещё долго шли рядом по дороге, осеребрённой луной. Аспирант то и дело бубнил что-то о «хвалебных песнях» и «благодарностях в стихах», о медалях за «терпение и выдержку», а я только улыбалась тайком.

С трудом удавалось скрыть радость, да и благодарить аспиранта за то, что не бросил, и правда хотелось.

И шут с ними, с этими тайнами и секретами. Пусть остаются. Сейчас главное Оксанку найти и выбраться.

Остальное подождёт.

***

Уйма людей хоть раз мечтала оказаться в мире любимой книги. Это голубая мечта книгомана. Такая сладкая и такая недосягаемая.

Я скосилась на Бранова, шагающего с неизменно сосредоточенным выражением лица. Он, этот угрюмый аспирантище, осуществил мою мечту, а значит, мне полагалось радоваться и плясать джигу. Вот только где она, эта радость?

Я огляделась, нервно поёжилась и ускорила шаг.

Что-то недоброе скрывалось в колючих зарослях вдоль дороги, нечто тёмное дышало там, за горизонтом. Я это нутром чувствовала. Поэтому, несмотря на то, что Оксана где-то там, идти становилось всё тяжелее и страшнее.

Даже вопросы, коих у меня на языке всегда вертелось немало, вдруг сдулись и потеряли значимость. А это знак.

Дурной, скажу я вам, знак.

Шли около часа. Дорога сперва обратилась в тропу, а затем истончилась и вовсе затерялась средь растительного беспредела. Огромная, не чета нашей жёлтая луна поднялась на небосклоне, но сырой тропический лес, подступивший незаметно и объявший нас со всех сторон, скрыл ее. Будто нам, чужакам, на такую красоту и глядеть не полагалось.

Хотя разве я чужак? Это ведь мой мир, я его придумала! Разве нет?

– Ян Викторович, – остановилась я, разминая ноющий бок. – Отдых.

Бранов понимающе кивнул и оперся на поросший лианами ствол. Прикрыл глаза. Дышал аспирант тяжело и часто, но, сделав пару глубоких вдохов, быстро пришёл в себя.

Я тоже торопилась отдышаться.

Едва лес раскинул над нами плотный полог листьев, мобильник, который я предусмотрительно захватила с собой, оказался как раз кстати. В темноте таились шорохи, и фонарик от фотовспышки создавал иллюзию защищённости.

– Скажите, а здесь, обитает только то, что придумала я? – я раскинула руки, и луч света скользнул по плотным листьям, напоминающим пальмовые. – Вернее… чудищ, подобных гидре, тут не водится?

Мыслями я раз за разом возвращалась к Оксане. Беспокойство за подругу росло в геометрической прогрессии! А вдруг она уже…

– Думаю, не водится, – задумчиво почесал переносицу Бранов. – В подобных местах редко появляется нечто не из авторского мира. Хотя место исключениям есть всегда. Но это когда уж совсем дела плохи.

Я насупилась.

– Если вы меня так успокоить хотели... у вас не получилось.

Аспирант вновь коснулся носа, будто смутился.

– Слушай, я не так уж часто путешествую и не могу всё знать.

Я отклонилась, стараясь выразить недоумение поярче. Бранище попытку оценил и хмыкнул.

– Удивлена?

– Не то слово!

Бранов развёл руками, мол, что поделать. Говорю, как есть. Я присвистнула.

– Да если бы у меня была такая способность... Зачем жить в реале, если можно перемещаться в удивительные миры по своему желанию?

Недолго думая, Бранов присел на корточки, а затем и вовсе опустился на землю. Подстелил под зад свитер. Вытянул ноги и, явно превозмогая ярое нежелание, заговорил.

– Другие миры – это, конечно, здорово, но всё не так просто, Мика. Как ты могла заметить, книги иногда…

– Оживают?

От нетерпения я едва ли на карачках не поползла, чтобы оказаться к преподу поближе.

– Просыпаются, – поправил аспирант. – Будешь перебивать, я не стану рассказывать.

– Молчу, молчу, – лихо изобразила я, как замкнула рот воображаемым ключом.

Для Бранова этого оказалось более чем достаточно.

– В общем, порой книги просыпаются и затягивают что-то из нашего мира, – принялся ломано объяснять он.

– Ага, – пробурчала я. – Вы хотели сказать, кого-то.

– Или кого-то, – согласился аспирант, растрепав пятернёй волосы на макушке. – Чаще кого-то. Предметы их мало интересуют.

– Но почему? Зачем это книгам? Они что, живые?

– Книги – это лишь корка и листы с напечатанным текстом, не более, – изрёк Бранов преподавательски-монотонно. – Так что, нет. Жизнью как таковой они не обладают.

– Значит, их кто-то оживляет? – с ужасом уточнила я.

– Здесь не место для подобных разговоров, – аспирант покрутил головой. Снова прислушивался. – Просто уясни: наш мир важен для книг. Через него они питаются. Обычно им хватает эмоций тех, кто их читает. Поэтому, что называется, хорошие книги пробуждаются гораздо реже. Им достаточно того, что они получают.

– А вы, стало быть, можете переселяться в книги и…