– Ян, скажи, что все страдания не зря, и мы едем на супер-оснащенный спецполигон для тренировки Слышащих, – взмолилась я после особо крутого заноса.

Бранов усмехнулся.

– Ну, что-то вроде того.

Я с новой силой вцепилась в сидение, глубоко дыша. Ещё минута болтания по раскисшей дороге, и я точно выставлю съеденный завтрак на обозрение.

– Немного осталось, – щёлкнув по панели, приоткрыл Ян окошко, заметив мою мертвецкую бледность. – Потерпи немножко.

Тонкие струйки свежего воздуха окутали лицо, и тошнота отступила.

Ещё четверть часа борьбы с восставшими снежными буераками, и мы въехали в деревеньку. Попетляли по узким улочкам и остановились перед одноэтажным домом с вычищенной у ворот площадкой, чернеющей теперь сырыми проталинами.

Я выбралась на свободу и с удовольствием втянула сладковатый запах влаги и опилок. Уму непостижимо! И впрямь, что ли, весна в середине зимы?

– За мной, – скомандовал выбравшийся следом Ян и направился к деревянной резной калитке.

Но едва аспирант коснулся ручки, из внушительной щели под воротами показалась не менее внушительная лохматая морда. Глаза с красноватой сеткой капилляров медленно, с толикой немого возмущения переползли с аспиранта на меня. Задержались на секунду и поползли обратно.

– Боф!

Ворота содрогнулись, когда с очередным грудным «боф» обладатель морды сдал назад. А затем с грозным лаем рванул вперёд.

– Боф-боф-бофф!

Ворота ходуном заходили, а псина наконец вспомнила, для чего её ко двору приставили. Одно хорошо, габариты животинки не позволяли ей просочиться через щель и оттяпать незваным гостям все оттяпываемые части тела.

Когда ворота, сдерживая натиск могучей мохнатой туши, в очередной раз содрогнулись, я с писком заскочила Бранову за спину и вцепилась в его пальто.

– Может, лучше… – едва начала, но аспирант уже отворил калитку.

Собачья морда вмиг, будто намыленная, выскочила из щели, и теперь её обладатель приготовился к атаке.

Прыжок, и я завопила, парализованная страхом.

– Бобка! – задрав подбородок, взвыл аспирант, когда пёс рывком поднялся на задние лапы и распустил язык. – Здравствуй, мальчик! Здравствуй!

Псина, крутя хвостом, как опахалом, и счастливо фыркая, вновь встала на четыре лапы. А подгадав момент, снова толкнула аспиранта в грудь передними лапами. Под возмущённые вопли дотянулась-таки до лица и смачно обслюнявила подбородок.

– Сгинь! Фу!

Ян еле совладал с махиной, и пёс очередным, но совершенно добродушным «боф», завалился аспиранту в ноги.

– Хороший, хороший, – Бранов с усилием трепал мощные пёсьи бока и шею. – Мика, придержи его. Я машину во двор загоню.

– Придержать?!

Я дара речи лишилась, когда аспирант ловко высвободил ноги из-под многотонной туши, закатившей в экстазе глаза, и резво зашагал к воротам. Отодвинул щеколду. А Бобка, осознавший, что прежний генератор собачьего удовольствия его покинул, с трудом поднялся и обратил взгляд посоловевших глаз на новую жертву.

– Ян, я не смогу его!..

Псина прыгнула, оставив следы мокрых лап на моём пуховике. От силы толчка я пошатнулась и еле на ногах устояла.

– Он не укусит, не бойся. Почеши за ухом и хоть верёвки из него вей, – со смехом посоветовал аспирант и распахнул широченные деревянные створки.

Растерянно озираясь, я потянулась к лохматой морде.

– Хороший, Бобка, хороший, – увещевала я, робко поглаживая голову, увенчанную послушно уложенными уголочками ушей.

Пёс жмурился, вываливал язык, пускал слюни, но из-за толстенной шубы с подшёрстком едва ощущал лёгкие касания. В отместку за халяву даже вновь заёрзал, готовясь прыгнуть и измарать меня окончательно.

Осмелев, я растопырила пальцы и со всей силы прошлась по собачьей шее, будто расчёской. Бобка фыркнул и завалился набок. В добродушных карих глазищах так и плескалось: «Животик! Почеши животик, а?»

Я присела рядом на корточки.

– Как просто тебя выключить, оказалось, – посмеялась, зарываясь пальцами в шерсть на могучей груди и упитанном пузе.

Ян уже заехал во двор и заглушил мотор, когда из дома, на ходу вытирая руки кухонным полотенцем, выскочила женщина.

– Ой, не надо! Не надо! Он линяет!

Высокая, голубоглазая, с крупными кудрями тёмных волос. Её лица едва коснулся возраст. Десятка четыре-пять прожитых лет выдавали лишь красноватые в морщинках руки.

Я прекратила чесать пса и поднялась. Перевела взгляд на свои ноги, а там…

Вот чёрт. Тёмная джинсовая ткань и короткие замшевые сапожки пестрели иголками собачьих волос.

– Ко мне, Боб! – гневно сдвинув брови, хлопнула по тощему бедру женщина. – А ну, быстро!

Пёс, с надеждой глянув на меня, поднялся. Подкручивая задом и покорно прижимая уши, поковылял к хозяйке. Та мигом ухватила его за ошейник и отволокла к сетчатому вольеру.

– Ян, ты говорил, вас после обеда ждать!

Расправившись с псом, женщина обратила гнев на аспиранта. Но тот без спешки достал забитую под завязку спортивную сумку из багажника и, улыбаясь, подошёл. Чмокнул в щеку.

– Утром пробок меньше, да и погода подвела. После обеда совсем дороги развезёт, если не расчистят.

– Дождёшься, чтоб расчистили, ага… Мог бы позвонить тогда и предупредить, – женщина хмурилась, но с меньшим остервенением. – Здравствуй, Маша, – вдруг светло улыбнулась она, оглядев меня с головы до ног. – Я Роза, мать вот этого своенравного молодого человека, – похлопала она Яна по плечу, но вдруг охнула и бросилась в дом. – У меня ведь пирог в печи до сих пор! Вы проходите, – тише и тише становился её голос, отдаляясь, – не стойте у дверей…

Но я и шагу ступить не могла. Чуя моё смятение, Ян кашлянул и переступил с ноги на ногу.

– Надеюсь, ты не пойдёшь на преступление и не станешь меня бить? – растянул он губы в комичной улыбке и приподнял брови.

– Ещё как стану! – возмущённым шёпотом заговорила я, мучая лямку рюкзака на плече. – Ты, зачем? Это ведь…

– Всего лишь моя мать, – я так обречённо завыла, что Боб, заинтересованно навострил уши. – Слушай, скажи я, что тренироваться будем здесь, ты бы точно не согласилась, – закинул Ян сумку на плечо. – Я заметил, что твоя стеснительность всегда просыпается в неподходящий момент.

В неподходящий момент, говорит? Да момент подходящее вообще сложно представить! Стой теперь и красней, как молодой редис.

Я прикрыла холодными руками и впрямь пылающие щёки.

– Ты жестокий человек, Бранов!

Посмеявшись, Ян подошёл и легонько подтолкнул меня ко входу.

– Вовсе нет. Давай рюкзак.

– Вовсе да! – упёрлась я. Благо, что снег рыхлый и каблуки легко утопли по самое основание. – Зачем ты так со мной? Я ведь не тащила тебя с моими родителями знакомиться! А надо бы. Случись со мной что, хоть знать будут, с кого спрос держать!

– Единственное, что с тобой здесь сделают, это накормят досыта, – бросил аспирант тщетные попытки отобрать у меня рюкзак и шагнул к крыльцу, – А потом ещё пару тройку раз накормят.

– Прямо фильм ужасов про переедание, – простонала я, скосившись на внимательно следящего за мной пса.

Тот навострил уши и склонил голову в недоумении.

– Боф!

– Да иду я, иду, – бросила взволнованный взгляд на лающую псину и с обречённым вздохом вошла в дом вслед за Яном.

Деваться некуда. За спиной километры расквасившейся дороги и любопытство, подгоняющее меня пинками и победным улюлюканьем.

И уж супротив последнего мне даже выставить оказалось нечего.

***

Дом Брановского семейства оказался большим. Комнаты просторными, обставленными в заметном европейском стиле. Кругом идеальный, я бы даже сказала педантичный порядок, а в воздухе запахи еды и уюта.

К нашему приезду старательно готовились, и это заставляло нервничать вдвойне. К счастью, Роза оказалась разговорчивой, но совершенно ненавязчивой женщиной. Она усадила меня на стул у широкого, обрамленного белоснежными занавесками окна, всучила платяную щётку, пластиковый пакетик и предоставила самой себе, велев складывать в пакет клоки Бобкиной шерсти.