– Нет, и в мыслях не было! Честное слово!

Голова раскалывалась. От боли я согнулась пополам, а в уме крутилось только две фразы, сказанные Брановым: ни о чём не думай, ничего не отвечай.

– Ни о чём не думай, ничего не… – шептала и шептала я, но память с удовольствием подводила, услужливо выдавая Хаосу всю подноготную.

Темноокий Ян… его способности… Поцелуй… Ярое желание коснуться его губ ещё хотя бы раз.

– Чувства? Занятно, – Хаос с ощутимой злостью смотрел немое кино моих сокровенных тайн. – Ждёшь, что юный Недоукротитель заберёт тебя у нас-с?

От напряжения венка у меня на лбу мелко затукотила, а горячая струйка крови защекотала губы.

– Конечно, заберёт!

Утерев кровоточащий нос, я зло рассмеялась. Ян наверняка уже выбрался и теперь ищет меня. И найдёт. В упрямстве аспиранта я не сомневалась. Он ведь меня… я ведь его…

Я была уверена, Хаос слышал каждую мою мысль, и холодный смех сотен голосов всколыхнул воздух.

– Так вот каково твоё истинное желание. Укротитель? Раз так, мы отправим тебя к нему. Жаль… Мы не хотели делать больно. Мы могли сделать тебя счастливой, Сокровище, но ты сделала выбор. Мы уважаем твой выбор.

Чёрный вихрь закружился, обращая в прах позолоченные табуреты, блюда и услужливых девиц. Все дары, заполонившие покои до отказа, вмиг рассыпались пеплом, а я бросилась к окну. Но и там лазурь неба сменилась непроглядной чернотой.

Хаос показал себя во всей красе.

Не нужно быть гением, чтобы понять: условия моего заключения вот-вот необратимо изменятся. Хаос не отпустит меня. Я ему нужна. Возможно, нужна даже больше, чем все затянутые в Материю люди и нелюди! Но на сей раз меня отправят-таки в Материю. А так как размеры стеклянных лабиринтов явно превышали размеры камеры-одиночки, то и задача поиска Яна усложнялась в разы.

Если вообще поискам суждено было состояться, и Хаос в назидание не обратит меня в пыль, как и выданных служанок. Боже, он и Айтера тоже испепелит? И дворец?

Будучи на грани отчаяния, я забралась на подоконник и глянула вниз.

Возможно, мне снова будет больно. Не исключено, что псина вновь явится из клубов чёрного дыма и перекусит мне хребет! Но отдаться на поругание неведомой силе без боя?

Да фиг вам! Этот Хаос явно не в курсе, что такое русский менталитет.

– Спасибо этому дому, – подавив истерический смешок, занесла я ногу над бездной, – но мы идём к другому.

– Хватай её! Хватай!

Обжигающая лопатки вспышка и вопль за спиной придали решимости и толкнули вперёд. Секунда невесомости…

– Поймал! Пап, я её держу!

Крепкие объятия сталью стиснули рёбра. Рывок, и под ногами вновь ковры покоев

– Ян, ты пришёл...

Я подняла руки, аки умирающий лебедь, и коснулась лица спасителя. Широко распахнув глаза, погладила удивительно мягкие белокурые волосы. Синие глаза, с извечной смешинкой в глубине, улыбка до ушей…

– Миша?!

Парень счастливо захохотал и совершенно недвусмысленно прижал меня к себе.

– Машка, ты?! Вот это поворот, а! Снова встретились! Это судьба!

– Михей, харе любовь разводить! Возвращаемся! – рявкнул мужчина, как две капли воды похожий на  моего друга, и я окончательно дара речи лишилась.

Семён Аркадьевич? Отец Миши? Какого…?

И пока я в попытках осознать происходящие хватала ртом воздух, Мишка рывком поставил меня на ноги и подскочил к отцу.

– У-у-у, как он злится! – радостно завопил он, широкими взмахами заставляя воздух плотнеть и вихриться. – Пап, крепче купол держите, иначе эта тварь нас на Британский флаг порвёт!

Вокруг и впрямь, сияя солнцем, шапкой висела полупрозрачная субстанция. Лишь она спасала нас от крушащего дворец тёмного ветра.

– Разберёмся, – буркнул Семён Аркадьевич. – Ян, ты там как? Живой ещё?

– Порядок, − отозвался аспирант, и я, крутанувшись на месте, с облегчением поймала его темноокий взгляд.

Бранов явно храбрился. Его била крупная дрожь, отчего Оксана у него на руках безвольно болтала руками-ногами и качала головой, как болванчик.

Он жив… они оба живы! Я готова была лоб разбить в благодарность небесам, но Семён Аркадьевич вновь звучно гаркнул:

– Ну, всё, детвора, уходим! На счёт три. Раз, два…

– Манюня, держись!

Мишка в очередной раз бесцеремонно сгрёб меня в охапку. Золотой купол сжался, обдал тело жаром, а затем разорвался с силой, не уступающей по мощи взрыву водородной бомбы.

Летя сквозь золотые блики, Миха глаз с меня не сводил и хохотал, как припадочный, а я могла только таращиться на него в ответ и часто-часто моргать. Не знаю, что так веселило друга, но одно я понимала чётко − прежней жизни конец. Конец!

Хотя выразиться хотелось многим покрепче.

***

Знакомое ощущение полёта обездвижило и перекрыло дыхание. Золотое свечение набиралось силы, прямо как солнце, выходящее из-за туч, и завывания тёмного ветра стихали. Текстуры, как сказал однажды Бранов, прогрузились, и наша дружная компания прямиком из небытия вывалилась на пол нашей с Оксаной комнаты в общежитии.

Я оказалась прямиком под Мишей. Растерянная, расстелившаяся по ковру камбалой и вот уже в который раз… без клочка одежды.

Хаос отобрал даже шелковый халатец? Вот ведь жмот!

Я мучительно застонала. Надеялась сжаться до крошечного клубочка без первичных половых признаков или, что даже лучше, сгореть со стыда до горстки пепла. Благо Мишкины идеи оказались куда гуманнее.

Извиняясь и старательно отводя взгляд, друг вскочил и сдёрнул с вешалки первое попавшееся пальто. Как назло, кажется, аспирантское.

Пряный дух Брановского парфюма с размаху ударил под дых.

− Спа-сибо… − с трудом проворочала я языком и завернулась по самые щёки.

Пылали они, судя по ощущениям, неслабо, но совершенно напрасно. До меня никому, кроме Михи, тоже раскрасневшегося до алых пятен на шее, и дела не было.

Семён Аркадьевич уже подхватил на руки Оксану − благо одетую − и уложил на нижнюю койку двухъярусной кровати. Подругу бил не то озноб, не то судорога, а незнакомая мне крохотная девушка, склонившись над «Императором», стояла у стола, морщилась и изо всех сил толкала воздух перед собой.

– Семён Аркадьевич, он рвётся… наружу!

Девица свела брови так рьяно, будто от боли её голова вот-вот грозилась лопнуть, а «Император» и впрямь искрил, как оголённые провода. Со страниц тонкими струйками сползал не то дым, не то дёготь.

– Анюта, держи. Ещё немного! Миха! – гаркнул Семён Аркадьевич.

Миша с готовностью подскочил к отцу и без лишних указаний бесцеремонно навалился на Оксану. Удерживал её от тряски, а Сизов-старший тем временем рванул к Ане и положил обе руки ей на тоненькие плечи.

Трясти девушку, как каштанку, тут же перестало. Действия её стали точнее. Мужчина ей будто бы сил придавал, и теперь всё меньше столбов дыма вырывалось на свободу.

– Я завлеку, а ты бей.

Семён Аркадьевич сказал это почти шёпотом, но Анюта, впрочем, как и я, услышала. Кивнула и закусила губу. Пара уверенных взмахов тонких девичьих рук, и книга раскалилась добела. Лишь в центре, будто червоточина, зияла дыра. Подобно тёмному смерчу она набирала обороты.

Несложно догадаться, если сгустившаяся энергия вырвется, нас всех накроет тёмной дрянью, как цунами.

– Давай! – словно старый пёс бухнул Семён Аркадьевич, и Аня с размаху впечатала кулак прямиком в центр тёмного вихря.

Уж не знаю, как она сдерживала крик, но заорать даже мне хотелось. Инстинктивно зажмурившись, я повалилась на пол и не ошиблась.

Сверкнуло так, будто граната разорвалась.

– Аня! Анют!

Семён Аркадьевич подхватил девушку и прижал к себе.

– Я не смогла, он ушёл. Ушёл! – шептала она, дрожа, как листочек на бешеном ветру. – Простите...

Для описания разочарования на её лице ещё слов, наверное, не придумали. Оно было всеобъемлющим и до того горестным, что душа замирала.

Оглядевшись, я нашла свою книжку, вернее то, что от неё осталось. Тогда и для моего разочарования слов не нашлось. Рожки да ножки от «Императора». Рожки да…