– Гарри, – укоризненно протянул Дамблдор. Миссис Уизли была явно потрясена, а Ремус глубоко погрузился в свои мысли. Все остальные были слишком смущенны, чтобы испытывать еще какие-нибудь эмоции, и медленно разжимали руки. Гарри, потрясенный кипевшими в нем чувствами – гнев, растерянность, облегчение, – не сдержался.
– Нет, послушайте! Я знаю, что он меня любил, и что он был замечательным и все такое. Я его тоже люблю, но… вот уж действительно! – «Не хотелось бы, чтобы ты случайно нарушил договор», припомнилось ему, и он окончательно потерял голову от гнева: – Слизеринцы и то бывают более благородны, даже если перевес на их стороне.
– Да что ты говоришь, – сухо заметил Северус.
Гарри покраснел. Он не собирался никого оскорблять, просто имел в виду двойные стандарты, но… Отчаявшись объяснить, что он вовсе не считает, что слизеринцы не способны вести себя по-человечески, мальчик наклонился вперед и потянулся за золотым грифоном: – Я только хотел сказать, что…
Вокруг встревоженно загомонили, и Гарри еще слышал испуганное «Нет!», но пальцы уже коснулись жидкости и его затянуло внутрь, точно в трясину. Чьи-то руки вцепились в плечо, кто-то рванул за запястье, пытаясь вытащить, но думосброс тянул сильнее. Гарри все быстрей погружался в ярко-зеленую глубь – не ядовитую грозную зелень смертельного проклятья, а чистую, яркую, точно лесная крона после летнего дождя. Даже запах был летним – откуда-то пахло свежескошенной травой. Впереди мелькнула золотая полоска, и мальчик рванулся туда.
Ему приветливо улыбалась хорошенькая рыжеволосая женщина. Стены кухни, где она стояла, сияли белизной; на окнах пузырились от ветерка желтые занавески, и все было пронизано солнцем.
– Мама?
– Северус, я надеюсь, ты догадаешься поискать здесь?
– Мама, это не Северус, это я! – Гарри рванулся вперед и понял, что Лили его не видит. Она смотрела прямо перед собой, но там никого не было. Гарри постарался рассуждать логически. Может, он стал призраком? Нет, это она – призрак. А его просто затащило в думосброс.
– Это единственное логичное место, – Лили повернула голову. Джеймс, которого Гарри сперва не заметил, подошел ближе, приобнял ее, словно говоря о своей любви и пытаясь успокоить, и тоже глянул куда-то в сторону. Гарри, проследив за его взглядом, заметил черноволосого малыша, сидевшего на полу в соседней комнате и с увлечением жующего ухо плюшевой собаки. В глазах потемнело.
Голос Лили вновь заставил его повернуться к родителям.
– Я, Лили Поттер, урожденная Эванс…
– …и я, Джеймс Поттер…
– …объявляем настоящим нашу последнюю волю.
– Да будет Гарри Джеймс Поттер, – продолжил Джеймс, – кровь от крови моей жены и дитя желания моего, моим единственным наследником, вплоть до рождения других детей. А буде Лили принесет мне ребенка или я, по воле ее, зачну ребенка другой женщине, да будет Гарри равен им в наследовании всего моего состояния, – он нервно оглянулся на жену. – Лили?
– Сегодня, первого мая 1981 года, Гарри Джеймс Поттер – единственный мой ребенок и я не ожидаю других. Объявляю его своим единственным наследником, а буде в дальнейшем принесу я других детей, да будет он равен им в наследовании всего моего состояния.
Она умолкла, и вновь зазвучал голос Джеймса: – Мне известно, что Лили зачала упомянутого Гарри от Северуса Снейпа. Это произошло с моего ведома и одобрения и при моей поддержке. Объявляю Гарри своим сыном и продолжателем рода Поттеров во всем, возможном без благословения крови, и клянусь в том перед солнцем и звездами, перед очагом и порогом, перед мечом и оралом, перед кровью и водой, – он взмахнул палочкой. Малыш, пролетев по воздуху, оказался у него на руках и возмущенно завопил. Лили, с раздраженным вздохом подманила игрушку и протянула сыну.
– Вот, держи, солнышко, – проворковала она.
Рев прекратился. Ребенок схватил собачку, явно собираясь вновь заняться ее ухом, но тут Джеймс слегка подкинул вверх. Малыш, забыв про игрушку, счастливо загулил. Джеймс засиял так, что хоть свечи гаси.
– А вот и наш поросенок! Столько хлопот – а выглядит, как обычный ребенок, только под заклятьем Отцовства, – улыбнулся он жене.
– Да, – сухо ответила она. – Он самый. Наш единственный наследник. Смотри не урони его.
Джеймс пощекотал животик ребенка: – Ты слишком маленький, чтобы быть единственным наследником. Думаешь, дорос до такого? – ребенок снова загулил и цапнул отцовские очки.
– Ой. Похоже, да, – Джеймс с трудом разжал захват ребенка, высвобождая очки. – Будет знаменитым ловцом, уже ясно. Лили, мы закончили?
– Ты пропустил то, что касается Северуса.
– Да ладно, – Джеймс чуть наклонился вперед, потом оглянулся на Лили: – Все равно это не имеет значения. Он погибнет раньше нас.
– И все равно скажи – на всякий случай.
Джеймс печально кивнул: – Ладно. Этот ребенок, – он приподнял малыша, – дитя Северуса Снейпа. Согласно ритуалу Herem и по традиции он должен быть сыном Снейпа, – он запнулся, а затем продолжил: – Я признаю, что мы скрыли это, из страха за его жизнь. И этот ребенок останется моим наследником вне зависимости от того, признает ли его родным сам Северус Снейп или кто-то из его родни, – он посмотрел на Лили. – Все, сказал.
– Спасибо.
– Мне даже думать об этом тошно, – признался Джеймс. – Я себя подонком чувствую – у меня и так есть все, о чем он может только мечтать, а я еще и это забрал, – он притиснул малыша к себе так сильно, что тот забился, стараясь вырваться. Джеймс нежно поцеловал ребенка, потом его лицо ожесточилось: – Но я все равно не уступлю.
– Джеймс!
– Мы уже говорили об этом!
– Мы же все еще записываем.
– Ой, – смутился Джеймс, поднимая палочку. Гарри отшатнулся. Вновь взметнулся зеленый вихрь; мальчика крутило и швыряло, точно в бурных волнах. Вокруг кричали люди; голова раскалывалась от боли. «Эта боль должна что-то значить », – промелькнула мысль, но сразу же пропала. Тело точно состояло из островков боли – голова, запястья, ребра, – и эти островки не желали складываться в единое целое. Все вокруг стало белым и пропало .
Глава 69. Разные уровни
Когда Гарри пришел в себя, его окружала мягкая, теплая тьма, сменившая слепящий свет. Тело все еще ныло – особенно запястья, – но голова успокоилась. Он попытался припомнить, где он:
– Мама?
Откуда-то слева послышалось:
– Гарри, твоя мать умерла почти пятнадцать лет назад.
«Папа», – с облегчением подумал мальчик. Ему хотелось окликнуть отца, но он остановил себя, зная откуда-то, что на то есть веская причина.
Может, если он откроет глаза, то будет легче? Гарри попытался, но ничего не вышло.
– Глаза…
– Не бойся, это просто заживляющее заклятье. Мадам Помфри хочет, чтобы глаза были закрыты, пока не восстановятся. Она думает, что серьезных повреждений нет.
Гарри лихорадочно зашарил по постели левой рукой – правая не двигалась, – наткнулся на что-то живое, теплое и отдернул руку. Собравшись с духом, он снова потянулся вперед, осторожно ощупывая кожу, покрывавшую длинные отростки – должно быть, чьи-то пальцы. Догадка оказалась верной: сидевший рядом шевельнулся и сжал его запястье.
– Это ты? – дрожащим голосом спросил Гарри.
– Да, это я, – хватка усилилась.
– Ты мой папа, да?
– Ах черт! – пробормотал голос. Гарри поморщился. – Да, – его собеседник был явно взволнован, хоть и пытался говорить успокаивающим тоном. – Да, Гарри, я твой папа. Ты знаешь, где ты?
– Нет, конечно. Я же не вижу.
– А где ты был, знаешь?
На этот вопрос, наверно, полагалось ответить «конечно», но Гарри почему-то не смог. Он не помнил ясно, где он был – только желтые занавески на окнах.
– Там была мама. Она решила, что я – это ты, – сказал он. Его собеседник шумно вдохнул. – Нет, не так. Она говорила с тобой, а меня не видела. Почему она не видела меня? Потому, что она умерла?
