– Уж скорее, меня, – хрипло заметил Северус.

– Ну, я слегка преувеличил…

Северус мгновенно понял, что мальчик имеет в виду. Друзья Гарри без колебаний бы пожертвовали самым ненавистным учителем и главой вражеского факультета, но Гарри они будут защищать изо всех сил… Он тяжело опустился на стул. Краем глаза он видел, как Гарри наконец отлепился от стены и подошел ближе.

– Я старался. Правда, старался, – Гарри крутил в руках флакон с драконьей кровью, машинально подхваченный со стола. – Но если честно, так даже безопаснее. Они слишком подозрительно вели себя, пытаясь выяснить, что же я скрываю – болтали опасные вещи, разыскивали мои фотографии, говорили, что видели меня в подземельях, и все в том же духе.

– Как ты думаешь, насколько все это опасно? – процедил Северус, поморщившись.

– Не слишком. Они разговаривали об этом только в гриффиндорской гостиной, если не считать их беседу с Малфоем, и следили, чтобы рядом никого не было. Правда, однажды их услышал Колин, но тот ничего не замечает, пока это что-нибудь не взорвется у него под носом. Единственный, кто мог бы натворить бед, – это Джинни, потому-то я ей все рассказал сам.

– А что знает Малфой? – «Малфой верен Волдеморту. И мне придется объяснять любой факт, о котором он успел донести».

– Ну, я же говорил тебе, он видел, как я приходил к тебе в лабораторию. Разве я тебе не рассказывал?

– Нет.

– Ой. Это было пару недель назад.

– Пару недель?

– Он сказал об этом Рону и Гермионе, пытаясь выяснить что-то обо мне. Меня тогда куда больше испугало то, что они пошли на сделку с ним. Я был уверен, что рассказал тебе об этом, когда мы говорили о Мейландте.

– И тебя не беспокоит то, что Драко это известно? – Северус решил, что если Гарри все равно не способен сказать что-то путное, стоит потрясти Драко. Но сначала стоит выяснить, что именно Драко знает и откуда.

– Не слишком. По-моему, он воспользовался тем, что знает только для того, чтобы поиздеваться над Роном и Гермионой, – Гарри прикусил губу. – Рон куда опаснее. Он ненавидит тебя и поссорился со мной. Конечно, он не предаст меня осознанно, но ты же знаешь, что вывести его из себя – раз плюнуть.

– А как Грейнджер это восприняла? – Северуса сейчас куда больше интересовало не то, что сказал Гарри, сколько то, о чем он умолчал. «Неужели магглорожденная, к которой я всегда относился пристрастно, ненавидит меня меньше, чем ребенок, выросший в семье волшебников? А ведь я обращался с ним не хуже, чем он заслуживал».

– Ей не нравится, что я общаюсь с тобой, но она не держит на меня зла, – Гарри попытался пожать плечами и замер с несчастным видом. Со стороны казалось, что его знобит. – А вот Рон повел себя так, как я и ждал. Его злит не то, что я в родстве с тобой, а мое отношение к тебе. Причем он во всеуслышание сказал, что злится не на меня, а именно на мое поведение, так что наша ссора может продолжаться черт знает сколько времени.

– Торжество справедливости, – ухмыльнулся Северус. – Очень по-гриффиндорски.

Гарри резко выпрямился. Черты лица мальчика приобрели пугающе холодное выражение, и он саркастично сказал: – Разумеется, слизеринцам такое недоступно. Вы никогда не прикрываетесь иллюзией, будто ваши поступки справедливы.

Северусу с трудом удалось сохранить самообладание и не вздрогнуть от неожиданного выпада. Чтобы выиграть время, он повернулся к котлу и помешал зелье, проверяя, достаточно ли оно остыло и можно ли переливать во флаконы. Для разливки еще рановато. Ясно, что Гарри имеет в виду отношение Северуса к Люпину еще до того, как возникло подозрение, что оборотень поддерживает Волдеморта. Любые слова Северуса сейчас будут признанием вины.

– Еще распоряжения будут? – отчетливо спросил Гарри. – Кроме того, что я должен избегать единственного взрослого, кроме тебя, который хоть когда-то заботился обо мне?

Дикий гнев, охвативший Северуса, ощущался почти облегчением. Он отшвырнул черпак:

– Не хнычь! Директор, при всей его занятости, всегда о тебе заботился, да и Молли Уизли тебя явно любит, пусть даже тебе неприятно ее квохтанье. Могу продолжить.

– Прости, – лицо Гарри приняло виноватое выражение. – Просто Ремус ближе всех, почти родственник, и ты это знаешь. А маме Рона и без меня есть о ком заботиться, да и мои отношения с теми, кого ты перечислил, легко просчитываются.

– Люпин, кажется, важнее для тебя, чем должен быть.

– Ремус важен для меня именно так , как должен, – покачал головой Гарри и прикусил губу. – Можно, я загляну к себе? Мне нужно кое-что взять оттуда.

– Иди.

У двери Гарри остановился. Северус взглянул на сына:

– Что?

– Увидимся во вторник? – робко спросил Гарри.

Северус вздохнул. Остается лишь надеяться, что Гарри не заметит облегчение, с которым отец принял его предложение. Иногда вообще непонятно, почему мальчик продолжает с ним встречаться.

– В среду. Мы становимся слишком предсказуемыми. Кто-нибудь может заметить.

– Ладно, – согласился Гарри.

Он накинул мантию, дверь открылась и снова закрылась. Северус остался в одиночестве. Сначала он пытался убедить себя, что ничего особенного не произошло. Через минуту ему вдруг пришло в голову, что Гарри рассержен куда больше, чем показывает, и хочет просто забрать все из своей комнаты. Северус представил себе, как заходит в комнату сына и видит распахнутый шкаф, в котором больше нет одежды, опустошенные ящики тумбочки и письменного стола… В груди что-то больно сжалось. Северус принудил себя перевести взгляд на котел перед ним. Гарри просто хотел что-то взять из комнаты, только и всего. Когда они увидятся в следующий раз, будет легче.

Глава 57. Личные отношения

Выскользнув из лаборатории, Гарри заскочил на кухню, а потом в свою комнату. Он вытащил письмо Джеймса, скинул туфли, забрался в постель и укрылся. «Иногда от разговора становится легче, – пронеслось в голове, – а иногда – только хуже». Он задрожал и подтянул одеяло повыше. «Мы оба были слишком расстроены. В следующий раз будет лучше».

Посмотрев на алый пергамент, Гарри припомнил, как Ремус обнюхивал письмо и каким горьким, разрывающим сердце было выражение лица оборотня. Гарри тогда предложил Ремусу оставить оригинал себе, уверяя, что ему и копии хватит, но Ремус отказался, ответив, что и так достаточно долго жил среди призраков.

Гарри открыл первое письмо.

Мой дорогой сын!

… прежде всего хочу сказать, что я тебя очень люблю. Надеюсь, что это ненужная сентиментальность и что я проживу достаточно долго, чтобы ты знал это, знал сердцем и душой, но страховой отдел «Гринготтса» недвусмысленно заявил, что у Поттеров есть тенденция героически погибать в молодом возрасте .

Гарри уже и забыл, каким чувством наполнены эти слова. И о веселой рожице с всклокоченными волосами, как о попытке уравновесить эту эмоциональное напряжение. Он продолжил читать, поражаясь, как отцу удается сочетать такую силу чувства с беспечным юмором. Сейчас Джеймс напомнил ему более сдержанного Сириуса или повзрослевших Фреда и Джорджа. Гарри обращал внимание на подробности, о которых успел забыть, вроде размазанного горохового пюре, и думал, как молоды были Джеймс и Лили, и как они искренне любили друг друга, и какие у них были разные мнение почти по любому вопросу, и как по-разному они общались с людьми. А еще о том, как они, зная, что могут умереть в любой момент, пытались нормально вырастить ребенка.

Осознавать это было больно – впрочем, о чем еще можно думать, когда читаешь письмо, созданное, чтобы быть прочитанным после смерти автора?

… если я умер, когда ты был еще маленьким, – а это вполне вероятно – я хочу описать тебе себя, ее, и даже его, насколько это возможно .

«А ведь это прощание, – подумал Гарри. – Прощание с ребенком, который, может быть, даже не помнит его. А я и не помню. Все, что у меня есть – рассказы о нем, да вот эти письма».