Покрыла ночь лицо свое смелой,
Сатурн, Меркурий, Марс оделись мглой.
Луна как будто собралась в дорогу,
Но, двигаясь по своему чертогу,
Увидела: вселенная темна,—
Ей стало страшно, съежилась она,
Почти погас венец ее державы,—
И стынет воздух ночи, пыльный, ржавый.
Ночь, двинув войско, с пологом пришла,
Что был черней вороньего крыла.
Как сталь, заржавел свод небес просторный,
Лицо измазал он смолою черной.
Куда ни гляну — Ахриман-злодей
С разъятой пастью движется, как змей.
Холодный вихрь на черном взвился лоне,
Как будто негр сдувает пыль с ладони!
Вскипели волны мрака, клокоча,—
Темно в саду и около ключа.
Для жизни сил у солнца не осталось,
Небесный свод почувствовал усталость.
Казалось, в сон земля погружена,
Над ней шатром восходит тишина.
Самим собой напуган мир, и даже
Звонков не слышит он полночной стражи.
Не свищет птица, и не воет зверь,
Добро и зло немотствуют теперь.
Не видно ни подъема, ни обрыва,
На сердце от бездействия тоскливо.
Я с места встал и обратился к той,
Что украшала мой приют простой.
Сказал я: «Выйди в сад, моя отрада,
Свечу поставь среди ночного сада».
Она: «К чему тебе огонь свечи?
Ужель заснуть не можешь ты в ночи?»
«Не спится мне, — подруге я ответил, —
Да будет сад ночной, как солнце, светел.
Вина мне принеси, устроим пир,
На чанге заиграй, о мой кумир!»
Она пришла, мой идол, собутыльник,
В ее руках — сияющий светильник,
Вино, айва, гранаты и лимон
И кубок, что для шаха сотворен.
Играла, пела и пила, как будто
Меня пленяла чарами Харута,
Мир озарила силой колдовской,
Вернула сердцу моему покой.
Послушай, что подруга мне сказала,
Меня вином обрадовав сначала.
Сказала мне прелестная луна:
«На благо людям жизнь тебе дана!
Одно сказанье, наслажденья ради,
Тебе из древней я прочту тетради.
Когда мою услышишь быль,— стократ
Превратности судьбы тебя смутят:
Быль о любви, о битвах, хитрыx чарах,
О знатных людях, о чертогах старых».
Сказал я так: «О юный кипарис,
Со мной сказаньем древним поделись».
Она в ответ: «А ты, о друг мой близкий,
В стихах рассказ поведай пехлевийский».
Возлюбленную попросил я вновь:
«Начни — и нашу ты умножь любовь.
Быть может, в это окрылишь мгновенье
Мое мятущееся вдохновенье,
Уйдя от смуты, отдых обрету,
Твою благословляя доброту.
Сказанье это я в стихи оправлю,
Ни слова не прибавлю, не убавлю,
И буду я вознагражден творцом,
О нежный идол с ласковым лицом!»
Подруга, прекратив мое терзанье,
Прочла из свитка древнего сказанье.
Ее рассказ в стихах я передам:
Внимай же всей душой моим словам!
Когда Хосров пришел на бой суровый,
{34}Чтоб в мире утвердить порядок новый,
Померк Туран, исчез его престол,
Величье солнца Кей-Хосров обрел.
Был дружен светлый небосвод с Ираном,
Он обласкал мужей, высоких саном,
Сей мир, иранцам милости даря,
Водою верности омыл царя.
Мудрец не станет отдыхать вовеки
В тех руслах, где когда-то были реки.
Две трети мира захватив, Хосров
За Сиявуша стал карать врагов.
Воссел однажды весело властитель,
Воителей призвал в свою обитель.
Престол велел украсить он светло,
Надел венец жемчужный на чело.
Он пил вино из чаши — из рубина,
И пело сердце с чангом воедино.
Богатыри сидели по бокам:
Здесь были Фарибурз и Густахам,
Гударз, Фархад и Гив, отважный воин,
Гургин, Шапур, что ловок был и строен,
Могучий Тус, гроза царей и стран,
Смельчак Хуррад, воинственный Бижан.
Вино, достойное царя такого,
Пьют витязи — сторонники Хосрова.
Пред ними розы белые блестят,
Вино играет в чаше, как агат.
Красавицы стоят пред властелином,
Благоухая мускусом, жасмином,
Они, подобны пери на пиру,
Явились, как рабыни, ко двору.
Вдруг вышел из-за полога привратник,
Начальнику поведал этот латник:
«Посланцы из Армении пришли,
Хотят узреть властителя земли.
За помощью к царю пришли армяне.
Что ищут правосудия в Иране».
Обдумав эти важные слова,
Пришел к царю служителей глава.
Велел владыка, чтоб начальник стражи
Тех страждущих привел к нему тотчас же.
Армяне, поднимая вопль и крик,
Вошли, предстали пред царем владык
С руками на груди с земным поклоном,
С рыданием, и жалобой, и стоном.
Сказали: «Вечно, властелин, живи,
Достоин ты бессмертья и любви.
Ты помоги страдальцам чужестранным,
Чье царство — меж Ираном и Тураном.
Арменией зовутся те места,
А наша просьба, о Хосров, чиста.
Ты царствуй вечно в радости, в покое,
Всей мощью подавляя все дурное.
Ты — царь семи частей земли; везде,
Всем странам помогаешь ты в беде.
С Тураном через нас идет граница,
Не можем там спокойно мы трудиться.
На рубежах иранских лес растет —
Источник беспокойства и забот.
Мы там работали, трудолюбивы,
Цвели сады, и колосились нивы.
Опора наша, там стада паслись...
О шах, на эту просьбу отзовись!
Явились кабаны невесть отколе
И захватили лес, луга и поле.
Клыки слоновьи, телом — крепче гор,
От них армянам горе и разор.
Кабанье стадо топчет наши пашни,
Оно уничтожает скот домашний.
Деревья, что для счастья взращены,
Зубами разорвали кабаны.
Перегрызут и камни эти зубы...
Ужель судьбе отныне мы не любы?»
Услышав скорбь и слезы в тех речах,
Расстроился всем сердцем шаханшах.
В нем состраданье вызвали армяне,
Он кликнул смелых, созданных для брани».
Сказал им: «Тот из витязей моих,
Кто ищет славы в схватках боевых,
Пусть двинется на битву с кабанами,—
Да будет возвеличен всеми нами.
Пусть обезглавит кабанов мечом,—
Героя наградим и вознесем».
Велел Хосров, не тратя слов впустую,
Чтоб разостлали скатерть золотую,
Чтоб на нее насыпал-казначей
И золота, и дорогих камней.
Вот привели, в уздечках и попонах,
Коней, Кавуса именем клейменных,
Украшенных румийскою парчой.
Не где же всадник с гордою душой?
Затем сказал властитель величавый:
«Герои, удостоенные славы!
Кто хочет боль мою делить со мной,
С тем поделюсь я царскою казной»
Богатыри стояли молчаливо.
Один Бижан, сын доблестного Гива,
Вдруг вышел из толпы богатырей
И начал восхвалять царя царей:
«Да в мире без тебя дворца не будет,
Да в мире дням твоим конца не будет!
Пойду — и в бой вступлю в стране чужой,
Тебе я предан телом и душой».
Смутился Гив, услышав речь Бижана:
Увы, беда обрушилась нежданно!
Восславил Гив и шаха и престол,
Затем, вздыхая, к сыну подошел.
Сказал: «К чему намеренье пустое,
Бахвальство, безрассудство молодое.
Пусть юноша разумен, именит,—
Без опыта в бою не победит.
Сперва спознайся с добротой и злобой,
Соленое и горькое испробуй.
Оставь неверный путь и не срами
Себя пред шаханшахом и людьми».
Бижан, добру и разуму привержен,
Словами Гива крепко был рассержен.
Сказал: «Отец, непобедимый Гив!
С чего ты взял, что слаб я и труслив?
На речь твою отвечу я отказом:
Я молод по трудам, но стар мой разум.
Бижан, сын Гива, победит в лесу:
Всем кабанам я головы снесу!»
Речь витязя, не знающего страха»
Обрадовала молодого шаха.
Сказал он: «Доблести твоей хвала,
Ты — щит, который нас хранит от зла.
Мужами, равными тебе, владея
Безумен шах, боящийся-злодея».
Затем Гургину приказал: «Бижан
Не знает, как идти в страну армян.
С ним поезжай на скакуне крылатом,
Бижану будешь другом и вожатым».
