Они в далекий путь помчались оба:
В одном — восторг, в другом — пылает злоба.
Воитель, что отважно воевал,
Устроил между двух лесов привал.
Два дня, с гепардами и соколами,
Охотничьими тешились делами.
Был пестрым лес, как петушиный глаз,
Когда туда царевна собралась.
Бижан услышал от Гургина вести
О празднествах, о девушке-невесте.
Сказал Бижан: «Взгляну, пойдя вперед,
Как веселится тамошний народ,
Увидеть я хочу на той поляне,
Как празднуются праздники в Туране,
Затеюм коня обратно наверну,—
Своим копьем задену я луну.
Начну с тобою после этой встречи
Иные, рассудительные речи».
Потом сказал ему: «Достань венец,
Что надевал на пиршестве отец
И праздничную озарял беседу,—
Затем, что я теперь на праздник еду.
Ты серьги, мне на счастье, дай сейчас.
Мне царское запястье дай сейчас».
Венец, запястье, серьги — все, что надо,
Богатырю вручил хранитель клада.
Украсив перьями Хумы венец,
{36}Надел парчу румийскую храбрец.
Велел коня седлать, как перед схваткой,
Достал ремень с наследственной печаткой.
Он перебросил ногу чрез коня,
Помчался, к Маниже его гоня.
Едва Бижан приблизился к поляне,
Почувствовал томленье и пыланье.
То зноем, то желанием палим,
Под кипарисом скрылся молодым.
Стоял он пред шатром красиволикой,
И сердце страстью обожглось великой.
Красавицы, как куколки нежны,
Сверкали всеми красками весны.
Земля, наполненная пеньем, звоном,
Как бы встречала витязя с поклоном.
Увидела царевна пред шатром
Воителя, что был богатырем.
Йеменскою звездой горят ланиты,—
{37}Иль то жасмин, фиалкою обвитый?
Блестят венец и рукоять меча,
И на груди — румийская парча.
Откинула царевна покрывало,
К влюбленному любовью воспылала.
Сказала мамке: «Ты поторопись,
Ступай туда, где виден кипарис.
Узнай, кто этот витязь неизвестный:
То Сиявуш воскрес? То дух небесный?
Спроси пришельца: «Кто твой проводник?
Зачем сюда ты прибыл, в наш тайник?
Ты Сиявуш иль ты пришел из рая,
Сердца своей красой испепеляя?
Иль как предвестник Страшного суда
С огнем возмездья ты пришел сюда?
Здесь я пирую каждою весною,
Окружена прохладою лесною.
Никто не знал, где заповедник мой,
Но ты пришел, о собеседник мой!
Ты человек иль пери отпрыск чудный,—
Любовь принес ты в этот край безлюдный!
Войди, о луноликий, в мой приют,
Скажи мне, витязь, как тебя зовут?»
Кормилица предстала пред влюбленным,
Приветствовала витязя с поклоном,
Вопросы повторила госпожи,—
Расцвел Бижан от речи Манижи!
Ответил богатырь с душою властной:
«Послушай, посланная сладкогласной.
Не Сиявуш, не дух я неземной,
Мой знатный род высок в стране родной.
Бижан, сын Гива, я рожден в Иране,
Я вепрей уничтожил силой длани,
Кабаньи туши разбросал в лесу,
Теперь клыки царю преподнесу.
Лишь я узнал про сей приют приятный,
К отцу я не пустился в путь обратный,
Помчался я неведомым путем,
Надеждой беспокойною ведом:
Быть может, мне судьба дарует милость,
Чтоб дочь Афрасиаба мне приснилась.
Я здесь с душою пламенной стою:
Как пред китайской храминой стою!
Мне должное воздай ты без пристрастья,—
Венец получишь, серьги и запястья.
Меня к месяцеликой проводи,—
Да вспыхнет страсть ко мне в ее груди».
Та речь была кормилице желанна,—
Царевне принесла ответ Бижана.
«Вот так,— сказала,— создан он творцом,
Таков он ростом и таков лицом».
И был ответ царевны: «Ненароком
Нашел ты, что искал в лесу далеком.
Ко мне походкой гордой поспеши
И сумрак озари моей души.
Прозрею, лишь тебя окину взглядом,
Сухая степь цветущим станет садом».
Блеснул Бижану путеводный свет,
Как только мамка принесла ответ.
Он вышел из-под кипарисной тени,
За мамкой вслед пошел в тайник весенний,
Направился, судьбу благодаря,
Он к дочери туранского царя.
Бижан вступил в щатер, высок и строен.
Был в золотой кушак затянут воин.
Царевна подошла, как день светла,
Обняв его, кушак с него сняла.
Спросила: «Хороша ль была дорога?
Была ли в битве у тебя подмога?
Зачем ты свой красивый лик и стать
Привык на поле боя изнурять?»
И мускусом, и розовой водою
Ему помыли ноги пред едою.
На скатерти была обильца снедь,
Служанки не давали ей скудеть!
От музыки бежали все печали,
Вином и пеньем гостя услаждали,
Напев рабынь был нежен и крылат,
И чанг звенел, и не смолкал барбат.
Парча блестела, как наряд павлиний,
Казалось,— шкура барса на долине!
Шатер пленял резьбою золотой,
Благоухал он амброю густой.
Вдвоем с Бижаном из хрустальной чары
Пила царевна сок хмельной и старый.
Три дня, три ночи было им дано
Спать, обниматься, петь и пить вино!
