Шах попросил вина, проснувшись рано.
Пришли к нему воители Ирана.
Явился некий знатный муж: привез
Он множество плодов, душистых роз,
Привез он из деревни дар богатый:
То были яблоки, айва, гранаты.
Бахрам приветил нового слугу,
В знатнейшем усадил его кругу.
Уселся тот, поклон отвесив низкий,
Кабруем звался он по-пехлевийски.
Он счастлив был, увидев поутру
Царя и воинов на том пиру.
Вино в хрустальной чаше запылало,—
Вскипело сердце, хмеля возжелало.
«О шах,— сказал он,— милость мне даруй.
Люблю вино. Зовут меня Кабруй».
Вино он выпил перед господином,
Он чашу духом осушил единым.
Затем он осушил семь чаш подряд.
Всех пьяниц посрамил он, говорят!
С царем простившись, вышел он из зала,
Но верх над ним вино — он понял — взяло.
Из города погнал он в степь коня:
Вино пылало в нем сильней огня!
Он отделился от других и вскоре
Увидел благодатное предгорье.
Сошел с коня, прилег, едва живой,
У дерева заснул он под листвой.
Тут ворон прилетел, чернее ночи,
И выклевал бесчувственному очи.
Другие, прискакав на горный склон,
Увидели: то был последний сон.
Заплакали в смятении, в испуге,—
Вино и пьянство проклинали слуги.
Когда Бахрам проснулся, во дворец
Вошел доброжелатель и мудрец.
Сказал: «Кабруй заснул в тиши предгорной,
Глаза Кабруя вырвал ворон черный!»
Был потрясен Бахрам, познал печаль.
Увы, ему Кабруя стало жаль.
Он тут же огласил дворец приказом:
«О гордые мужи, чей славен разум!
Умельцам или витязям,— равно
Отныне запрещаю пить вино».
Так целый год прошел с того событья,
Не ведали в Иране винопитья,
А если шах сзывал на пир гостей,
То лишь для звуков древних повестей.
Но вот сапожник, юный и влюбленный,
Взял девушку зажиточную в жены,
Однако не справлялся с тем трудом.
Скорбела мать о сыне молодом.
Она вина припрятала немного.
Сынка позвав к себе, сказала строго:
«Семь полных чаш, мой сын, ты осуши,
Исполнится мечта твоей души.
Рудник хорош, но рудокоп, не скрою,
Работает не войлочной киркою!»
Испил,— окрепли силы у него,
Сильнее стали жилы у него!
Он осмелел, прошла его истома,
Вошел, отверстье сделал в двери дома.
Был труд ему приятен, не тяжел,
И радостный он к матери пошел.
Меж тем дрожали улицы от страха:
Покинул грозный лев зверинец шаха.
Сапожник пьян, все тленно для него,
И море по колено для него!
Вскочил на льва, в свою победу веря,
Вскочил и за уши схватил он зверя.
Был сыт в то время этот лев-беглец,
Он — снизу, сверху — молодой храбрец.
Меж тем служитель, взяв аркан и путы,
Стремглав бежал, ища, где хищник лютый.
И что же? Видит чудо на земле:
Смельчак сидит на льве, как на осле!
Слуга явился во дворец и смело
Бахраму рассказал про это дело,
О чуде рассказал, что видел сам,
С трудом поверив собственным глазам.
Был удивлен Бахрам таким рассказом,
Призвал мобедов, чей известен разум,
Сказал: «Узнайте, от кого свой род
Сапожник этот молодой ведет,—
Наверно, витязями были предки,
Что ж, подвиги для витязей не редки!»
Пошли, нашли и допросили мать,
Надеясь храбрость в знатности признать.
И мать, конца не видя разговорам,
Предстать решила перед царским взором.
Сперва хвалу Бахраму вознесла:
«Живи, не зная дням своим числа!
Мой сын женился, мальчик неумелый,
Он стал хозяином, еще незрелый:
Тростиночка для дела не годна.
«Как слабость устранить?» — скорбит жена.
Вино ему дала я наудачу,—
Никто не ведал, что вино я прячу.
Зарделся лик его, окрепла трость,
Безвольный войлок превратился в кость.
Отец его — сапожник, дед — сапожник,
О всех спроси — один ответ: сапожник!
Лишь тем он знатен, что испил вина.
Прости, о шах, на мне лежит вина».
Властитель рассмеялся: «Повсеместно
Да станет эта повесть всем известна!»
Мобеду он сказал: «Пусть пьют вино,
Оно дозволено, разрешено.
Пусть столько пьют, чтобы, на льва воссев,
Скакали — и не сбрасывал их лев!»
Воскликнул шах, чьи доблестны деянья:
«Вельможи в златотканом одеянье!
Вы пейте в меру. Хмелем зажжены,
Вы думать о последствиях должны.
Вы после пира вовремя засните,
Иначе вред себе вы причините».
