Кей-Хосров пирует с витязями В цветник царя пришел слуга придворный, Украсил он для пира сад просторный, Под ветвью цветоносной и густой Велел престол поставить золотой. Коврами устлан и в парчу одетый, Сад засверкал сверканием планеты. Так осенило дерево престол, Что тень бросал на трон могучий ствол. Ствол — серебро; на яхонтовых ветках — Не ягод гроздья, а жемчужин редких. Не лист на ветке и не плод блестит: Как серьги — сердолик и хризолит. На ветках апельсины золотые: Снаружи — золото, внутри — пустые, Но, как тростник внутри просверлены, Они вина и мускуса полны. Кто сядет на престол в саду лучистом, Обрызган будет мускусом душистым. Пришел и на престол воссел Хосров. На шаха лился мускус из плодов. Увидел всех, с кем сердцем был он дружен, Украшенных венцами из жемчужин. Звенели весело их голоса, На всех — запястья, серьги, пояса, Они стояли, золотом блистая, На всех — парча из Рума, из Китая. У всех пылают лица, как тюльпан, Все пьют из чаши, а никто не пьян. Объяло всех веселье удалое, Играли, громко пели, жгли алоэ. К престолу соизволил шах позвать Гударза, Туса и другую знать. Решил он побеседовать с могучим, И сел Рустам под деревом пахучим. Рустаму государь сказал тогда: «О благородный, чья светла звезда! Ты — наш оплот. Иран тебя восславил: Ты крылья, как Симург, над ним расправил. В столице иль на дальнем рубеже В дни бедствий ты всегда настороже. Ты знаешь, каковы Гударза дети: Им царь царей дороже всех на свете, Их службу, их советы я ценю, Я вижу в них надежную броню. Я мучился, но моего призыва Никто, никто не слышал, кроме Гива! Беда низверглась на моих друзей: Потерян сын,— что может быть страшней? Откажешься,— мы не найдем другого, Чтоб вызволил из бедствия такого! Бижан — в Туране, где кругом — враги. Подумай и Бижану помоги. Казну, коней, людей, вооруженье Я отдаю в твое распоряженье». Рустам пред шахом прах поцеловал, И встал, и много произнес похвал: «Как солнце, ты распространил пыланье, Чтоб каждое исполнилось желанье. Ни гнева, ни нужды не знай, о шах, Твои враги да превратятся в прах! Ты — царь Ирана, мудрый и нетленный, И прах у ног твоих — цари вселенной. Вовек тебе подобного царя Не видели ни месяц, ни заря. Ты злых от добрых отделил законом, Ты победил, ведя борьбу с драконом. Лишь для того, чтоб ты не ведал бед, Родился я от матери на свет! Я подчиняюсь шахскому приказу, Куда пошлешь, туда помчусь я сразу. И палица, и свет, царя земли Бесовский край разбить мне помогли. Пусть воздух превратится в пламень ярый, Во имя Гива нанесу удары. Пусть враг вонзит в мои глаза копье,— Продолжу я сражение мое. Во славу шаха буду я бороться,— Не надо ни бойцов, ни полководца». Гударз и Фарибурз, Шапур и Гив И прочие, Рустама восхвалив, Удачи пожелали перед битвой И обратились к господу с молитвой. Вино лилось, и каждый стал румян, И в здравице помянут был Дастан. Пил государь, перед весною ранней Раскрыв с весельем все врата в Иране. Рустам просит царя освободить Гургина
Узнав, что прибыл славный исполин, Ключ от своей беды нашел Гургин. Послание Рустаму он отправил: «О ты, кто трепетать врагов заставил! Ты — древо славы, милостей врата, Броня от бед и мира доброта! Боюсь, что я тебя побеспокою, Но поделюсь с тобой моей тоскою. Горбатая судьба на этот раз {41}Решила, чтобы светоч мой погас. Свершилось, что должно было свершиться, Моим жилищем сделалась темница. Готов я стать добычею огня, Но лишь бы шах помиловал меня! Избавит он меня от доли черной, От старости ненужной и позорной, И ты мне разрешишь помчаться в бой,— Архаром диким двинусь за тобой! Найду Бижана, обойдя всю землю, Я голосу добра отныне внемлю». К Рустаму слово узника пришло. Прочтя письмо, вздохнул он тяжело. Он знал: Гургин заслуживает кары,— И все ж его жалел воитель старый. «Вернись назад! — он приказал гонцу,— Скажи тому злодею, наглецу: «Иль ты забыл рассказ, как победила Коварная пантера крокодила? Над разумом восторжествует страсть,— И ты погибнешь, должен будешь пасть, Но если страсть твою поборет разум, Тебя, как льва, прославят гордым сказом. Коварство ты свершил, как старый лис, Не видел, что силки тебе плелись. Не заслужил ты, низкий и презренный, Чтоб я тебя назвал царю вселенной, Но вижу я: настал твой тяжкий миг, Отчаянья предела ты достиг. Зажгу твою звезду, что омрачилась,— Да государь тебе дарует милость. Как только покарает бог врагов, Бижан освободится от оков,— На волю будешь выпущен ты сразу, Помилован по шахскому указу. Но если не найду его следа, То откажись от жизни навсегда. Я первый, чтоб врагов карать сурово, Пойду по воле бога и Хосрова, Но если я погибну в той борьбе, То Гив за сына отомстит тебе». С царем,— а сутки пролетели скоро,— Не начинал воитель разговора. Но снова день сияющий взошел, Воссел Хосров на золотой престол. Рустам-воитель с просьбою великой Предстал пред миродержцем и владыкой: О бедном, о Гургине он скорбел, Об узнике, чей горестен удел. Ответил шах: «Не будь к нему пристрастен. Иль я карать и миловать не властен? Поклялся я престолом и страной, Венерой, Марсом, Солнцем и Луной, Что, если к нам Бижан не возвратится, Сразит Гургина царская десница. Проси, что хочешь,— трон, венец, печать, А в этом вынужден я отказать». Сказал Рустам: «О царь, царей потомок, Ты правду вывел к свету из потемок, Подумай сам: раскаялся злодей, Готов он жизнью жертвовать своей, И если будешь с ним суров без меры, То отвратишь его от чистой веры. Кто разума не следует путем, Наказан будет за грехи потом. Гургин, ты вспомни, воевал с бесстрашьем, Твоих границ всегда был верным стражем, Тебе и предкам честным был слугой, Он охранял страну и твой покой. Прости его ради меня, подумай,— И так наказан он судьбой угрюмой». Рустама ради был Гургин прощен, Хосровом на свободу возвращен. вернутьсяГорбатая судьба на этот раз...— В персидской поэзии небосвод и судьба идентичны, поэтому Фирдоуси вместо выражения «горбатый (то есть куполообразный) небосвод» говорит «горбатая судьба». |
