Пред ним ворота Рея отворили
И о прибытье шаху сообщили.
Царь пред собою гостя усадил.
«Как жив Бабак?» — участливо спросил.
Он дом ему отвел богатый с садом;
За трапезой сажал с собою рядом;
Послал ему богатые дары,
И кубки золотые, и ковры.
И опочил в покоях тех дареных
Бабака внук со свитой приближенных,
Когда престол рассвета заалел,
И мир, как лик румийца, побелел,
Проснулся Ардашир. И только встал он,
Подарки деда вновь пересчитал он.
И Ардавану он отправил их
С посланцем, под охраной слуг своих.
Царь умилился: «Так дарит не всякий,
Хоть молод, а разумен внук Бабака».
И он в чертоги Ардашира взял,
Скучать ему о доме не давал.
Царь на охоту ехал иль за пир
Садился — рядом с ним был Ардашир.
И стал для шаха он как сын любимый,
Ни в чем от шахзаде не отличимый.
Раз на охоте средь пустых равнин
За дичью гнался шахский старший сын.
У Ардавана четверо их было,
Сынов — его надежда, блеск и сила.
Близ Ардавана Ардашир скакал,—
Царь ни на шаг его не отпускал.
Онагр в степи далекой показался,
Дразня стрелков, как молния, он мчался.
Все следом — вскачь, да так, что прах полей
Смешался с потом бешеных коней.
Но сын Сасана — всех опередил он,
В онагра на скаку стрелу пустил он.
Онагру в круп широкий угодил,
Стрелой насквозь, как молнией, пронзил.
Шах Ардаван к онагру устремился;
Он, видя этот выстрел, изумился.
Спросил он: «Кто стрелой его поверг?
Чтоб свет стрелка вовеки не померк!»
Подъехал Ардашир, царю ответил:
«Стрела моя. Попал я — как наметил».
Сын Ардавана молвил: «Выстрел мой.
Стрела моя, а ты не спорь со мной».
Тут Ардашир воскликнул: «Ради бога —
Просторна степь, вдали онагров много,
И если можешь ты, как я, стрелять,
То докажи! А знатным стыдно лгать!»
Гнев охватил внезапно Ардавана,
Обрушился он вдруг на Бабакана.
«Моя вина! — владыка закричал,—
Зазнался ты, безмерно дерзким стал!
Кто ты такой, чтобы с мужами чести
Охотиться — с твоим владыкой вместе?
Не для того я внял нужде твоей,
Чтоб ты позорил царских сыновей!
Служить отныне на конюшне будешь.
Там, среди слуг, ты спесь свою забудешь.
А у тебя к коням хороший глаз,—
Так будешь главным конюхом у нас».
Прочь Ардашир уехал со слезами;
Он стал смотреть за шахскими конями.
Он думал: «Злобен сердцем Ардаван;
Нечестен — покарай его Йездан!»
Он деду написал письмо в обиде,
Исхода из беды своей не видя.
Все описал он, что произошло,
Как зло от низкой зависти пошло.
Прочел письмо Бабак и сокрушился,
Но никому он в горе не открылся.
Пошел и средь полночной тишины
Достал мешок динаров из казны
И, клятвенную взяв с гонца поруку,
Послал он тайно десять тысяч внуку.
Потом к себе дабира он призвал,
И так он Ардаширу написал:
«О юноша младой и неразумный!
Когда с царем ты ехал в свите шумной,
Ты с шахзаде поспорил... Почему?
Ведь ты — слуга; не ровня ты ему.
Премудрости ты высшей обучался,
Но, видно, глупым отроком остался.
Ты не хотел в чести близ трона быть.
Теперь царю старайся угодить.
Тебе в нужде я деньги посылаю.
Благоразумен будь! Благословляю!
Когда ты эти деньги проживешь,—
Пока я жив,— ты помощь вновь найдешь».
Верблюд с посланцем, старцем умудренным,
Предстал пред Ардаширом удрученным.
Прочел он, сердце ободрилось в нем,
И много мыслей зародилось в нем.
Он мудро с низким званьем примирился,
С конями на конюшне поселился.
В своем углу он разостлал ковры,
Затеял с утра до ночи пиры.
Презрел он время. Дни и ночи плыли,
А с ним — струна, вино, плясуньи были.
У шаха башня в крепости была;
Гульнар, рабыня, в башне той жила.
Под стать ей, луноликой, тонкостанной,
Был лишь расцвет весны благоуханной.
Шах всех дастуров старых отстранил,
Ей все ключи сокровищниц вручил.
Была раба Гульнар,— я лгать не стану,—
Дороже жизни шаху Ардавану.
На кровлю вышла раз Гульнар-луна,
Взгляд Ардаширу бросила она.
Ей улыбнулся Ардашир ответно.
И в сердце ей вошел он неприметно.
И дух ее безрадостный вскипел.
Когда закат туманный потемнел,
Зубец стены арканом обмотала
Гульнар. И тихо вниз спускаться стала.
Творцу миров молитву вознесла,
К конюшне царской дерзостно пошла.
Благоухая амброю и муском,
Прокралась между стойл в проходе узком,
К избраннику приникла своему
И голову приподняла ему.
Проснулся он; взглянул и видит: чудо!
Красавица!... Но кто она? Откуда?
Спросил: «Скажи, луна, откуда ты
Взошла над бездной бедствий и тщеты?»
Гульпар в ответ: «Я — шахская рабыня.
Люблю тебя! Я вся твоя отныне!
Когда захочешь, я к тебе приду
И скорбь твою от сердца отведу!»
Жизнь такова: пройдет столетье, миг ли —
Где муж, кого б несчастья не постигли?
Бабак — при жизни промыслом храним —
Скончался, место уступил другим.
Шах Ардаван, узнав про смерть Бабака,
Поник душой, предвидя бездну мрака.
Он с горя слег, когда, как с барсом барс,
Сцепились сыновья его за Парс.
И старшему, по древнему закону,
Царь отдал Парс, и войско, и корону.
Воспрянул тот, в литавры бить велел,
Войскам несметным в сборе быть велел.
Но омрачилось сердце Ардашира
Тем, что несправедлив владыка мира.
И в гневе он в душе своей решил:
«Довольно Ардавану я служил!
Ведь я не ведал, что его обидел!
За что же он меня возненавидел?»
И Ардашир себе сказал: «Бежать!»
А царь велел астрологов созвать.
О таинствах планет, о звездных силах,
О будущем державы вопросил их:
«Что предвещает вечный небосвод?
Кто сей престол после меня займет?»
Две ночи маги не сходили с башни,
Где был луны-Гульнар приют всегдашний,—
И третья ночь настала. Лишь тогда
Взошла на небо шахская звезда.
Гульнар, все споры звездочетов слыша,
Три ночи не спала, таясь под крышей.
Всем волхвованиям обучена,
Речей их тайну поняла она —
И все запомнила, что говорилось.
Бушующее пламя в ней таилось.
С высокой башни мудрецы сошли
И волю неба шаху изрекли.
Таблицы показали, где ответы,
Записаны, что дали им планеты;
Немой глагол таинственных высот,
Что приоткрыл им вечный небосвод:
«Едва успеет солнце закатиться,
Как сердце шаха тяжко огорчится:
Сбежит твой некий раб. Но он скорей
Не раб, а отпрыск подлинных царей.
И станет раб могучим властелином,
Что принесет добро простолюдинам».
И, вняв глаголу неба в их словах,
Душою огорчился старый шах.
