Когда же утро встало над горами
И в сердце ночи врезалось мечами,
Свой стан в доспехи облачил Рустам
И помолился вечным небесам.
Поехал вновь — иль ради примиренья
С врагом, или последнего сраженья.
И гордо приосанился старик
На берегу и громкий издал крик:
«Эй, сердце львиное! Вставай! Доколе
Спать будешь? Погляди — Рустам на поле!
Ты с ложа сновидений подымись,
Перед суровым мстителем явись!»
Когда Исфандиар его могучий
Услышал голос — гром гремящий в туче,—
Ничтожным все оружие ему
Примнилось. Молвил брату своему:
«Сражался я со львами и слонами,
Но не встречался в битвах с колдунами.
Не думал я, прервавши бой вчера,
Что недруг мой дотянет до утра!
И у коня не видно было тела —
Щетина стрел моих его одела!
А я слыхал старинную молву,
Что древний Заль обучен колдовству,
Что совершает мощью волхвованья
Уму непостижимые деянья».
И отвечал Пшутан ему в слезах:
«Пусть в муках пропадет любой твой враг!
О брат мой, почему ты стал растерян?
Неужто ты в победе не уверен?
Какая нам еще грозит напасть?
Иль счастье над судьбой теряет власть?..»
Но, золотой бронею покровенный,
На бой воспрянул воин несравненный,
Вскричал Рустаму: «Эй, сагзи презренный,
Да сгинет ваше имя во вселенной!
Как ты вчера изранен мною был!
Иль ты мой лук могучий позабыл?
Когда б вы силой чар не обладали,
Могилу бы сейчас тебе копали!
Заль колдовским познаньем наделен,—
Ты волхвованьем Заля исцелен!
Но ваши чары нынче я развею —
Я сокрушу твою драконью шею!»
Сказал Рустам: «Эй, ненасытный лев!
Побойся неба! Укроти свой гнев!
Пришел я не для битвы, не для мести —
О правде я молю, во имя чести!
А ты, мой шах, со мной несправедлив.
С дороги сбил тебя коварный див.
Клянусь Авестой вечной и Азаром,
Зардуштом мудрым, светлым Нушазаром,
Луной и солнцем на небе святом,
Что ты идешь неправедным путем!
Мне ж хоть из кожи вылезть, слов моих
Не слушаешь ты и не помнишь их!..
Будь нашим добрым гостем! Пред тобою
Я дверь своих сокровищниц открою,
Сокровища навьючу на коней,
В Иран их повезет мой казначей.
Я пред тобою уподоблюсь праху.
Велишь — пойду с тобою к падишаху.
Коль шах казнит меня — пусть будет так!
Сковать велит меня — пусть будет так!
Но нам, живущим у судьбы во власти,
Да не сопутствует звезда несчастий.
Молюсь я, чтоб судьба своей рукой
Тебя навек насытила войной!
И что же так тебя ожесточило?
Всю силу сердца к битве устремило?
Но коль теперь забудешь ты о зле —
Клянусь, всех выше будешь на земле!»
И отвечал Исфандиар угрюмо:
«Что обману Гуштаспа я — не думай!
Мне ни сокровища твоей казны,
Ни дом, ни угощенья — не нужны!
А хочешь уцелеть — надень оковы!
Нет нужды спор тянуть нам бестолковый».
И снова начал говорить Рустам:
«Зачем нам злоба, шах! Что спорить нам?
Лишь чести ты моей не угрожай!
Достоинство мое не унижай!
Открою пред тобою, несравненный,
Врата сокровищниц полувселенной!
Все, что собрали Сам, и Нариман,
И Заль, и даже древний Кариман,—
Все отдадим тебе! Мужей Систана,
Забулистана и Кабулистана
Я приведу! Отдам под власть твою
Мужей, которым равных нет в бою.
И сотни юных слуг в красе и силе,
Чтоб день и ночь они тебе служили,
И тысячу служанок молодых
Отдам тебе,— Хуллах отчизна их.
Сам, как слуга, потом с тобою вместе
Пойду я к шаху, жаждущему мести.
Но лишь не требуй от меня цепей —
Обиды горькой седине моей!
Не подобает зло тебе, великий,
Мой шах, благочестивый мой владыка!»
«Не трать в пустых словах душевный жар!
С усмешкой отвечал Исфандиар.—
Советуешь мне с божьего пути
Свернуть, от воли шаха отойти?
Той нет безбожней и презренней твари,
Что своего обманет государя!
Теперь надень оковы — иль пади!
Речей бесстыдных больше не веди!»
Увидел Тахамтан: он молит тщетно,
Душа Исфандиара безответна.
И взял свой лук и страшную стрелу,
Взращенную к возмездию и злу.
Взложил стрелу на тетиву тугую
И поднял к небу голову седую,
К предвечному зеницы обратил
И так сказал: «Воззри, о боже сил!
Ты, милосердный,— вождь мой и защита,—
Вся жизнь моя перед тобой открыта!
Ты видишь: сколько я ни говорил —
Не убедил царя, не умирил.
Вот он — руководимый волей дива,
Неумолимый царь, несправедливый!
Так отпусти мне страшную вину,
О ты, создавший солнце и луну!»
А царь, Рустама видя непокорство,
Что медлит он вступить в единоборство,
Сказал: «Эй, муж прославленный! Видать,
Пресытился, устал ты воевать.
Так испытай Гуштаспову стрелу,
Алмазную Лухраспову стрелу!»
Тогда, как повелел Симург премудрый,
Лук натянул Рустам сереброкудрый,
Стрелу в глаза Исфандиару вверг,—
Мир пред царем прославленным померк.
Как гибкий тополь, стан царя склонился.
Дух величавый тьмою омрачился.
На грудь поникла гордая глава,
Лук Чача выпал из десницы льва.
Схватился он за гриву вороного —
И грива стала мокрой и багровой.
И молвил тихо скорбный Тахамтан:
«Вот, ты пожал плоды своих семян.
А говорил, что ты бронзовотелый,—
Луну с небес твои повергнут стрелы...
Сто шестьдесят ты стрел в меня вогнал,
Но от бесчестья я не застонал...
А что же ты, сражен стрелой одною,
Без сил поник над гривой вороною?
Сражен одной стрелой из древа гяз,
Ты все утратил в этот миг и час...
Душа твоей родительницы милой
Сгорит от горя!.. Ждет тебя могила!»
Свой стан, как стебель срезанный, клоня,
Исфандиар без чувств упал с коня.
Лежал он время некое; потом
На локоть поднялся и сел с трудом,
Мучительно в сознание вступая,
Тревожный слух упорно напрягая...
И взял рукой стрелу из древа гяз
И вырвал прочь, кровавую, из глаз!
И вот явилось тут очам Бахмана,
Что омрачилось счастье Руинтана.
И он к Пшутану побежал, вскричал:
«Бог нашу битву горем увенчал!
Отец лежит поверженный, в пыли...
Для нас теперь затмился лик земли!»
И пешие, полны тоски и страха,
Спешат, стеная,— не спасут ли шаха?
Глядят: лежит повергнутый во прах,
Стрела окровавленная в руках...
И пал Пшутан, одежды раздирая,
И темя осыпал, землей, рыдая.
И пал Бахман перед своим отцом,
На кровь его горячую лицом.
Сказал Пшутан: «Не мощны властелины
Предотвратить таинственной судьбины!
Вот был Исфандиар — властитель сил,
Что мести меч за веру обнажил,
Кумиров мрака в мире сокрушил,
Несправедливости не совершил.
И вот — во цвете лет своих убит он,
В пыли главой увенчанной лежит он!..
О, зло вселенной вечное — война!
Земля слезами от тебя полна!
О, долго ль будет полной крови чашей
Кипеть враждой юдоль земная наша?»
Бахман, лицом упавши на песок,
Рыдал, не отирая кровь со щек,
Пшутан взывал: «О брат любимый мой!
О богатырь с увенчанной главой!
Кто сокрушил колени исполину,
Поверг слона могучего в пучину?
Кто солнце наше светлое затмил,
Скалу воинственную повалил?
Кто наш светильник яркий погасил,
Пожаром горя нас испепелил?
Кто сглазил нас? Кто нам принес бесчестье?
Кто выступит за нас во имя мести?
О милый брат! О светоч бытия!
Где разум, счастье, истина твоя?
Где мощь твоя в боях, мой ясный шах?
Где голос твой прекрасный на пирах?»
Пшутану отвечал Исфандиар:
«То не Рустама, то судьбы удар.
Не плачь! Все это небом и луною
Предрешено — свершенное со мною!
Вот буду мертв и буду я зарыт,
Но ты не плачь о том, что я убит.
Куда Хушанг и Фаридун пропали?
Из ветра созданные — ветром стали!
Где предки величавые мои?
Где корни нашей славы и семьи?
Ушли! Исчезли все пред небом гневным!
Никто не вечен в мире пятидневном...
Вот сколько явно, да и тайно, я
Трудился в сих пределах бытия
Во исполненье божьего завета,
Во имя правды, разума и света!
Когда ж мой подвиг в мире воссиял
И руки Ахримана я связал —
Судьбина лапу львиную простерла,
Клыками львиными впилась мне в горло!
Но ведаю, хоть умираю я,
Что не напрасно жизнь прошла моя...
Пусть слава дел моих навек затмится,
Посев мой для потомства всколосится.
Вот видишь, как сучком от древа гяз
Предательски меня лишили глаз,
И жизни, и могущества, и славы
Симург бессмертный и Рустам лукавый!
Опоры сокрушил судьбы моей
Заль, Сама сын, великий чародей...»
Услышал те слова стоявший в поле,
Согнулся, зарыдал Рустам от боли,
Приблизился к Исфандиару он,
Склонил седины, горем потрясен,
Потом сказал Бахману: «Вот отныне
Жизнь будет мне мученьем, мир — пустыней.
Дух властелина, твоего отца,
Правдив, велик и светел — до конца.
Но был раздор наш злого дива делом!
Отныне муки станут мне уделом!
С тех пор как стан я препоясал свой,
С тех пор как завершил свой первый бой —
Мне ратоборец не встречался равный!
И вот мне встретился воитель славный...
Беспомощным я стал; жестокий лук
Его почувствовал и силу рук.
Я выхода искал! И вот, увы,
Ему не отдал сразу головы!
И участь шаха я решил стрелою —
В день, что ему назначен был судьбою.
Когда б ему помочь судьба пришла,
Что сделать бы стрела моя смогла?
Но скорбь моя пребудет сокровенна
В обители земной, где все мгновенно.
А я останусь памятью о зле —
О сей из гяза сделанной стреле...»
