Когда о бедствии узнал Хафтвад,
Он с ложа встал, смятением объят.
К стене высокой поспешил с дружиной,
Но на стене увидел властелина.
Царь на стене стоял, как грозный лев,
В ворота шли войска, как божий гнев.
И, словно гром, раздался голос шаха:
«Веди, Шахргир, людей на бой без страха!
Червь чудодейный мною истреблен,
Свинцом клокочущим испепелен!»
Мужи Ирана воодушевились,
За палицы и за мечи схватились.
Отвага запылала в их сердцах,
Когда их ободрил великий шах.
Рассеялась, бежала рать Хафтвада...
Догнали, в плен успели взять Хафтвада.
Аркана пехлевийского петлей
Был пойман старший сын его, Шахой.
Вот со стены сошел владыка мира,
С весельем обнял верного Шахргира.
Конь для царя был подан боевой —
В нагруднике и в сбруе золотой.
Сел на коня хосров благословенный,
Сказал: «Да истребится враг надменный!»
Хафтвада и Шахоя привели,—
На виселице смерть они нашли.
Царь овладел богатствами Хафтвада,
Сказал: «Все это — воинам награда».
И вся неисчислимая казна
Была из замка вниз унесена.
Так он разбил врага, обогатился
И к Хурра-Ардаширу устремился.
Закон Зардушта утвердил святой
И праздники с их пышностью былой.
Двух юношей, в чьем доме гостем был он,
За помощь возвеличил, наградил он.
Из края в край весь Парс объехал он.
Был им порядок мудрый утвержден.
На время там забот он бремя скинул,
А после войско к Шахризуру двинул.
В Керман большую он отправил рать
И мужа, что достоин управлять.
А сам пошел к твердыням Медаина,
И враг бежал пред счастьем властелина.
Таков сей мир, сей грозный небосвод;
Он от людей таит, что им несет.
С душою твердой, чуждый обольщенья,
Взирай, мудрец, на взлеты и паденья.
В Багдаде, что ему был богом дан,
{59}Сел Ардашир великий — Бабакан;
И на престоле Кеев — в зале тронной —
Венчался бирюзовою короной.
Царем царей в народе наречен,
Величьем стал Гуштаспу равен он.
В нем слава Кей-Кубада возродилась;
Он справедливость утвердил и милость.
Сказал он: «Столп мой — до конца времен
Добра и справедливости закон!
Клянусь вершить лишь добрые деянья!
Но зло да будет злому воздаянье.
И коль меня благословит Йездан,
Я светом блага озарю Иран.
Мне богом мир во власть вручен отныне,
И правосудье — мой закон отныне!
Никто из вас, воителей моих,
Наместников, правителей моих,
Отныне мирно спать да не посмеет,
Когда добра народу не содеет!
Дворец мой всем открыт. Сам стану я
Просящему — защитник и судья».
Мужи владыке воздали хвалою:
«Живи! На благо людям — правь землею!»
Шах разослал войска по всем краям
С посланием к бунтующим князьям,
Дабы с повинной шли к подножью трона,
А непокорным — суд и меч закона.
Когда затмилось счастье Ардавана,
Стал Ардашир владыкой — сын Сасана.
И Ардавана дочь к себе он взял;
Та знала, где отец казну скрывал.
Два сына Ардавана в Хинд бежали,
Деля в скитаньях радость и печали.
А двое младших братьев под замком
Томились в заточении глухом.
Сын старший в Хиндустане укрывался;
Бахманом этот муж достойный звался.
Избрал он среди верных слуг своих
Посланца расторопнее других.
Вручил посланцу перстень с каплей яда,
Сказал: «К коварству нам прибегнуть надо.
Как дым, лети в Иран и перстень сей —
Тайком от всех — вручи сестре моей.
Скажи ей: «Лживы вражьи обещанья!
Твои два брата в горестном изгнанье.
Другие два — в узилище, в цепях.
В их сердце — мука, слезы на глазах.
Ты отреклась от нас, ты нас забыла,
Не даст тебе добра господня сила!
Но если ты царицей хочешь стать
И нашу преданность завоевать,
Брось Ардаширу в чашу каплю яда,
А большего нам от тебя не надо».
Гонец в Иран, как ветер, поспешил,
Письмо царевне тайно он вручил.
Прочла царевна братское посланье,
И обожгло ей душу состраданье.
Яд у гонца из рук она взяла
И мыслью мщенья с этих пор жила.
Собрался как-то шах в степях раздольных
Порыскать, пострелять онагров вольных.
Но истомил коней полдневный зной,
И к полдню воротился он домой.
Вошел в чертоги шах, не сняв кафтана,
Навстречу вышла дочерь Ардавана,
Топазовую чашу поднесла,
Воды студеной в чашу налила,
Фисташки, сахар в воду опустила,
Фисташки эти ядом отравила.
Взял чашу Ардашир, но уронил
Из рук ее — и вдребезги разбил.
Затрепетала дочь царя, как волос.
Помнилось ей — в ней сердце раскололось.
В сомненье царь в лицо ей поглядел,
Помыслил: «Жалок смертного удел!»
Сомнения проверить захотел он,
И четырех цыплят принесть велел он.
Стал за цыплятами он наблюдать;
Они фисташки принялись клевать.
Цыплята живо все фисташки съели,
Попадали — и тут же околели.
Хосров благословенный сел на трон,
Мобедов и старейших созвал он.
И вопросил дастура: «Что ты скажешь?
Когда врага, как друга, ты уважишь,
Согреешь на груди своей змею
И посягнет змея на жизнь твою,
Как быть с таким неслыханным коварством?
Скажи, каким мы исцелим лекарством
От угрызений и сердечных мук
Врага, который был нам прежде друг?»
Дастур ответил: «Если враг презренный
Поднимет руку на царя вселенной,
Немедля надо в корне зло пресечь —
И отделить главу его от плеч».
Царь приказал: «Дочь Ардавана-шаха
Прочь уведи от нас, казни без страха!»
Дастур, царевну за руку держа,
Увел ее. Пошла она, дрожа.
Потом взмолилась: «О рожденный светом!
И ты и я не вечны в мире этом.
Откроюсь пред тобой, пока дышу:
Плод Ардашира в чреве я ношу.
Печаль моя мне разум омрачила,
И пусть я виселицу заслужила,
Ты с казнью лютою повремени,—
Рожу дитя, тогда меня казни!»
Дастур вернулся, пред царем предстал он;
Все рассказал ему, что услыхал он.
А царь: «Не слушай ты ее речей!
Вези ее подальше и убей».
