Как услыхал Сухраб ответ такой,

К Хаджиру повернулся он спиной.

Скрыл от него лицо свое сурово

И больше не сказал ему ни слова.

Ударил кисти тыльной стороной,

Сбил с ног его, в шатер вернулся свой.

Один там, ночи пасмурной угрюмей,

Он долго предавался некой думе.

И встал и препоясался на бой,

Снял с головы венец он золотой,

Надел взамен индийский шлем булатный,

Облек могучий стан кольчугой ратной.

Взял меч, копье и палицу свою,

Как тяжкий гром разящую в бою.

От ярости и гнева весь кипел он,

На скакуна играющего сел он,

И, кажущийся мчащейся горой,

Как опьяненный слон, помчался в бой.

Пыль до луны, как облако, всклубил он —

Ворвался в средоточье вражьих сил он.

Как стадо ланей перед ярым львом,

Войска бежали пред богатырем.

Бежали храбрые пред закаленным

Копьем, в скопленье войска устремленным.

Щит поникал, роняла меч рука,

Страх обуял иранские войска.

Средь боя на совет сошлись вельможи,

Сказали: «Если он не Сам, то кто же?

Вежд на него без ужаса поднять

Нельзя!.. Кто ж битву может с ним принять?»

Тут загремел Сухраб, как гром небесный:

«Эй, Кей-Кавус, коварный шах бесчестный!

За все грехи ответишь ты сейчас!

Как чувствуешь себя ты в этот час?

Увижу я теперь не льва, а труса,

Когда метну аркан на Кей-Кавуса!

Как в ход пущу я меч свой и копье,

Я истреблю все воинство твое.

Когда лазутчик твой в наш стан прокрался,

Убил Жанду,— я солнцем дня поклялся,

Что перебью вас всех своим копьем,

А шаха на аркан возьму живьем.

Так что ж хвалился ты богатырями?

Где львы твои с могучими когтями?

Где Фарибурз, где Гив, Гударз и Тус,

Где славный лев — Рустам твой, Кей-Кавус?

Где богатырь Занга — любимец битвы?

Пусть выйдут! Не помогут им молитвы!

Что прячутся они? Пускай в бою

Покажут мощь хваленую свою!»

Умолк Сухраб. Мгновенья миновали.

В ответ иранцы в ужасе молчали.

Тут молча лев-Сухраб на холм взошел.

Где был шатер Кавуса и престол.

Ударил. Кольев семьдесят опорных

Свалил под грудою ковров узорных!

Карная рев над войском загремел,

Но шах Кавус собою овладел.

И возгласил: «Эй вы, столпы Ирана,

Скачите в стан Рустама Тахамтана!

Скажите: несказанна мощь его,

И выйти некому против него!

Не выстоит никто против удара

Туранца, кроме сына Зали-Зара».

Помчался в стан Рустама старый Тус,

Все рассказал, что приказал Кавус.

Рустам в ответ: «Всегда, когда владыка

Меня зовет пред царственное лико,—

Я знаю — будет битва. Он всегда

Зовет меня туда, где ждет беда».

Велел Рустам, чтоб Рахша оседлали,

Чтоб воины в готовности стояли.

Взглянул он в поле, видит: полем Гив

Куда-то скачет, густо напылив.

Вот взял Рустам седло из серебра.

Сказал Гургин: «Поторопись, пора!..»

Вот крепко подтянул Рустам подпругу,

А Тус помог надеть ему кольчугу.

Покамест сборы их на битву шли,

Они карнай услышали вдали.

И дрогнула душа у Тахамтана,

Сказал он: «Это битва Ахримана!

Поистине в день Страшного суда

Не над одной душой висит беда!..»

Тут поясом злаченым Тахамтан

Свой препоясал тигровый кафтан.

На Рахша сел Рустам и в путь собрался.

В шатре с войсками Завара остался.

Сказал Рустам: «Здесь будешь ты внимать

Нам издали, как любящая мать».

И понесли знамена пред Рустамом,

Свирепым в гневе и в бою упрямым.

Когда Сухраба увидал Рустам,

Он дрогнул духом: «Впрямь — он воин Сам,

Ни у кого нет груди столь широкой,

Могучих плеч и выи столь жестокой...»

Сказал Рустам Сухрабу: «Отойдем,

В открытом поле ратный спор начнем».

Услыша слово честное такое,

Отъехал в степь Сухраб, взыскуя боя.

Потер ладони он, оружье взял

И так Рустаму весело сказал:

«Поедем, муж! И пусть толкуют люди

О нашем ратоборстве, как о чуде.

Иранцев и туранцев не возьмем,

Мы в поле выедем с тобой вдвоем».

Любуясь, как Сухраб взирает гордо,

Как на коне своем сидит он твердо,

Рустам сказал: «О юный витязь мой,

Над этой степью, хладной и сухой,

Как нынче тепел ветерок весенний!..

Я много на веку видал сражений.

Я не людей — драконов убивал,

И поражений в битве я не знал.

Чудовищ Нила клал я на лопатки,

Ты поглядишь — каков я буду в схватке.

В ущельях снежных гор, в волнах морей

Разил я дивов — не богатырей.

Мне звезд поток — свидетель неизменный,

Что мужеством потряс я круг вселенной.

И сколько видели боев моих,

Не меньше числят и пиров моих.

К тебе во мне вдруг жалость возгорелась,

Мне убивать тебя бы не хотелось.

Таких, как ты, не порождал Туран,

Тебе подобных не видал Иран.

В тебе мне солнце новое явилось!»

Сухраба сердце тут к нему склонилось.

Сказал Рустаму: «Молви правду мне

До основанья о твоей родне.

Скажи мне о Дастане и о Саме,

Порадуй сердце добрыми словами!

Мне кажется, что предо мной Рустам,

Заль-Зара сын, чей предок был Нейрам».

Рустам сказал: «Ты видишь не Рустама,

Я не из рода Сама и Нейрама.

Рустам ведь богатырь, Ирана свет,

А у меня венца и трона нет».

И от души Сухраба отлетела

Надежда, будто солнце потемнело.

Он молча в руку взял свое копье,

Хоть вспомнил мать и все слова ее.